Неточные совпадения
— Я смеюсь, — сказала она, — как смеешься, когда
увидишь очень похожий портрет. То, что вы сказали, совершенно характеризует французское
искусство теперь, и живопись и даже литературу: Zola, Daudet. Но, может быть, это всегда так бывает, что строят свои conceptions [концепции] из выдуманных, условных фигур, а потом — все combinaisons [комбинации] сделаны, выдуманные фигуры надоели, и начинают придумывать более натуральные, справедливые фигуры.
Разговор зашел о новом направлении
искусства, о новой иллюстрации Библии французским художником. Воркуев обвинял художника в реализме, доведенном до грубости. Левин сказал, что Французы довели условность в
искусстве как никто и что поэтому они особенную заслугу
видят в возвращении к реализму. В том, что они уже не лгут, они
видят поэзию.
Он знал очень хорошо манеру дилетантов (чем умнее они были, тем хуже) осматривать студии современных художников только с той целью, чтоб иметь право сказать, что
искусство пало и что чем больше смотришь на новых, тем более
видишь, как неподражаемы остались великие древние мастера.
Я говорил правду — мне не верили: я начал обманывать; узнав хорошо свет и пружины общества, я стал искусен в науке жизни и
видел, как другие без
искусства счастливы, пользуясь даром теми выгодами, которых я так неутомимо добивался.
Русь!
вижу тебя, из моего чудного, прекрасного далека тебя
вижу: бедно, разбросанно и неприютно в тебе; не развеселят, не испугают взоров дерзкие дива природы, венчанные дерзкими дивами
искусства, города с многооконными высокими дворцами, вросшими в утесы, картинные дерева и плющи, вросшие в домы, в шуме и в вечной пыли водопадов; не опрокинется назад голова посмотреть на громоздящиеся без конца над нею и в вышине каменные глыбы; не блеснут сквозь наброшенные одна на другую темные арки, опутанные виноградными сучьями, плющами и несметными миллионами диких роз, не блеснут сквозь них вдали вечные линии сияющих гор, несущихся в серебряные ясные небеса.
— Досточтимый капитан, — самодовольно возразил Циммер, — я играю на всем, что звучит и трещит. В молодости я был музыкальным клоуном. Теперь меня тянет к
искусству, и я с горем
вижу, что погубил незаурядное дарование. Поэтому-то я из поздней жадности люблю сразу двух: виолу и скрипку. На виолончели играю днем, а на скрипке по вечерам, то есть как бы плачу, рыдаю о погибшем таланте. Не угостите ли винцом, э? Виолончель — это моя Кармен, а скрипка…
— Я — читала, — не сразу отозвалась девушка. — Но,
видите ли: слишком обнаженные слова не доходят до моей души. Помните у Тютчева: «Мысль изреченная есть ложь». Для меня Метерлинк более философ, чем этот грубый и злой немец. Пропетое слово глубже, значительней сказанного. Согласитесь, что только величайшее
искусство — музыка — способна коснуться глубин души.
Он опасался выступать в больших собраниях, потому что
видел: многие из людей владеют
искусством эристики изощреннее его, знают больше фактов, прочитали больше книг.
Он любил жену свою, как любят воздух и тепло. Мало того, он, погруженный в созерцание жизни древних, в их мысль и
искусство, умудрился
видеть и любить в ней какой-то блеск и колорит древности, античность формы.
Он какой-то артист: все рисует, пишет, фантазирует на фортепиано (и очень мило), бредит
искусством, но, кажется, как и мы, грешные, ничего не делает и чуть ли не всю жизнь проводит в том, что «поклоняется красоте», как он говорит: просто влюбчив по-нашему, как, помнишь, Дашенька Семечкина, которая была однажды заочно влюблена в испанского принца,
увидевши портрет его в немецком календаре, и не пропускала никого, даже настройщика Киша.
