Неточные совпадения
— Ну так что ж, ну и на разврат! Дался им разврат. Да люблю, по крайней мере, прямой вопрос. В этом разврате по крайней мере, есть нечто постоянное, основанное даже на природе и не подверженное фантазии, нечто всегдашним разожженным угольком в
крови пребывающее, вечно поджигающее, которое и долго еще, и с летами, может быть, не так скоро зальешь. Согласитесь сами, разве не занятие в своем
роде?
— А спасенье есть. Вот оно, легкое, радостное. Спасенье это — пролитая за нас
кровь единственного сына Бога, отдавшего себя за нас на мучение. Его мучение, его
кровь спасает нас. Братья и сестры, — опять со слезами в голосе заговорил он, — возблагодарим Бога, отдавшего единственного сына в искупление за
род человеческий. Святая
кровь его…
Как это все укладывалось в его голове и почему это казалось ему так просто — объяснить не легко, хотя и не совсем невозможно: обиженный, одинокий, без близкой души человеческой, без гроша медного, да еще с
кровью, зажженной вином, он находился в состоянии, близком к помешательству, а нет сомнения в том, что в самых нелепых выходках людей помешанных есть, на их глаза, своего
рода логика и даже право.
Если б он знал, например, что его убьют под венцом, или произойдет что-нибудь в этом
роде, чрезвычайно неприличное, смешное и непринятое в обществе, то он, конечно бы, испугался, но при этом не столько того, что его убьют и ранят до
крови, или плюнут всепублично в лицо и пр., и пр., а того, что это произойдет с ним в такой неестественной и непринятой форме.
— Я-то ведь не неволю, а приехала вас же жалеючи… И Фене-то не сладко жить, когда родители хуже чужих стали. А ведь Феня-то все-таки своя
кровь, из роду-племени не выкинешь.
— Ты, Макар, смотри, этово-тово… — повторял Тит, оглядываясь постоянно назад. — Один остаешься… Сам большой, сам маленький. Когда Артем выйдет из солдат, так уж не ссорьтесь… Отрезанный он ломоть, а тоже своя
кровь, не выкинешь из роду-племени. Не обижай… Вот и Агап тоже… Водкой он зашибает. Тоже вот Татьяна, этово-тово…
— Вот, Степан, гляди! Варвара Николаевна барыня добрая, верно! А говорит насчет всего этого — пустяки, бредни! Мальчишки будто и разные там студенты по глупости народ мутят. Однако мы с тобой видим — давеча солидного, как следует быть, мужика заарестовали, теперь вот — они, женщина пожилая и, как видать, не господских
кровей. Не обижайтесь — вы каких
родов будете?
Вообще я знаю очень много примеров подобного
рода логики. Есть у меня приятель судья, очень хороший человек. Пришла к нему экономка с жалобой, что такой-то писец ее изобидел: встретившись с ней на улице, картуза не снял. Экономка — бабенка здоровая,
кровь с молоком; судья человек древний и экономок любит до смерти. Подать сюда писца.
«Этакий дурак!..» — думал Калинович, наблюдая его в окошко, и от нечего делать допил бутылку вина.
Кровь немного взволновалась: счастливый редактор с его француженкой, танцовщицей и с писательницей начал рисоваться в его воображении в различного
рода соблазнительных картинах.
Младшая — Анна, — наоборот, унаследовала монгольскую
кровь отца, татарского князя, дед которого крестился только в начале XIX столетия и древний
род которого восходил до самого Тамерлана, или Ланг-Темира, как с гордостью называл ее отец, по-татарски, этого великого кровопийцу.
Всеобщее лицемерие, вошедшее в плоть и
кровь всех сословий нашего времени, дошло до таких пределов, что ничто уже в этом
роде никого уже не возмущает.
— Одна
кровь, один род-племя…
— Эк куда хватил! Наталий Сергеевен разве много на свете! — воскликнул Бегушев, и глаза его при этом неведомо для него самого мгновенно наполнились слезами. — Ты вспомни одно — семью, в которой Натали родилась и воспитывалась: это были образованнейшие люди с Петра Великого; интеллигенция в ихнем
роде в плоть и в
кровь въелась. Где ж нынче такие?
Дама была из тех новых, даже самоновейших женщин, которые мудренее нигилистов и всего доселе появлявшегося в женском
роде: это демократки с желанием барствовать; реалистки с стремлением опереться на всякий предрассудок, если он представляет им хотя самую фиктивную опору; проповедницы, что «не о хлебе едином человек жив будет», а сами за хлеб продающие и тело и честную
кровь свою.
