Неточные совпадения
Проходя по гостиной, она услыхала, что у подъезда
остановился экипаж, и, выглянув в окно, увидала
карету, из которой высовывалась молодая девушка в лиловой шляпке, что-то приказывая звонившему лакею.
Этот жест, дурная привычка — соединение рук и трещанье пальцев — всегда успокоивал его и приводил в аккуратность, которая теперь так нужна была ему. У подъезда послышался звук подъехавшей
кареты. Алексей Александрович
остановился посреди залы.
— Ей-богу, правда: в наемной
карете, в чайном магазине
остановились, дожидаются, сюда хотят. Послали меня сказать, чтоб Захара выслали куда-нибудь. Они через полчаса будут.
Ночью даже приснился ей сон такого рода, что сидит она под окном и видит: по улице едет
карета, самая отличная, и
останавливается эта
карета, и выходит из
кареты пышная дама, и мужчина с дамой, и входят они к ней в комнату, и дама говорит: посмотрите, мамаша, как меня муж наряжает! и дама эта — Верочка.
Много глаз смотрели, как дивный феномен
остановился у запертых ворот одноэтажного деревянного домика в 7 окон, как из удивительной
кареты явился новый, еще удивительнейший феномен, великолепная дама с блестящим офицером, важное достоинство которого не подлежало сомнению.
Дня через два, когда Долгоруков отсутствовал, у подъезда дома
остановилась подвода с сундуками и чемоданами, следом за ней в
карете приехал лорд со своим секретарем-англичанином и приказал вносить вещи прямо в кабинет князя…
Перед самым мостом ямщик круто повернул лошадей, наша «
карета» качнулась, заскрипела,
остановилась, как будто в раздумьи, в покосившихся воротах и поплыла вниз по двору, поросшему зеленой муравкой.
Перед окончанием дела появился у нас сам граф: его
карета с гербами раза два — три
останавливалась у нашего скромного домика, и долговязый гайдук в ливрее торчал у нашего покосившегося крыльца.
Карета Варвары Ивановны
остановилась сначала у одного большого дома неподалеку от университета.
Белая, подслеповатая ночь стояла над Петербургом, когда
карета наших знакомых
остановилась у квартиры Мечниковой. По случаю праздничного дня кухарка была отпущена, загулялась и не возвращалась, а между тем Мечниковою тотчас по возвращении домой овладел весьма естественный после долгой прогулки аппетит и необыкновенная веселость.
Дорогой, довольно рано поутру, почувствовал я себя так дурно, так я ослабел, что принуждены были
остановиться; вынесли меня из
кареты, постлали постель в высокой траве лесной поляны, в тени дерев, и положили почти безжизненного.
Но вот мы наконец на берегу Демы, у самого перевоза;
карета своротила в сторону,
остановилась под тенью исполинского осокоря, дверцы отворились, и первый выскочил я — и так проворно, что забыл свои удочки в ящике.
Когда мы взошли на первый взлобок горы,
карета догнала нас; чтобы
остановиться как-нибудь на косогоре и дать вздохнуть лошадям, надобно было подтормозить оба колеса и подложить под них камни или поленья, которыми мы запаслись: без того
карета стала бы катиться назад.
Мы
остановились и все вышли из
кареты, чтоб переладить в ней ночное устройство на денное.
Мы сейчас
остановились, вышли из
кареты и присоединились к народу.
Вдруг мы пришли в большую улицу; тут перед одним домом
останавливались кареты и много выходило народу, а в окнах везде был свет, и слышна была музыка.
В продолжение дороги кучеру послышался в экипаже шум, и он хотел было
остановиться, думая, не господа ли его зовут; но вскоре все смолкло. У подъезда Калинович вышел в свой кабинет. Полину человек вынул из
кареты почти без чувств и провел на ее половину. Лицо ее опять было наглухо закрыто капюшоном.
Все благоприятствовало ему.
Кареты у подъезда не было. Тихо прошел он залу и на минуту
остановился перед дверями гостиной, чтобы перевести дух. Там Наденька играла на фортепиано. Дальше через комнату сама Любецкая сидела на диване и вязала шарф. Наденька, услыхавши шаги в зале, продолжала играть тише и вытянула головку вперед. Она с улыбкой ожидала появления гостя. Гость появился, и улыбка мгновенно исчезла; место ее заменил испуг. Она немного изменилась в лице и встала со стула. Не этого гостя ожидала она.
Санин, сам хорошенько не отдавая себе отчета в том, что делает, поднес эту руку к своим губам. Марья Николаевна тихонько ее приняла и вдруг умолкла — и молчала, пока
карета не
остановилась.