— Известно что… поздно было: какая академия после чада петербургской жизни! — с досадой говорил Райский, ходя из угла в угол, — у меня,
видите, есть имение, есть родство, свет… Надо бы было все это отдать нищим, взять крест и идти… как говорит один художник, мой приятель. Меня отняли от
искусства, как дитя от груди… — Он вздохнул. — Но я ворочусь и дойду! — сказал он решительно. — Время не ушло, я еще не стар…
— Вот
видите: мне хочется пройти с Марфенькой практически историю литературы и
искусства. Не пугайтесь, — поспешил он прибавить, заметив, что у ней на лице показался какой-то туман, — курс весь будет состоять в чтении и разговорах… Мы будем читать все, старое и новое, свое и чужое, — передавать друг другу впечатления, спорить… Это займет меня, может быть, и вас. Вы любите
искусство?
На высотах горы, в разных местах вы
видите то одиноко стоящий каменный дом, то расчищенное для постройки место: труд и
искусство дотронулись уже до скал.
Все остальное должно носить лишь служебный характер для экономики, в которой
видят цели жизни; наука и
искусство обслуживают социальное строительство.
Его имя стало нарицательным для обозначения гостеприимного хлебосольного хозяина.] и
искусству его повара, а Марья Кириловна не чувствовала ни малейшего замешательства или принуждения в беседе с человеком, которого
видела она только во второй раз отроду.
Мы
видели в его произведениях, как светская мысль восемнадцатого столетия с своей секуляризацией жизни вторгалась в музыку; с Моцартом революция и новый век вошли в
искусство.
Я
вижу смысл
искусства в том, что оно переводит в иной, преображенный мир.
Мы с тобой и без завода пропускаем их. Нам это понятно, но странно, что С. Г. удивляется
искусству Горбачевского. Я, напротив, уверен, что Горбачевский чудесно устраивает свои дела, а Волконский из зависти над ним трунит. Завод должен отлично идти, потому что он заведен по моему совету, а советовать я мастер, как ты
видишь из начала этого листка.
— А им очень нужно ваше
искусство и его условия. Вы говорите, что пришлось бы допустить побои на сцене, что ж, если таково дело, так и допускайте. Только если
увидят, что актер не больно бьет, так расхохочутся, А о борьбе-то не беспокойтесь; борьба есть, только рассказать мы про ту борьбу не сумеем.
— Я еще почти не видала Петербурга и могу сказать только, что зодчество, или, собственно, скульптура — одно, что поразило меня, потому что в других местах России… я не знаю, если это и есть, то так мало, что вы этого не
увидите; но здесь чувствуется, что существует это
искусство, это бросается в глаза. Эти лошади на мосту, сфинксы, на домах статуи…
Правда, девушки в конькобежном
искусстве всегда стоят гораздо ниже молодых людей, однако Александрову приходилось дважды в своей жизни
видеть совершенно обратные примеры, оба на большом катке Зоологического сада.
Царевич Иоанн, хотя разделял с отцом его злодейства, но почувствовал этот раз унижение государства и попросился у царя с войском против Батория. Иоанн
увидел в этом замысел свергнуть его с престола, и царевич, спасенный когда-то Серебряным на Поганой Луже, не избежал теперь лютой смерти. В припадке бешенства отец убил его ударом острого посоха. Рассказывают, что Годунов, бросившийся между них, был жестоко изранен царем и сохранил жизнь только благодаря врачебному
искусству пермского гостя Строгонова.
Мы чувствуем для себя лично всю тяжесть настоящей жизни, мы
видим и то, что порядок жизни этой, если будет продолжаться, неизбежно погубит нас, но вместе с тем мы хотим, чтобы условия этой нашей жизни, выросшие из нее: наши науки,
искусства, цивилизации, культуры при изменении нашей жизни остались бы целы.