о Суворов верно ему скажет что-нибудь в этом
роде, когда он первый взлетит, сквозь огонь и град пуль турецких, на окровавленный вал и, колеблясь, истекая
кровью от глубокой, хотя бездельной раны, водрузит на чуждую землю первое знамя с двуглавым орлом! — о, какие в поздравления, какие объятия после битвы…
Они были душа этого огромного тела — потому что нищета душа порока и преступлений; теперь настал час их торжества; теперь они могли в свою очередь насмеяться над богатством, теперь они превратили свои лохмотья в царские одежды и
кровью смывали с них пятна грязи; это был пурпур в своем
роде; чем менее они надеялись повелевать, тем ужаснее было их царствование; надобно же вознаградить целую жизнь страданий хотя одной минутой торжества; нанести хотя один удар тому, чье каждое слово было — обида, один — но смертельный.
Мигрень, как известно, интересная болезнь — и не без причины: от бездействия
кровь остается вся в средних органах, приливает к мозгу; нервная система и без того уже раздражительна от всеобщего ослабления в организме; неизбежное следствие всего этого — продолжительные головные боли и разного
рода нервические расстройства; что делать? и болезнь интересна, чуть не завидна, когда она следствие того образа жизни, который нам нравится.
Нам понравилось загребать жар чужими руками, нам показалось, что это в порядке вещей, чтоб Европа
кровью и по́том вырабатывала каждую истину и открытие: ей все мучения тяжелой беременности, трудных
родов, изнурительного кормления грудью — а дитя нам.
Пан Горбуновский, за своими процессами, этого и не знает, знай подписывает, да вместе и подпиши, что Иван Маявецкий происходит от одного с ним
рода благородной
крови, в древности именовавшегося Горб, по коему он и пишется Горбуновский; а другая отрасль, от одного Горба происходящая, пишется Горб-Маявецкие, от коих истинно и бесспорно произошел сей"Иван Афанасьевич Горб-Маявецкий"и есть ближайший ему родственник.
Она не смотрит на неравенство
рода, на низость"
крови; все равняет, заставляет презреть все и искать одних наслаждений своих.
Скажу признательно, то есть по совести: брак этот казался мне унизительным для текущей во мне знаменитой
крови древнего благородства
рода Халявских.
Тот, кто опасным и великим саном вождя обратит на себя все стрелы и копья самовластия, мною раздраженного, не должен быть чуждым
роду Борецких и
крови моей…
«Вот, говорит, причина вашей болезни: в вашем
роде не обновлялась
кровь никакими новыми элементами.
За полтысячи лет смотрел со стен
род князей Тугай-Бегов,
род знатный, лихой, полный княжеских, ханских и царских
кровей. Тускнея пятнами, с полотен вставала история
рода с пятнами то боевой славы, то позора, любви, ненависти, порока, разврата…
— Пустого не мели, — отрезал Патап Максимыч. — Мало пути в Никифоре, а пожалуй, и вовсе нет, да все же тебе брат. Своя
кровь — из
роду не выкинешь.
Тронь теми грабельками девицу, вдовицу или мужнюю жену, закипит у ней ретивое сердце, загорится алая
кровь, распалится белое тело, и станет ей тот человек красней солнца, ясней месяца, милей отца с матерью, милей роду-племени, милей свету вольного.
Пали про то вести в деревню Поромову, и бабы решили, что Карпушке надо быть
роду боярского, оттого и даются ему науки боярские — значит, так уж это у него от рождения,
кровь, значит, такая в нем.
Между членами организации пошел смутный шепот. До слуха Бейгуша как будто долетело слово «изменник». — Вся
кровь хлынула ему в голову. Удаляясь из собрания, он прошел, в некотором
роде, сквозь строй беспощадно-враждебных и холодно-презрительных взглядов.
Ибо Бог «от одной
крови произвел весь
род человеческий… дабы они искали Бога, не ощутят ли Его и не найдут ли; хотя Он и недалеко от каждого из нас: ибо мы Им живем, и движемся, и существуем» (Деян.
Первая задача исчерпывает собой положительное содержание «язычества» [Ап. Павел в речи в Афинском ареопаге, обращенной к язычникам, дает такую картину религиозного процесса: «От одной
крови Бог произвел весь
род человеческий для обитания по всему лицу земли, назначив предопределенные времена и пределы их обитания, дабы они искали Бога, не ощутят ли Его и не найдут ли, хотя Он далеко от каждого из нас: ибо мы Им живем и движемся, и существуем, как и некоторые из ваших стихотворцев говорили: мы Его и
род» (Деян. ап. 17:26-8); сродная мысль выражается им же: «Что можно знать о Боге, явно им (язычникам), ибо Бог явил им.
