Неточные совпадения
А мы, их жалкие потомки, скитающиеся по земле без убеждений и гордости, без наслаждения и страха, кроме той невольной боязни, сжимающей сердце при мысли о неизбежном конце, мы не способны более к великим жертвам ни для
блага человечества, ни даже для собственного счастия, потому, что знаем его невозможность и равнодушно переходим от сомнения к сомнению, как наши предки бросались от одного заблуждения к другому, не имея, как они, ни надежды, ни даже того неопределенного, хотя и
истинного наслаждения, которое встречает душа во всякой борьбе с людьми или с судьбою…
Поехал я снова к председателю и советникам, снова стал им доказывать, что они себе причиняют вред, наказывая так строго старосту; что они сами очень хорошо знают, что ни одного дела без взяток не кончишь, что, наконец, им самим нечего будет есть, если они, как
истинные христиане, не будут находить, что всяк дар совершен и всякое даяние
благо.
Они друг друга ненавидят и властию господина своего влекутся на казнь, к алтарю отца всех
благ, подателя нежных чувствований и веселий, зиждителя
истинного блаженства, творца вселенныя.
Но если власть не на тумане мнений восседает, если престол ее на искренности и
истинной любви общего
блага возник, — не утвердится ли паче, когда основание его будет явно; не возлюбится ли любящий искренно?
Воспитывались со мной вместе и графы и бароны; следовательно, мы в самом заведении вели жизнь веселую; езжали, знаете, по воскресеньям к француженкам и там приобрели мало-помалу
истинный взгляд на жизнь и ее
блага.
Но луна все выше, выше, светлее и светлее стояла на небе, пышный блеск пруда, равномерно усиливающийся, как звук, становился яснее и яснее, тени становились чернее и чернее, свет прозрачнее и прозрачнее, и, вглядываясь и вслушиваясь во все это, что-то говорило мне, что и она, с обнаженными руками и пылкими объятиями, еще далеко, далеко не все счастие, что и любовь к ней далеко, далеко еще не все
благо; и чем больше я смотрел на высокий, полный месяц, тем
истинная красота и
благо казались мне выше и выше, чище и чище, и ближе и ближе к Нему, к источнику всего прекрасного и
благого, и слезы какой-то неудовлетворенной, но волнующей радости навертывались мне на глаза.
Перевоспитание же начал с объяснения, в чем заключается
истинное благородство души, но так как при этом беспрестанно приходилось говорить об общем
благе, которое он смешивал с"потрясением", то, признаюсь, мне стоило большого труда, чтобы хотя отчасти устранить это смешение.
— Без религии, без авторитетов, без
истинного знания куда же можно прийти, кроме… Но я не произношу этого страшного слова; я просто зажмуриваю глаза, и говорю: Dieu, qui mene toutes choses a bien, ne laissera pas perir notre chere et sainte Russie… [Бог, который направляет все к
благу, не допустит гибели нашей дорогой святой Руси…] нашу святую, православную Русь, messieurs!
В пустой и бесцельной толчее, которую мы все называем жизнью, есть только одно
истинное, безотносительное счастье: удовлетворение работника, когда он, погруженный в свой труд, забывает все мелочи жизни и потом, окончив его, может сказать себе с гордостью: да, сегодня я создал
благое.
Пародия была впервые полностью развернута в рецензии Добролюбова на комедии «Уголовное дело» и «Бедный чиновник»: «В настоящее время, когда в нашем отечестве поднято столько важных вопросов, когда на служение общественному
благу вызываются все живые силы народа, когда все в России стремится к свету и гласности, — в настоящее время
истинный патриот не может видеть без радостного трепета сердца и без благодарных слез в очах, блистающих святым пламенем высокой любви к отечеству, — не может
истинный патриот и ревнитель общего
блага видеть равнодушно высокоблагородные исчадия граждан-литераторов с пламенником обличения, шествующих в мрачные углы и на грязные лестницы низших судебных инстанций и сырых квартир мелких чиновников, с чистою, святою и плодотворною целию, — словом, энергического и правдивого обличения пробить грубую кору невежества и корысти, покрывающую в нашем отечестве жрецов правосудия, служащих в низших судебных инстанциях, осветить грозным факелом сатиры темные деяния волостных писарей, будочников, становых, магистратских секретарей и даже иногда отставных столоначальников палаты, пробудить в сих очерствевших и ожесточенных в заблуждении, но тем не менее не вполне утративших свою человеческую природу существах горестное сознание своих пороков и слезное в них раскаяние, чтобы таким образом содействовать общему великому делу народного преуспеяния, совершающегося столь видимо и быстро во всех концах нашего обширного отечества, нашей родной Руси, которая, по глубоко знаменательному и прекрасному выражению нашей летописи, этого превосходного литературного памятника, исследованного г. Сухомлиновым, — велика и обильна, и чтобы доказать, что и молодая литература наша, этот великий двигатель общественного развития, не остается праздною зрительницею народного движения в настоящее время, когда в нашем отечестве возбуждено столько важных вопросов, когда все живые силы народа вызваны на служение общественному
благу, когда все в России неудержимо стремится к свету и гласности» («Современник», 1858, № XII).
Но если полная мера политического благоденствия есть наша доля, то будем же признательны и не забудем, что великие отличия приносят с собою и великие должности; что Благородный есть ли и человек добродетельный или поношение своего рода; что быть полезным есть первая наша обязанность; и что
истинный Российский Дворянин не только посвящает жизнь отечеству, но готов и смертию доказать беспредельную любовь свою к его
благу!
Одна
истинная Мать народа, повторяю, могла иметь столько попечения о
благе детей в государстве.
Что могло не покориться всемогущей и
благой воле, пылавшей тою огненною ревностию, которая бывает главным свойством великих душ,
истинных подобий Божества?
Тогда только можно сказать об обществе, что в нем действительно распространена
истинная любовь к общему
благу.
Ярослав Ильич заговорил о лживости людей вообще, о непрочности
благ мира сего, о суете сует, мимоходом даже более чем с равнодушием не преминул отозваться о Пушкине, с некоторым цинизмом о хороших знакомствах и в заключение даже намекнул на лживость и коварство тех, которые называются в свете друзьями, тогда как
истинной дружбы на свете и сродясь не бывало.
Здесь провел юность свою Владимир, здесь, среди примеров народа великодушного, образовался великий дух его, здесь мудрая беседа старцев наших возбудила в нем желание вопросить все народы земные о таинствах веры их, да откроется истина ко
благу людей; и когда, убежденный в святости христианства, он принял его от греков, новогородцы, разумнее других племен славянских, изъявили и более ревности к новой
истинной вере.
Когда человек держится веры только потому, что за исполнение дел веры ожидает в будущем всяких внешних
благ, то это не вера, а расчет, и расчет всегда неверный. Расчет неверный потому, что
истинная вера дает
благо только в настоящем, а не дает и не может дать никаких внешних
благ в будущем.
В евангелии сказано: кто погубит жизнь свою, тот получит ее. Это значит, что
истинная жизнь дается только тому, кто откажется от
блага жизни животной.
Только знай и верь, что всё, что случается с тобой, ведет тебя к твоему
истинному, духовному
благу, и ты будешь встречать болезни, бедность, позор, — всё то, что считается людьми бедствиями, — не как бедствия, а как то, что нужно для твоего
блага, как земледелец принимает нужный для его поля дождь, измочивший его, как больной принимает горькое лекарство.
Слова эти значат то, что как бы тяжело ни было человеку, какие бы горести и беды ни напали на него, ему стоит только понять и принять в сердце
истинное учение о том, что жизнь и ее
благо в соединении души с тем, от чего она отделена телом: с душами других людей и с богом, и сразу исчезнет всё кажущееся зло.
Те же, которые более других приблизились к
истинной философии, поняли, что всеобщее
благо — предмет стремления всех людей — не должно заключаться ни в одной из частных вещей, которыми могут владеть только одни и которые, будучи разделены, скорее огорчают их обладателя отсутствием недостающей части, чем доставляют наслаждение той частью, которая ему принадлежит.
Мудрец говорил: я обошел всю землю, отыскивая
благо. Я днем и ночью без устали искал его. Один раз, когда я уже совсем отчаялся найти это
благо, голос внутри меня сказал мне:
благо это в тебе самом. Я послушался этого голоса и нашел
истинное, неизменное
благо.