Утро было прелестное. Улицы Франкфурта, едва начинавшие оживляться, казались такими чистыми и уютными; окна домов блестели переливчато, как фольга; а лишь только
карета выехала за заставу — сверху, с голубого, еще не яркого неба, так и посыпались голосистые раскаты жаворонков. Вдруг на повороте шоссе из-за высокого тополя показалась знакомая фигура, ступила несколько шагов и
остановилась. Санин пригляделся… Боже мой! Эмиль!
Гостиница в Висбадене, перед которой
остановилась карета, уже прямо смахивала на дворец. Колокольчики немедленно зазвонили в ее недрах, поднялась суетня и беготня; благообразные люди в черных фраках запрыгали у главного входа; залитый золотом швейцар с размаху отворил дверцы
кареты.
Почти на том же самом месте дороги, где часа два тому назад они настигли Эмиля, — он снова выскочил из-за дерева и с радостным криком на губах, помахивая картузом над головою и подпрыгивая, бросился прямо к
карете, чуть-чуть не попал под колеса и, не дожидаясь, чтобы лошади
остановились, вскарабкался через закрытые дверцы — и так и впился в Санина.
Колеса
кареты застучали о мостовую Франкфурта — и
остановились наконец перед гостиницей, в которой жил Санин.
Тонкий слух не обманул Веру. Она пошла навстречу. Через несколько минут у дачных ворот круто
остановился изящный автомобиль-карета, и шофер, ловко спрыгнув с сиденья, распахнул дверцу.
— Ну, простите мне мою глупую шутку, должно быть, я перенимаю от них дурные манеры. Знаете, мне со вчерашней ночи ужасно хочется смеяться, всё смеяться, беспрерывно, долго, много. Я точно заряжен смехом… Чу! Мать приехала; я узнаю по стуку, когда
карета ее
останавливается у крыльца.
Карета, наконец,
остановилась у ворот тюрьмы.
Переночевав, кому и как бог привел, путники мои, едва только появилось солнце, отправились в обратный путь. День опять был ясный и теплый. Верстах в двадцати от города доктор, увидав из окна
кареты стоявшую на горе и весьма недалеко от большой дороги помещичью усадьбу, попросил кучера, чтобы тот
остановился, и затем, выскочив из
кареты, подбежал к бричке Егора Егорыча...
Мы должны из мира
карет мордоре-фонсе перейти в мир, где заботятся о завтрашнем обеде, из Москвы переехать в дальний губернский город, да и в нем не
останавливаться на единственной мощеной улице, по которой иногда можно ездить и на которой живет аристократия, а удалиться в один из немощеных переулков, по которым почти никогда нельзя ни ходить, ни ездить, и там отыскать почерневший, перекосившийся домик о трех окнах — домик уездного лекаря Круциферского, скромно стоящий между почерневшими и перекосившимися своими товарищами.
— Конечно-с, сомнения нет. Признаюсь, дорого дал бы я, чтоб вы его увидели: тогда бы тотчас узнали, в чем дело. Я вчера после обеда прогуливался, — Семен Иванович для здоровья приказывает, — прошел так раза два мимо гостиницы; вдруг выходит в сени молодой человек, — я так и думал, что это он, спросил полового, говорит: «Это — камердинер». Одет, как наш брат, нельзя узнать, что человек… Ах, боже мой, да у вашего подъезда
остановилась карета!
Спустившись, мы
остановились у подъезда и начали наблюдать, как съезжается избранная публика, те счастливцы, у которых были билеты. Большинство являлось в собственных экипажах. Из
карет выходили разряженные дамы, офицеры, привилегированные мужчины. Это был совершенно особенный мир, который мы могли наблюдать только у подъезда. У них были свои интересы, свои разговоры, даже свои слова.
Всенощная отошла, показался народ. Лаптев с напряжением всматривался в темные фигуры. Уже провезли архиерея в
карете, уже перестали звонить, и на колокольне один за другим погасли красные и зеленые огни — это была иллюминация по случаю храмового празд — ника, — а народ все шел не торопясь, разговаривая,
останавливаясь под окнами. Но вот, наконец, Лаптев услышал знакомый голос, сердце его сильно забилось, и оттого, что Юлия Сергеевна была не одна, а с какими-то двумя дамами, им овладело отчаяние.
Я помню только, что при переправе через какую-то реку моя
карета и множество других
остановились на одном берегу, а на другом дрались; вдруг позади нас началась стрельба, поднялся ужасный крик и вой; что-то поминутно свистело в воздухе; стекла моей
кареты разлетелись вдребезги, и лошади попадали.
В девятом часу вечера
карета Рославлева
остановилась в Большой Миллионной у подъезда дома, принадлежащего княгине Радугиной.