И ни в чем еще не был виноват Алексей Степаныч: внушениям семьи он совершенно не верил, да и самый сильный авторитет в его глазах был, конечно, отец, который своею благосклонностью к невестке возвысил ее в глазах мужа; об ее болезненном состоянии сожалел он искренне, хотя, конечно, не сильно, а на потерю красоты смотрел как на временную потерю и заранее веселился мыслию, как опять расцветет и похорошеет его молодая жена; он не мог быть весел,
видя, что она страдает; но не мог сочувствовать всем ее предчувствиям и страхам, думая, что это одно пустое воображение; к тонкому вниманию он был, как и большая часть мужчин, не способен; утешать и развлекать Софью Николавну в дурном состоянии духа было дело поистине мудреное: как раз не угодишь и попадешь впросак, не поправишь, а испортишь дело; к этому требовалось много
искусства и ловкости, которых он не имел.
Войницкий. Ты для нас был существом высшего порядка, твои статьи мы знали наизусть… Но теперь у меня открылись глаза! Я все
вижу! Пишешь ты об
искусстве, но ничего не понимаешь в
искусстве! Все твои работы, которые я любил, не стоят гроша медного! Ты морочил нас!
Это все,
видите ли, «интересы минуты» — можно ли серьезным критикам компрометировать
искусство, увлекаясь такими интересами!
То же
видим и в области
искусств, и в литературе.
Сегодня он в бессонную ночь, возбужденный заревом факелов и жертвенным фимиамом, не уснул, как всегда, а вспомнил то, что он
видел за это время, он, олимпийский бог, покровитель
искусств, у которого вместо девяти муз осталась четверка лошадей и вместо лиры златострунной в руках — медные вожжи. На все он смотрел только через головы и спины лошадей, а что делалось кругом и внизу — не видал…
Боков удалец хоть куда, но и мне почет немалый был: уж очень поразило их мое цирковое
искусство, меткая стрельба да знание лошади — опыт прошлого. К горам, которые я впервые
увидел, я скоро привык. Надо сказать, что Боков подарил мне еще на зимовнике свою черкеску, бурку, кинжал — словом, одел меня настоящим кабардинцем и сам так же был одет. Боков взял со стены своего кабинета две нарезные двустволки — охота будет.
В остальное же время они нередко были даже открытыми врагами друг другу: Юла мстила матери за свои унижения—та ей не верила,
видя, что дочь начала далеко превосходить ее в
искусстве лгать и притворяться.
Люди занимаются вдвоем самым благородным
искусством, музыкой; для этого нужна известная близость, и близость эта не имеет ничего предосудительного, и только глупый, ревнивый муж может
видеть тут что-либо нежелательное.
Евсеич,
видя, что леченье идет плохо, усумнился в
искусстве лекаря, которого знал прежде за большого гуляку и который нередко приезжал ко мне, как выражался мой дядька, «на втором взводе».
Браво!» Он,
видите ли, дубина пьяная, пришел в театр не за
искусством, а за благородством.
Значит, как
видишь, причину зла нужно искать не в актерах, а глубже, в самом
искусстве и в отношениях к нему всего общества».
Не могу вам высказать, как горько мне, что
искусство, которое я так люблю, попало в руки ненавистных мне людей; горько, что лучшие люди
видят зло только издали, не хотят подойти поближе и, вместо того чтоб вступиться, пишут тяжеловесным слогом общие места и никому не нужную мораль…» — и так далее, все в таком роде.
Шафиров говорит, что Петр «побужден был острым и от натуры просвещенным своим разумом и новожелательством
видеть европейские политизованные государства, которых ни он, ни предки его, ради необыкновения в том по прежним обычаям, не видали, дабы притом, получа
искусство очевидное, потом, по прикладу оных, свои пространные государства как в политических, так и в воинских и прочих поведениях учредить мог, також и своим прикладом подданных своих к путешествию в чужие крап и восприятию добрых нравов и к обучению потребных к тому языков возбудить».
Природа и жизнь выше
искусства; но
искусство старается угодить нашим наклонностям, а действительность не может быть подчинена стремлению нашему
видеть все в том цвете и в том порядке, какой нравится нам или соответствует нашим понятиям, часто односторонним.