А между тем это только одно может дать нам
истинную свободу и
благо.
Не то жалко, что человек умер, что он потерял свои деньги, что у него нет дома, имения, — всё это не принадлежит человеку. А то жалко, когда человек потерял свою
истинную собственность, свое высшее
благо: свою способность любить.
Если человек думает только о себе и ищет во всем своей выгоды, то он не может быть счастлив. Хочешь жить для
истинного своего
блага, жить для себя, живи для других.
По
истинному христианскому учению, цель жизни —
благо, и
благо это получается здесь.
Когда скрытое существо жизни раскрывается перед душою в таком виде, то понятно, что и душа отзывается на него соответственным образом. Николенька Иртеньев рассказывает про себя: «Чем больше я смотрел на высокий, полный месяц, тем
истинная красота и
благо казались мне выше и выше, чище и чище, и ближе и ближе к Нему, к источнику всего прекрасного и
благого, и слезы какой-то неудовлетворенной, но волнующей радости навертывались мне на глаза».
Истинная жизнь человека, проявляющаяся в отношении его разумного сознания к его животной личности, начинается только тогда, когда начинается отрицание
блага животной личности. Отрицание же
блага животной личности начинается тогда, когда пробуждается разумное сознание.
Вне власти человека, желающего жить, уничтожить, остановить пространственное и временное движение своего существования; но
истинная жизнь его есть достижение
блага подчинением разуму, независимо от этих видимых пространственных и временных движений.
Обнаружение
истинной жизни состоит в том, что животная личность влечет человека к своему
благу, разумное же сознание показывает ему невозможность личного
блага и указывает какое-то другое
благо.
Сколько бы ни изучал человек жизнь видимую, осязаемую, наблюдаемую им в себе и других, жизнь, совершающуюся без его усилий, — жизнь эта всегда останется для него тайной; он никогда из этих наблюдений не поймет эту несознаваемую им жизнь и наблюдениями над этой таинственной, всегда скрывающейся от него в бесконечность пространства и времени, жизнью никак не осветит свою
истинную жизнь, открытую ему в его сознании и состоящую в подчинении его совершенно особенной от всех и самой известной ему животной личности совершенно особенному и самому известному ему закону разума, для достижения своего совершенно особенного и самого известного ему
блага.
«Жизнь человека, как личности, стремящейся только к своему
благу, среди бесконечного числа таких же личностей, уничтожающих друг друга и самих уничтожающихся, есть зло и бессмыслица, и жизнь
истинная не может быть такою».
Разумная жизнь есть. Она одна есть. Промежутки времени одной минуты или 50000 лет безразличны для нее, потому что для нее нет времени. Жизнь человека
истинная — та, из которой он составляет себе понятие о всякой другой жизни, — есть стремление к
благу, достигаемому подчинением своей личности закону разума. Ни разум, ни степень подчинения ему не определяются ни пространством, ни временем.
Истинная жизнь человеческая происходит вне пространства и времени.
Только познание призрачности и обманчивости животного существования и освобождение в себе единственной
истинной жизни любви дает человеку
благо.
Наблюдения над другими существами, стремящимися к своим, неизвестным мне, целям, составляющим подобие того
блага, стремление к которому я знаю в себе, не только не могут ничего уяснить мне, но наверное могут скрыть от меня мое
истинное познание жизни.
Вместо того, чтобы изучать тот закон, которому, для достижения своего
блага, должна быть подчинена животная личность человека, и, только познав этот закон, на основании его изучать все остальные явления мира, ложное познание направляет свои усилия на изучение только
блага и существования животной личности человека, без всякого отношения к главному предмету знания, — подчинению этой животной личности человека закону разума, для достижения
блага истинной жизни.
Ведь то же и с разумом, посредством которого я познаю. Если бы я мог видеть то, что за пределами моего разума, я бы не видал того, что в пределах его. А для
блага моей
истинной жизни мне нужнее всего знать то, чему я должен подчинить здесь и теперь свою животную личность для того, чтобы достигнуть
блага жизни. И разум открывает мне это, открывает мне в этой жизни тот единый путь, на котором я не вижу прекращение своего
блага.
