Неточные совпадения
Часовой, черноморский
казак, услышав звон колокольчика, закричал спросонья диким голосом: «Кто
идет?» Вышел урядник и десятник.
Убийца заперся в пустой хате, на конце станицы: мы
шли туда. Множество женщин бежало с плачем в ту же сторону; по временам опоздавший
казак выскакивал на улицу, второпях пристегивая кинжал, и бегом опережал нас. Суматоха была страшная.
— Экой разбойник! — сказал второй
казак, — как напьется чихиря, так и
пошел крошить все, что ни попало.
Пойдем за ним, Еремеич, надо его связать, а то…
Вулич
шел один по темной улице; на него наскочил пьяный
казак, изрубивший свинью, и, может быть, прошел бы мимо, не заметив его, если б Вулич, вдруг остановясь, не сказал: «Кого ты, братец, ищешь?» — «Тебя!» — отвечал
казак, ударив его шашкой, и разрубил его от плеча почти до сердца…
Прощай, свидетель падшей
славы,
Петровский замок. Ну! не стой,
Пошел! Уже столпы заставы
Белеют; вот уж по Тверской
Возок несется чрез ухабы.
Мелькают мимо будки, бабы,
Мальчишки, лавки, фонари,
Дворцы, сады, монастыри,
Бухарцы, сани, огороды,
Купцы, лачужки, мужики,
Бульвары, башни,
казаки,
Аптеки, магазины моды,
Балконы, львы на воротах
И стаи галок на крестах.
— Все,
слава богу, тихо, — отвечал
казак, — только капрал Прохоров подрался в бане с Устиньей Негулиной за шайку горячей воды.
Хозяин, родом яицкий
казак, казался мужик лет шестидесяти, еще свежий и бодрый. Савельич внес за мною погребец, потребовал огня, чтоб готовить чай, который никогда так не казался мне нужен. Хозяин
пошел хлопотать.
Мы собрались опять. Иван Кузмич в присутствии жены прочел нам воззвание Пугачева, писанное каким-нибудь полуграмотным
казаком. Разбойник объявлял о своем намерении
идти на нашу крепость; приглашал
казаков и солдат в свою шайку, а командиров увещевал не супротивляться, угрожая казнию в противном случае. Воззвание написано было в грубых, но сильных выражениях и должно было произвести опасное впечатление на умы простых людей.
«Революция силами дикарей. Безумие, какого никогда не знало человечество. И пред лицом врага. Казацкая мечта. Разин, Пугачев —
казаки, они
шли против Москвы как государственной организации, которая стесняла их анархическое своеволие. Екатерина правильно догадалась уничтожить Запорожье», — быстро думал он и чувствовал, что эти мысли не могут утешить его.
— И — не
пойдет! — подтвердил Трифонов вполголоса. —
Казак, они тут все воры, дешево живут, рыбу воруют из чужих сетей. Пять! — крикнул он.
— Не
пойду, — повторил
казак и, раскромсав арбуз на две половины, сунул голые ноги в море, как под стол.
Но минутами его уверенность в конце тревожных событий исчезала, как луна в облаках, он вспоминал «господ», которые с восторгом поднимали «Дубинушку» над своими головами; явилась мысль, кого могут
послать в Государственную думу булочники, метавшие с крыши кирпичи в
казаков, этот рабочий народ, вывалившийся на улицы Москвы и никем не руководимый, крестьяне, разрушающие помещичьи хозяйства?
— Что! — говорил он, глядя на Ивана Матвеевича. — Подсматривать за Обломовым да за сестрой, какие они там пироги пекут, да и того… свидетелей! Так тут и немец ничего не сделает. А ты теперь вольный
казак: затеешь следствие — законное дело! Небойсь, и немец струсит, на мировую
пойдет.
Свершилась казнь. Народ беспечный
Идет, рассыпавшись, домой
И про свои работы вечны
Уже толкует меж собой.
Пустеет поле понемногу.
Тогда чрез пеструю дорогу
Перебежали две жены.
Утомлены, запылены,
Они, казалось, к месту казни
Спешили, полные боязни.
«Уж поздно», — кто-то им сказал
И в поле перстом указал.
Там роковой намост ломали,
Молился в черных ризах поп,
И на телегу подымали
Два
казака дубовый гроб.
По-якутски почти никто не говорит, и станции
пошли русские; есть старинные названия, данные, конечно,
казаками при занятии Сибири.
Уже две недели, как мы
шли по тайге. По тому, как стрелки и
казаки стремились к жилым местам, я видел, что они нуждаются в более продолжительном отдыхе, чем обыкновенная ночевка. Поэтому я решил сделать дневку в Лаохозенском стойбище. Узнав об этом, стрелки в юртах стали соответственно располагаться. Бивачные работы отпадали: не нужно было рубить хвою, таскать дрова и т.д. Они разулись и сразу приступили к варке ужина.