А чаще и больше всего споров ведется про антихриста, народился он, проклятый, или еще нет, и каков он собой: «чувственный», то есть с руками, с ногами, с плотью и с
кровью, или только «духовный» — невидимый и неслышимый, значит, духом противления Христу и соблазнами
рода человеческого токмо живущий…
Так вот: не ожидал ли он теперь найти в Свидригайлове эту «полную жизнь», это умение нести на себе две
крови, умение вместить в своей душе благодарный лепет Полечки Мармеладовой и вопль насилуемой племянницы г-жи Ресслих? Может быть, в глубине души самого Достоевского и жила безумная мысль, что вообще это каким-то образом возможно совместить. Но только полною растерянностью и отчаянием Раскольникова можно объяснить, что он такого
рода ожидания питал по отношению к Свидригайлову.
Аристократический принцип в социальной жизни есть принцип наследственности, наследственность же есть тяготеющий над личностью детерминизм, даже более чем детерминизм — фатум
рода, фатум
крови.
Даже оскорбление, которое должно смыться
кровью, вовсе не есть оскорбление личности в ее единственности и своеобразии, а оскорбление в этой личности
рода, семьи, сословия, армии, полка и т. д.
Самое понятие
рода делается более сложным, в него входит не только элемент
крови, но и элемент религиозной веры.
Инстинкт и психология родовой мести, столь противоположные христианству, переходят в своеобразное понимание чести — должно защищать свою честь и честь своего
рода с оружием в руках, через пролитие
крови.
Оскорбление личности не может смываться
кровью,
кровью смывается лишь родовое оскорбление,
кровь всегда связана с
родом, и она есть восстание древних родовых, бессознательных инстинктов, которые сознание личности еще не победило.
Эти люди видят в богатых, не как обыкновенные старинные нищие, людей, спасающих свою душу милостыней, а разбойников, грабителей, пьющих
кровь рабочего народа; очень часто такого
рода нищий сам не работает и всячески избегает работы, но во имя рабочего народа считает себя не только вправе, но обязанным ненавидеть грабителей народа, то есть богатых, и ненавидит их всей силой своей нужды, и если просит, а не требует, то только притворяется.
Образ Анжелики, двойника Марго, носился перед ним, и
кровь ключом кипела в его венах; чудная летняя ночь своим дыханием страсти распаляла воображение Николая Герасимовича. С ним случился даже
род кошмара, ему казалось, что это точно бархатное черное небо, усыпанное яркими золотыми звездами, окутывает его всего, давит, не дает свободно дышать, останавливает биение его сердца — сидя в кресле, он лишился чувств и пришел в себя лишь тогда, когда на востоке блеснул первый луч солнца.
—
Кровь, батюшка! Ничего не поделаешь!.. — объяснял он знакомым неудачную карьеру сына. Весь в меня… Против
крови, как против
рода, нечего прати…
В глубине пола творчество должно победить рождение, личность —
род, связь по Духу — природную связь по плоти и
крови.
Но в ней течет польская
кровь, мать ее была полька, дед ее, панцирный боярин Яскулка — поляк,
род ее соединен кровными узами с
родом Стабровских.
Назвать ее хорошенькой нельзя было, но, с одной стороны, молодость (ей было с небольшим двадцать лет), свежесть, румяные щечки, из которых
кровь, казалось, готова была брызнуть, девственные формы, искусная работа сереньких глаз, то бросающих мимоходом на свою жертву меткие стрелы, то покоящихся на ней в забытьи сладострастной неги; с другой же стороны жена, давно больная от испуга после
родов во время пожара, — все это приготовило капитана к падению.
Он утверждает связь по
роду, по плоти и
крови, а не по духу.
От всех этих восточных материй, от всех этих низких и мягких диванов с массою прелестных подушек, от всех подставок из черного дерева с инкрустацией из перламутра и слоновой кости и бронзы, от этих пушистых ковров, в которых тонула нога, от всех стен, задрапированных бархатистой шерстяной материей, от всего, казалось, распространялся тонкий аромат, который проникал во все существо человека и производил
род опьянения: сладострастная дрожь охватывала тело,
кровь горела огнем, ум мутился, всецело побежденный желаниями тела.
Иные от души поздравляли их, как настоящих победителей, кланяясь в пояс; другие вздумали оспоривать у них победу и затевали с ними своего
рода побоище, доходившее до пролития
крови и даже до убийства.
Особенно Суздилович, хотя и обещавший проливать в некотором
роде кровь свою за дело отчизны, однако ж, более храбрый в словесных битвах, чем в кровопролитных, должен был служить мишенью, в которую сподвижники Зарницыной предполагали бить наверняка.
Я невольно вспомнил кровавый пот того, чья праведная
кровь оброком праотцов низведена на чад отверженного
рода, и собственная
кровь моя прилила к моему сердцу и потом быстро отхлынула и зашумела в ушах.
Это великодушничанье и чувствительность — в
роде великодушия и чувствительности барыни, с которою делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть
кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом.
И сто́ит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью?» — Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого
рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив
крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи.