Неточные совпадения
Чу!
конь стучит копытами,
Чу, сбруя золоченая
Звенит… еще беда!
Ребята испугалися,
По избам разбежалися,
У окон заметалися
Старухи, старики.
Бежит деревней староста,
Стучит в окошки палочкой.
Бежит в поля, луга.
Собрал народ: идут — кряхтят!
Беда! Господь прогневался,
Наслал гостей непрошеных,
Неправедных судей!
Знать, деньги издержалися,
Сапожки притопталися,
Знать, голод разобрал!..
Поварчонок и поломойка
бежали отворять вороты, и в воротах показались
кони, точь-в-точь как лепят иль рисуют их на триумфальных воротах: морда направо, морда налево, морда посередине.
Но я отстал от их союза
И вдаль
бежал… Она за мной.
Как часто ласковая муза
Мне услаждала путь немой
Волшебством тайного рассказа!
Как часто по скалам Кавказа
Она Ленорой, при луне,
Со мной скакала на
коне!
Как часто по брегам Тавриды
Она меня во мгле ночной
Водила слушать шум морской,
Немолчный шепот Нереиды,
Глубокий, вечный хор валов,
Хвалебный гимн отцу миров.
И пробились было уже козаки, и, может быть, еще раз послужили бы им верно быстрые
кони, как вдруг среди самого
бегу остановился Тарас и вскрикнул: «Стой! выпала люлька с табаком; не хочу, чтобы и люлька досталась вражьим ляхам!» И нагнулся старый атаман и стал отыскивать в траве свою люльку с табаком, неотлучную сопутницу на морях, и на суше, и в походах, и дома.
И козаки, принагнувшись к
коням, пропали в траве. Уже и черных шапок нельзя было видеть; одна только струя сжимаемой травы показывала след их быстрого
бега.
Не успел сказать Вовтузенко, Пысаренко
бежит бегом, уже без
коня...
Вода сбыла, и мостовая
Открылась, и Евгений мой
Спешит, душою замирая,
В надежде, страхе и тоске
К едва смирившейся реке.
Но, торжеством победы полны,
Еще кипели злобно волны,
Как бы под ними тлел огонь,
Еще их пена покрывала,
И тяжело Нева дышала,
Как с битвы прибежавший
конь.
Евгений смотрит: видит лодку;
Он к ней
бежит, как на находку;
Он перевозчика зовет —
И перевозчик беззаботный
Его за гривенник охотно
Чрез волны страшные везет.
Конь был хороший,
бежал бойко, в понуканиях не нуждался, и очень нелепо было видеть, что его заставили везти такой изношенный экипаж.
Кто при звездах и при луне
Так поздно едет на
коне?
Чей это
конь неутомимый
Бежит в степи необозримой?
Как стекло, булат его блестит,
Мешок за пазухой звенит,
Не спотыкаясь,
конь ретивый
Бежит, размахивая гривой.
Червонцы нужны для гонца,
Булат потеха молодца,
Ретивый
конь потеха тоже —
Но шапка для него дороже.
В Киренске я запасся только хлебом к чаю и уехал. Тут уж я помчался быстро. Чем ближе к Иркутску, тем ямщики и
кони натуральнее. Только подъезжаешь к станции, ямщики ведут уже лошадей, здоровых, сильных и дюжих на вид. Ямщики позажиточнее здесь, ходят в дохах из собачьей шерсти, в щегольских шапках. Тут ехал приискатель с семейством, в двух экипажах, да я — и всем доставало лошадей. На станциях уже не с боязнью, а с интересом спрашивали:
бегут ли за нами еще подводы?
Экипажи спускают на Лену на одной лошади, или
коне, как здесь все говорят, и уже внизу подпрягают других, и тут еще держат их человек пять ямщиков, пока садится очередный ямщик; и когда он заберет вожжи, все расступятся и тройка или пятерка помчит что есть мочи, но скоро утомится: снег глубок,
бежать вязко, или, по-здешнему, убродно.
На
бегу сам правил и со всяким гонялся; и никогда не обгонит сразу, не обидит, не оборвет, а разве под самый конец переедет; и такой ласковый — противника утешит,
коня его похвалит.
Приказ седлать
коней заставил стрелков заняться делом. После короткого совещания решено было дать зайцу свободу. Едва только спустили его на землю, как он тотчас же бросился
бежать. Свист и крики понеслись ему вдогонку. Шум и смех сопровождали его до тех пор, пока он не скрылся из виду.
Разгульный и бодрый, едет он на вороном
коне, подбоченившись и молодецки заломив шапку; а она, рыдая,
бежит за ним, хватает его за стремя, ловит удила, и ломает над ним руки, и заливается горючими слезами.