Я последовал за ним, а следом за мной
пошли и
казаки. Минуты через три мы действительно подошли к удэгейскому стойбищу. Тут были три юрты. В них жили 9 мужчин и 3 женщины с 4 детьми.
Я видел, что
казаки торопятся домой, и
пошел навстречу их желанию. Один из удэгейцев вызвался проводить нас до Мяолина. Та к называется большой ханшинный завод, находящийся на правом берегу Имана, в 7 км от Картуна, ниже по течению.
Через 1,5 часа я вернулся и стал будить своих спутников. Стрелки и
казаки проснулись усталые; сон их не подкрепил. Они обулись и
пошли за конями. Лошади не убегали от людей, послушно позволили надеть на себя недоуздки и с равнодушным видом
пошли за
казаками.
Мы условились, что в начале лета, когда я
пойду в новую экспедицию, пришлю за ним
казака или приеду сам.
Днем четвероногие обитатели тайги забиваются в чащу, но перед сумерками начинают подыматься со своих лежек. Сначала они бродят по опушкам леса, а когда ночная мгла окутает землю, выходят пастись на поляны.
Казаки не стали дожидаться сумерек и
пошли тотчас, как только развьючили лошадей и убрали седла. На биваке остались мы вдвоем с Дерсу.
Голод сильно мучил людей. Тоскливо сидели
казаки у огня, вздыхали и мало говорили между собой. Я несколько раз принимался расспрашивать Дерсу о том, не заблудились ли мы, правильно ли мы
идем. Но он сам был в этих местах первый раз, и все его соображения основывались лишь на догадках. Чтобы как-нибудь утолить голод,
казаки легли раньше спать. Я тоже лег, но мне не спалось. Беспокойство и сомнения мучили меня всю ночь.
К вечеру мы немного не дошли до перевала и остановились у предгорий Сихотэ-Алиня. На этот день на разведки я
послал казаков, а сам с Дерсу остался на биваке. Мы скоро поставили односкатную палатку, повесили над огнем чайник и стали ждать возвращения людей. Дерсу молча курил трубку, а я делал записи в свой дневник.
Он не докончил фразы, встал и, махнув рукой, молча
пошел на бивак. Та м все уже было готово к выступлению;
казаки ждали только нашего возвращения.
Они вновь принялись за дело. На помощь им я
послал обоих
казаков. И только когда на небе угасли последние отблески вечерней зари, мы прекратили работу.
С восходом солнца туман рассеялся. По обыкновению, мы с Дерсу не стали дожидаться, когда
казаки заседлают лошадей, и
пошли вперед.
Решено было дать пчелам успокоиться. Перед вечером два
казака вновь
пошли к улью, но уже ни меда, ни пчел не нашли. Улей был разграблен медведями. Так неудачно кончился наш поход за диким медом.
Дерсу ужасно ругал китайцев за то, что они, бросив лудеву, не позаботились завалить ямы землей. Через час мы подошли к знакомой нам Лудевой фанзе. Дерсу совсем оправился и хотел было сам
идти разрушить лудеву, но я посоветовал ему остаться и отдохнуть до завтра. После обеда я предложил всем китайцам стать на работу и приказал
казакам следить за тем, чтобы все ямы были уничтожены.
Когда мы вернулись в фанзу, отряд наш был уже готов к выступлению. Стрелки и
казаки позавтракали, согрели чай и ожидали нашего возвращения. Закусив немного, я велел им седлать коней, а сам вместе с Дерсу
пошел вперед по тропинке.
«Прощай, Дерсу», — подумал я про себя и
пошел дальше.
Казаки потянулись за мной.
Убить оленя во время рева очень легко. Самцы, ослепленные страстью, совершенно не замечают опасности и подходят к охотнику, когда он их подманивает рожком, почти вплотную. Мясом мы были вполне обеспечены, поэтому я не пустил
казаков на охоту, но сам решил
пойти в тайгу ради наблюдений.
К утру я немного прозяб. Проснувшись, я увидел, что костер прогорел. Небо еще было серое; кое-где в горах лежал туман. Я разбудил
казака. Мы
пошли разыскивать свой бивак. Тропа, на которой мы ночевали,
пошла куда-то в сторону, и потому пришлось ее бросить. За речкой мы нашли другую тропу. Она привела нас к табору.
— Что тебе, братец, за охота, — сказал добродушно Эссен, — делать из него писаря. Поручи мне это дело, я его запишу в уральские
казаки, в офицеры его выведем, — это главное, потом своим чередом и
пойдет, как мы все.