Как
видим, круг деятельности творческих сил поэта очень мало стесняется нашими понятиями о сущности
искусства.
Произведение
искусства мелочнее того, что мы
видим в жизни и в природе, и вместе с тем эффектнее, — как же не утвердиться мнению, что оно прекраснее действительной природы и жизни, в которых так мало искусственности, которым чуждо стремление заинтересовать?
Эти вопросы еще не решаются нашею общею критикою, и мы должны проследить частные случаи, чтобы
видеть, каково отношение прекрасного в определенных
искусствах к прекрасному в действительности, производимому природою независимо от стремления человека к прекрасному.
Из обзора, нами сделанного, видно, что если б
искусство вытекало от недовольства нашего духа недостатками прекрасного в живой действительности и от стремления создать нечто лучшее, то вся эстетическая деятельность человека оказалась бы напрасна, бесплодна, и человек скоро отказался бы от нее,
видя, что
искусство не удовлетворяет его намерениям.
Не говорим уже о том, что явления жизни каждому приходится оценивать самому, потому что для каждого отдельного человека жизнь представляет особенные явления, которых не
видят другие, над которыми поэтому не произносит приговора целое общество, а произведения
искусства оценены общим судом.
Окончательный вывод из этих суждений о скульптуре и живописи: мы
видим, что произведения того и другого
искусства по многим и существеннейшим элементам (по красоте очертаний, по абсолютному совершенству исполнения, по выразительности и т. д.) неизмеримо ниже природы и жизни; но, кроме одного маловажного преимущества живописи, о котором сейчас говорили, решительно не
видим, в чем произведения скульптуры или живописи стояли бы выше природы и действительной жизни.
Предположим, что в произведении
искусства развивается мысль: «временное уклонение от прямого пути не погубит сильной натуры», или: «одна крайность вызывает другую»; или изображается распадение человека с самим собою; или, если угодно, борьба страстей с высшими стремлениями (мы указываем различные основные идеи, которые
видели в «Фаусте»), — разве не представляются в действительной жизни случаи, в которых развивается то же самое положение?
Мы
видели, что впечатление, производимое созданиями
искусства, должно быть гораздо слабее впечатления, производимого живою действительностью, и не считаем нужным доказывать это.
Мы
видим причину того, что из всех практических деятельностей одна строительная обыкновенно удостаивается имени изящного
искусства не в существе ее, а в том, что другие отрасли деятельности, возвышающиеся до степени
искусства, забываются по «маловажности» своих произведений, между тем как произведения архитектуры-, не могут быть упущены из виду по своей важности, дороговизне и, наконец, просто по своей массивности, прежде всего и больше всего остального, производимого человеком, бросаясь в глаза.
Уже из этого одного
видим, что пение, произведение чувства, и
искусство, заботящееся о форме, — два совершенно различные предмета.
(Ниже мы
увидим, что в сфере
искусства мы также довольствуемся приблизительным совершенством).
Тот же самый недостаток в произведении
искусства во сто раз больше, грубее и окружен еще сотнями других недостатков, — и мы не
видим всего этого, а если
видим, то прощаем и восклицаем: «И на солнце есть пятна!» Собственно говоря, произведения
искусства могут быть сравниваемы только друг с другом при определении относительного их достоинства; некоторые из них оказываются выше всех остальных; и в восторге от их красоты (только относительной) мы восклицаем: «Они прекраснее самой природы и жизни!
Но в нем есть справедливая сторона — то, что «прекрасное» есть отдельный живой предмет, а не отвлеченная мысль; есть и другой справедливый намек на свойство истинно художественных произведений
искусства: они всегда имеют содержанием своим что-нибудь интересное вообще для человека, а не для одного художника (намек этот заключается в том, что идея — «нечто общее, действующее всегда и везде»); отчего происходит это,
увидим на своем месте.