Сразу узнал его — мы десятки раз встречались на разных торжествах и, между прочим, на
бегах и скачках, где он нередко бывал, всегда во время антрактов скрываясь где-нибудь в дальнем углу, ибо, как он говорил: «Не подобает бывать духовной особе на конском ристалище, начальство увидит, а я до
коней любитель!»
Морозно. Дорога бела и гладка,
Ни тучи на всем небосклоне…
Обмерзли усы, борода ямщика,
Дрожит он в своем балахоне.
Спина его, плечи и шапка в снегу,
Хрипит он,
коней понукая,
И кашляют
кони его на
бегу,
Глубоко и трудно вздыхая…
Недалеко до Демы!..» И добрые
кони наши
побежали крупною рысью.
Покуда Евсеич вел моего
коня, я превозмогал свой страх; но как скоро он выпустил узду — я совершенно растерялся; поводья выпали у меня из рук, и никем не управляемая моя лошадка
побежала рысью к конюшне.
Те проворно
побежали, и через какие-нибудь четверть часа коляска была подана к крыльцу. В нее было запряжено четыре худощавых, но, должно быть, чрезвычайно шустрых
коней. Человек пять людей, одетых в черкесские чапаны и с нагайками, окружали ее. Александр Иванович заставил сесть рядом с собою Вихрова, а напротив Живина и Доброва. Последний что-то очень уж облизывался.
Почуял, что ли, он во сне, что
кони не
бегут, как вскочит, да на меня!"Ах ты сякой!"да"Ах ты этакой!"Только бить не бьет, а так, знаешь, руками помахивает!
Что я вам приказываю — вы то сейчас исполнять должны!» А они отвечают: «Что ты, Иван Северьяныч (меня в миру Иван Северьяныч, господин Флягин, звали): как, говорят, это можно, что ты велишь узду снять?» Я на них сердиться начал, потому что наблюдаю и чувствую в ногах, как
конь от ярости бесится, и его хорошенько подавил в коленях, а им кричу: «Снимай!» Они было еще слово; но тут уже и я совсем рассвирепел да как заскриплю зубами — они сейчас в одно мгновение узду сдернули, да сами, кто куда видит, бросились
бежать, а я ему в ту же минуту сейчас первое, чего он не ожидал, трах горшок об лоб: горшок разбил, а тесто ему и потекло и в глаза и в ноздри.
Я первой руки за спину крепко-накрепко завязала, а с другою за куст забежала, да и эту там спутала, а на ее крик третья
бежит, я и третью у тех в глазах силком скрутила; они кричать, а я, хоть тягостная, ударилась быстрей
коня резвого: все по лесу да по лесу и
бежала целую ночь и наутро упала у старых бортей в густой засеке.
Тудаков этих, или по-здешнему дрохвов, на
конях заезжаем и длинными кнутьями засекаем; а там, гляди, надо и самим с
конями от огня
бежать…
Она улыбнулась, простерла к ним горячие объятия и предалась своей страсти, как человек предается быстрому
бегу на
коне.
Зазвенел тугой татарский лук, спела тетива, провизжала стрела, угодила Максиму в белу грудь, угодила каленая под самое сердце. Закачался Максим на седле, ухватился за конскую гриву; не хочется пасть добру молодцу, но доспел ему час, на роду написанный, и свалился он на сыру землю, зацепя стремя ногою. Поволок его
конь по чисту полю, и летит Максим, лежа навзничь, раскидав белые руки, и метут его кудри мать сыру-земли, и
бежит за ним по полю кровавый след.
И снова очутился Максим на
коне, среди зеленого леса. Как прежде, Буян прыгал вокруг
коня и весело смотрел на Максима. Вдруг он залаял и
побежал вперед. Максим уже схватился за саблю в ожидании недоброй встречи, как из-за поворота показался всадник в желтом кафтане с черным двоеглавым орлом на груди.
— Притаись здесь, за мешками, — сказал он, запер за нею дверь и
побежал к
коню.
Утро было свежее, солнечное. Бывшие разбойники, хорошо одетые и вооруженные, шли дружным шагом за Серебряным и за всадниками, его сопровождавшими. Зеленый мрак охватывал их со всех сторон.
Конь Серебряного, полный нетерпеливой отваги, срывал мимоходом листья с нависших ветвей, а Буян, не оставлявший князя после смерти Максима,
бежал впереди, подымал иногда, нюхая ветер, косматую морду или нагибал ее на сторону и чутко навастривал ухо, если какой-нибудь отдаленный шум раздавался в лесу.
Бегут нестройными толпами
И видят: в поле меж врагами,
Блистая в латах, как в огне,
Чудесный воин на
конеГрозой несется, колет, рубит,
В ревущий рог, летая, трубит…
Питомцы бурные набегов
Зовут рассеянных
коней,
Противиться не смеют боле
И с диким воплем в пыльном поле
Бегут от киевских мечей,
Обречены на жертву аду...