В Лужниках мы переехали на лодке Москву-реку на самом том месте, где
казак вытащил из воды Карла Ивановича. Отец мой, как всегда,
шел угрюмо и сгорбившись; возле него мелкими шажками семенил Карл Иванович, занимая его сплетнями и болтовней. Мы ушли от них вперед и, далеко опередивши, взбежали на место закладки Витбергова храма на Воробьевых горах.
Чиновник повторил это во второй и в третьей. Но в четвертой голова ему сказал наотрез, что он картофель сажать не будет ни денег ему не даст. «Ты, — говорил он ему, — освободил таких-то и таких-то; ясное дело, что и нас должен освободить». Чиновник хотел дело кончить угрозами и розгами, но мужики схватились за колья, полицейскую команду прогнали; военный губернатор
послал казаков. Соседние волости вступились за своих.
Посредине бульвара конные жандармы носились за студентами. Работали с одной стороны нагайками, а с другой — палками и камнями. По бульвару метались лошади без всадников, а соседние улицы переполнились любопытными. Свалка
шла вовсю: на помощь полиции были вызваны
казаки, они окружили толпу и под усиленным конвоем повели в Бутырскую тюрьму. «Ляпинка» — описанное выше общежитие студентов Училища живописи — вся сплошь высыпала на бульвар.
В другом действии два брата Зборовские, предводители
казаков, воевавшие во
славу короля и Польши в татарских степях, оскорбленные каким-то недостойным действием бесхарактерного Сигизмунда, произносят перед его троном пылкие речи, а в заключение каждый из них снимает кривую саблю, прощается с нею и гордо кидает ее к ногам короля…
— Вот, вот… Еще первого такого-то человека вижу… да. А я теперь вольный
казак. По рукам и по ногам вязала дочь. Ну, много ли мне одному нужно?
Слава тебе, господи!
В это время подошла лодка, и мы принялись разгружать ее. Затем стрелки и
казаки начали устраивать бивак, ставить палатки и разделывать зверей, а я
пошел экскурсировать по окрестностям. Солнце уже готовилось уйти на покой. День близился к концу и до сумерек уже недалеко. По обе стороны речки было множество лосиных следов, больших и малых, из чего я заключил, что животные эти приходили сюда и в одиночку, и по несколько голов сразу.
Под караулом
казаковС оружием в руках,
Этапом водим мы воров
И каторжных в цепях,
Они дорогою шалят,
Того гляди сбегут,
Так их канатом прикрутят
Друг к другу — и ведут
Трудненек путь! Да вот-с каков:
Отправится пятьсот,
А до нерчинских рудников
И трети не дойдет!
Они как мухи мрут в пути,
Особенно зимой…
И вам, княгиня, так
идти?..
Вернитесь-ка домой!
Платов встал, подцепил на себя ордена и
пошел к государю, а косого Левшу велел свистовым
казакам при подъезде караулить.
Федорка так и пропала с покоса, а потом оказалась в Кержацком конце, в избе Никитича. Выручать ее поехал Терешка-казак, но она наотрез отказалась
идти к отцу.
Происшествие с Самойлом Евтихычем минут на десять приостановило борьбу, но потом она
пошла своим чередом. На круг вышел Терешка-казак. Это появление в кругу мочеганина вызвало сначала смех, но Никитич цыкнул на особенно задорных, — он теперь отстаивал своих ключевлян, без различия концов. Впрочем, Терешке пришлось не долго покрасоваться на кругу, и он свалился под второго борца.
По улице во весь дух проскакал губернаторский ординарец-казак и остановился у церкви; всем встречающимся по дороге верховой кричал: «Ступайте назад в церковь присягать новому императору!» Народ, шедший врассыпную, приостановился, собрался в кучки,
пошел назад и, беспрестанно усиливаясь встречными людьми, уже густою толпою воротился в церковь.
Родион Антоныч с ужасом видел, как из моря голов поднимались чьи-то руки с колыхавшимися листами писаной бумаги, и сейчас же
посылал казаков разыскивать буянов.
Разобрав свои вещи, он сейчас же сел у окна и стал глядеть с жадным любопытством на улицу: там сновали уже туда и сюда экипажи,
шли пешеходы, проехал взвод
казаков, провезли, по крайней мере на десяти лошадях, какую-то машину.
Истый
казак, несмотря на столичную культуру, сказался в нем. Ведь ни один
казак никогда не спросит, куда едете или
идете, — это считается неприличным, допросом каким-то, — а так, как-нибудь стороной, подойдет к этому. Слово же «куда» прямо считается оскорблением.
«Куда
идешь?» — спросит кто-нибудь, не знающий обычаев, у
казака.
Послали казаков в догоню, на ловлю; написали и в соседние уезды и губернии…
Я
пошел за ними по грязи, хотя это была не моя дорога. Когда они дошла до панели откоса,
казак остановился, отошел от женщины на шаг и вдруг ударил ее в лицо; она вскрикнула с удивлением и испугом...