Пока таким образом опечаленный отец проводил свое время, Бегушев ожидал его с лихорадочным нетерпением; наконец, часу в девятом уже, он, благодаря лунному свету, увидел въезжавшую на двор свою
карету. Бегушев сначала обрадовался, полагая, что возвратился граф, но когда
карета, не
останавливаясь у крыльца, проехала к сараю, Бегушев не мог понять этого и в одном сюртуке выскочил на мороз.
Наконец
карета въехала в город и
остановилась у дома Марьи Александровны.
В окна
кареты заглянули зеленые, молодые хлебные поля, луга и леса; мне так захотелось окинуть глазами все края далекого горизонта, что я попросил
остановиться, выскочил из
кареты и начал бегать и прыгать, как самое резвое пятилетнее дитя; тут только я вполне почувствовал себя на свободе.
Карета подъехала и
остановилась.
Рассуждая таким образом, очутился он в одной из главных улиц Петербурга, перед домом старинной архитектуры. Улица была заставлена экипажами,
кареты одна за другою катились к освещенному подъезду. Из
карет поминутно вытягивались то стройная нога молодой красавицы, то гремучая ботфорта, то полосатый чулок и дипломатический башмак. Шубы и плащи мелькали мимо величавого швейцара. Германн
остановился.
Наконец у самого Измайловского моста господин Голядкин указал на один дом;
карета с громом вкатилась в ворота и
остановилась у подъезда правого фаса.
Так как для господина Голядкина было еще довольно рано, то он и приказал своему кучеру
остановиться возле одного известного ресторана на Невском проспекте, о котором доселе он знал лишь понаслышке, вышел из
кареты и побежал закусить, отдохнуть и выждать известное время.
До Москвы в прекрасной почтовой
карете мы доехали и по старой памяти
остановились у старика Григорьева, у которого, чтобы доехать до Новоселок, я купил поезженный двухместный фаэтон, а громоздкую поклажу отправил через контору транспорта.
Сквозь настежь растворенные ворота вкатилась наша
карета на двор; крошечный форейтор, едва достававший ногами до половины лошадиного корпуса, в последний раз с младенческим воплем подскочил на мягком седле, локти старика Алексеича одновременно оттопырились и приподнялись — послышалось легкое тпрукание, и мы
остановились.
1826 года, 8 сентября, часов в восемь вечера, в осеннюю звездную ночь
остановилась наша
карета перед Москвой, у Рогожской заставы.
У подъезда квартиры Ивана Ильича стояла
карета и два извозчика. Внизу, в передней, у вешалки прислонена была к стене глазетовая крышка гроба с кисточками и начищенным порошком галуном. Две дамы в черном снимали шубки. Одна сестра Ивана Ильича, знакомая, другая незнакомая дама. Товарищ Петра Ивановича, Шварц, сходил сверху и, с верхней ступени увидав входившего,
остановился и подмигнул ему, как бы говоря: «глупо распорядился Иван Ильич; то ли дело мы с вами».
Вдруг он стал как вкопанный у дверей одного дома; в глазах его произошло явление неизъяснимое: перед подъездом
остановилась карета; дверцы отворились; выпрыгнул, согнувшись, господин в мундире и побежал вверх по лестнице.
Бедный Ковалев чуть не сошел с ума. Он не знал, как и подумать о таком странном происшествии. Как же можно, в самом деле, чтобы нос, который еще вчера был у него на лице, не мог ездить и ходить, — был в мундире! Он побежал за
каретою, которая, к счастию, проехала недалеко и
остановилась перед Казанским собором.
Подъехали мы к посольскому дому,
остановились; француз мой вылез и за зеркальные двери в подъезд ушел, а я велел извозчику подальше немножко отъехать и забился в уголок
кареты — и жду. И тут вдруг я сообразил всю свою измену и меня начала лихорадка бить…
С громом подкатила
карета, запряженная четверней отличных лошадей,
остановилась у калитки квартиры Алехина; лакей в богатой военной ливрее отворил дверцы
кареты, из которой выскочил Алехин, и, вместе с великолепным лакеем, высадил Балясникова.
Пораженный новым горем,
остановился я на крыльце и печально смотрел на длинный ряд
карет, кабриолетов, колясок, в которых не было для меня и самого маленького уголка, и на нарядных наездниц, под которыми гарцевали нетерпеливые кони.
Я нашел своего знакомого в нижнем этаже генеральского дома. Только что я успел объяснить ему свое желание, и он — сказать мне, что оно очень может быть исполнено, как мимо окна, у которого мы сидели, простучала хорошенькая каретка, которую я заметил, и
остановилась у крыльца. Из
кареты вышел высокий, стройный мужчина в пехотном мундире с майорскими эполетами и прошел к генералу.