Не вследствие любви к отцу, к сыну, к жене, к друзьям, к добрым и милым людям, как это обыкновенно думают, люди отрекаются от личности, а только вследствие сознания тщеты существования личности, сознания невозможности ее
блага, и потому вследствие отречения от жизни личности познает человек
истинную любовь и может истинно любить отца, сына, жену, детей и друзей.
То же и с положением о невозможности
блага личности, высказанным и Браминами, и Буддой, и Лаодзы, и Соломоном, и Стоиками, и всеми
истинными мыслителями человечества.
Возможность
истинной любви начинается только тогда, когда человек понял, что нет для него
блага его животной личности. Только тогда все соки жизни переходят в один облагороженный черенок
истинной любви, разростающийся уже всеми силами ствола дичка животной личности. Учение Христа и есть прививка этой любви, как Он и сам сказал это. Он сказал, что Он, Его любовь, есть та одна лоза, которая может приносить плод, и что всякая ветвь, не приносящая плода, отсекается.
Если не разумное сознание, то страдание, вытекающее из заблуждения о смысле своей жизни, волей-неволей загоняет человека на единственный
истинный путь жизни, на котором нет препятствий, нет зла, а есть одно, ничем ненарушимое, никогда не начавшееся и не могущее кончиться, все возрастающее
благо.
Не понимая того, что
благо и жизнь наша состоят в подчинении своей животной личности закону разума, и принимая
благо и существование своей животной личности за всю нашу жизнь, и отказываясь от предназначенной нам работы жизни, мы лишаем себя
истинного нашего
блага и
истинной нашей жизни и на место ее подставляем то видимое нам существование нашей животной деятельности, которое совершается независимо от нас и потому не может быть нашей жизнью.
Человек умирает только от того, что в этом мире
благо его
истинной жизни не может уже увеличиться, а не от того, что у него болят легкия, или у него рак, или в него выстрелили или бросили бомбу.
Любовь
истинная становится возможной только при отречении от
блага животной личности.
Только если бы люди были боги, как мы воображаем их, только тогда они бы могли любить одних избранных людей; тогда бы только и предпочтение одних другим могло быть
истинною любовью. Но люди не боги, а находятся в тех условиях существования, при которых все живые существа всегда живут одни другими, пожирая одни других, и в прямом и в переносном смысле; и человек, как разумное существо, должен знать и видеть это. Он должен знать, что всякое плотское
благо получается одним существом только в ущерб другому.
Совершается или нет в человеке работа
истинной жизни, мы не можем знать. Мы знаем это только про себя. Нам кажется, что человек умирает, когда этого ему не нужно, а этого не может быть. Умирает человек только тогда, когда это необходимо для его
блага, точно так же, как растет, мужает человек только тогда, когда ему это нужно для его
блага.
Бог да благословит тебя на пути твоем и да подаст тебе силы и возможность совершить
благое во имя, драгоценное всякому гражданину; да наградит тебя счастием возвратиться в свое отечество
истинным его сыном!
Об этой-то Елизавете Андреевне и вспомнил Серж, возымев «
благое намерение» совершить первую подлость. Он ей понравился, это несомненно. Да и что же в этом удивительного? Он… красив… богат… Остальное пойдет как по маслу… Обмануть своего старого товарища… совратить с
истинного пути эту женщину — полуребенка… до сих пор такую любящую, такую верную… разбить его счастье… убить эту любовь… разве это не будет подлостью высшей пробы… приятной и шикарной?..
Во
благо государства он не только учредил единоначалие, ограничив до времени права владетельных князей, чтобы не дать им повода к измене, но был и
истинным самодержцем России, заставлял благоговеть перед собой вельмож и народ, восхищая милостью, ужасая гневом, отменив частные права, несогласные с полновластием венценосцу.
Великое же
благо их в том, что, приняв в извращенном виде христианство, включавшее в себя скрытую от них истину, они неизбежно приведены теперь к необходимости принятия христианского учения уже не в извращенном, а в том
истинном смысле, в котором оно всё более и более выяснялось и вполне уже выяснилось теперь и которое одно может спасти людей от того бедственного положения, в котором они находятся.