Руслан один в пустынном поле;
Запрыгав, с карлой за седлом,
Русланов
конь нетерпеливый
Бежит и ржет, махая гривой...
Младой Ратмир, направя к югу
Нетерпеливый
бег коня,
Уж думал пред закатом дня
Нагнать Русланову супругу.
— Как с гуся вода, чур, с беса руда! Вот идёт муж стар, вот
бежит конь кар — заклинаю тя,
конь, — стань! Чур! В Окиане-море синий камень латырь, я молюся камню…
Действительно, Лукашка быстрыми шагами, согнувшись, выбежал под окнами на двор и
побежал к Ямке; только один Оленин и видел его. Выпив чапуры две чихиря, они выехали с Назаркой за станицу. Ночь была теплая, темная и тихая. Они ехали молча, только слышались шаги
коней. Лукашка запел было песню про казака Мингаля, но, не допев первого стиха, затих и обратился к Назарке...
Бежал в сечь запорожскую,
Владеть
конем и саблей научился…
От того ли посвисту сыр-бор преклоняется и лист с деревьев осыпается; он бьет
коня по крутым ребрам; богатырский
конь разъяряется, мечет из-под копыт по сенной копне;
бежит в поля, земля дрожит, изо рта пламя пышет, из ноздрей дым столбом.
Алексей замолчал и принялся помогать своему господину. Они не без труда подвели прохожего к лошади; он переступал машинально и, казалось, не слышал и не видел ничего; но когда надобно было садиться на
коня, то вдруг оживился и, как будто бы по какому-то инстинкту, вскочил без их помощи на седло, взял в руки повода, и неподвижные глаза его вспыхнули жизнию, а на бесчувственном лице изобразилась живая радость. Черная собака с громким лаем
побежала вперед.
Бычура, приказав четверым шишам сесть на
коней и проводить наших путешественников в село Кудиново,
побежал с остальными товарищами вперед.
Земский ехал впереди, а вслед за ним один казак, держащий наготове винтовку, чтоб ссадить его с
коня при первой попытке к
побегу.
Все в росе от полуночных трав,
Борзых
коней в
беге надорвав.
Монашеской неволею скучая,
Под клобуком, свой замысел отважный
Обдумал я, готовил миру чудо —
И наконец из келии
бежалК украинцам, в их буйные курени,
Владеть
конем и саблей научился;
Явился к вам...
Однажды слышит русский пленный,
В горах раздался клик военный:
«В табун, в табун!»
Бегут, шумят;
Уздечки медные гремят,
Чернеют бурки, блещут брони,
Кипят оседланные
кони,
К набегу весь аул готов,
И дикие питомцы брани
Рекою хлынули с холмов
И скачут по брегам Кубани
Сбирать насильственные дани.
«А где мой товарищ? — промолвил Олег. —
Скажите, где
конь мой ретивый?
Здоров ли? Все так же ль легок его
бег?
Все тот же ль он бурный, игривый?»
И внемлет ответу: на холме крутом
Давно уж почил непробудным он сном.
Как бешеный, неукротимый
конь,
Я к пропасти направлю
бег безумный
И, как шумящий водопад, с высот
Низринусь в бездну.
Нет, лучше
бежать. Но вопрос: куда
бежать? Желал бы я быть «птичкой вольной», как говорит Катерина в «Грозе» у Островского, да ведь Грацианов, того гляди, и канарейку слопает! А кроме как «птички вольной», у меня и воображения не хватает, кем бы другим быть пожелать. Ежели
конем степным, так Грацианов заарканит и начнет под верх муштровать. Ежели буй-туром, так Грацианов будет для бифштексов воспитывать. Но, что всего замечательнее, животным еще все-таки вообразить себя можно, но человеком — никогда!
Блистал
конь бел под ним, как снег Атлантских гор,
Стрела летяща —
бег, свеща горяща — взор,
Дыханье — дым и огнь, грудь и копыта — камень,
На нем — Малек-Адель, или сражений пламень.
— Да что тут долго толковать, мы в деньгах не постоим, надо поглядеть сперва ходу, как
бежит… был бы
конь добрый, цену дадим необидную… веди!
— Ну, брат хозяин, садись на
коня, — вымолвил первый цыган Антону, — поглядим, как-то он у тебя
побежит… садись!..
«Беда! — сказал он, — князя не видать!
Куда он скрылся?» — «Если хочешь знать,
Взгляни туда, где бранный дым краснее,
Где гуще пыль и смерти крик сильнее,
Где кровью облит мертвый и живой,
Где в бегстве нет надежды никакой:
Он там! — смотри: летит как с неба пламя;
Его шишак и
конь, — вот наше знамя!
Он там! — как дух, разит и невредим,
И всё
бежит иль падает пред ним!»
Так отвечал Селиму сын природы —
А лесть была чужда степей свободы!..