Неточные совпадения
На пятый день отправились обратно в Навозную слободу и по дороге вытоптали другое озимое поле.
Шли целый день и только к вечеру, утомленные и проголодавшиеся, достигли слободы. Но там уже никого не застали. Жители, издали завидев приближающееся
войско, разбежались, угнали весь скот и окопались в неприступной позиции. Пришлось брать
с бою эту позицию, но так как порох был не настоящий, то, как ни палили, никакого вреда, кроме нестерпимого смрада, сделать не могли.
Теперь уже все хотели в поход, и старые и молодые; все,
с совета всех старшин, куренных, кошевого и
с воли всего запорожского
войска, положили
идти прямо на Польшу, отмстить за все зло и посрамленье веры и козацкой
славы, набрать добычи
с городов, зажечь пожар по деревням и хлебам, пустить далеко по степи о себе
славу.
— Я — не понимаю: к чему этот парад? Ей-богу, право, не знаю — зачем? Если б, например,
войска с музыкой… и чтобы духовенство участвовало, хоругви, иконы и — вообще — всенародно, ну, тогда — пожалуйста! А так, знаете, что же получается? Раздробление как будто. Сегодня — фабричные, завтра — приказчики
пойдут или, скажем, трубочисты, или еще кто, а — зачем, собственно? Ведь вот какой вопрос поднимается! Ведь не на Ходынское поле гулять
пошли, вот что-с…
Он догнал жизнь, то есть усвоил опять все, от чего отстал давно; знал, зачем французский посланник выехал из Рима, зачем англичане
посылают корабли
с войском на Восток; интересовался, когда проложат новую дорогу в Германии или Франции. Но насчет дороги через Обломовку в большое село не помышлял, в палате доверенность не засвидетельствовал и Штольцу ответа на письма не
послал.
Так и есть, как я думал: Шанхай заперт, в него нельзя попасть: инсургенты не пускают. Они дрались
с войсками — наши видели. Надо ехать, разве потому только, что совестно быть в полутораста верстах от китайского берега и не побывать на нем. О войне
с Турцией тоже не решено, вместе
с этим не решено, останемся ли мы здесь еще месяц, как прежде хотели, или сейчас
пойдем в Японию, несмотря на то, что у нас нет сухарей.
— «Отчего же так?» — «Потребления больше: до двенадцати тысяч одного английского
войска; хлеб и вино
идут отлично; цены славные: все в два
с половиной раза делается дороже».
Вот этот-то профессор, которого надобно было вычесть для того, чтоб осталось девять, стал больше и больше делать дерзостей студентам; студенты решились прогнать его из аудитории. Сговорившись, они прислали в наше отделение двух парламентеров, приглашая меня прийти
с вспомогательным
войском. Я тотчас объявил клич
идти войной на Малова, несколько человек
пошли со мной; когда мы пришли в политическую аудиторию, Малов был налицо и видел нас.
Воевал король Степан
с турчином. Уже три недели воюет он
с турчином, а все не может его выгнать. А у турчина был паша такой, что сам
с десятью янычарами мог порубить целый полк. Вот объявил король Степан, что если сыщется смельчак и приведет к нему того пашу живого или мертвого, даст ему одному столько жалованья, сколько дает на все
войско. «
Пойдем, брат, ловить пашу!» — сказал брат Иван Петру. И поехали козаки, один в одну сторону, другой в другую.
Первому военачальнику повелевал я
идти с многочисленным
войском на завоевание земли, целым небесным поясом от меня отделенной.
Матвей думал, что далее он увидит отряд
войска. Но, когда пыль стала ближе и прозрачнее, он увидел, что за музыкой
идут — сначала рядами, а потом, как попало, в беспорядке — все такие же пиджаки, такие же мятые шляпы, такие же пыльные и полинялые фигуры. А впереди всей этой пестрой толпы, высоко над ее головами, плывет и колышется знамя, укрепленное на высокой платформе на колесах. Кругом знамени, точно стража,
с десяток людей двигались вместе
с толпой…
Он представлял себе, как он
с войском, которое даст ему Воронцов,
пойдет на Шамиля, и захватит его в плен, и отомстит ему, и как русский царь наградит его, и он опять будет управлять не только Аварией, но и всей Чечней, которая покорится ему.
— Но разве это может быть, чтобы в тебя заложено было
с такой силой отвращение к страданиям людей, к истязаниям, к убийству их, чтобы в тебя вложена была такая потребность любви к людям и еще более сильная потребность любви от них, чтобы ты ясно видел, что только при признании равенства всех людей, при служении их друг другу возможно осуществление наибольшего блага, доступного людям, чтобы то же самое говорили тебе твое сердце, твой разум, исповедуемая тобой вера, чтобы это самое говорила наука и чтобы, несмотря на это, ты бы был по каким-то очень туманным, сложным рассуждениям принужден делать всё прямо противоположное этому; чтобы ты, будучи землевладельцем или капиталистом, должен был на угнетении народа строить всю свою жизнь, или чтобы, будучи императором или президентом, был принужден командовать
войсками, т. е. быть начальником и руководителем убийц, или чтобы, будучи правительственным чиновником, был принужден насильно отнимать у бедных людей их кровные деньги для того, чтобы пользоваться ими и раздавать их богатым, или, будучи судьей, присяжным, был бы принужден приговаривать заблудших людей к истязаниям и к смерти за то, что им не открыли истины, или — главное, на чем зиждется всё зло мира, — чтобы ты, всякий молодой мужчина, должен был
идти в военные и, отрекаясь от своей воли и от всех человеческих чувств, обещаться по воле чуждых тебе людей убивать всех тех, кого они тебе прикажут?
Но когда я говорил, что такого ограничения не сделано в божьем законе, и упоминал об обязательном для всех христианском учении братства, прощения обид, любви, которые никак не могли согласоваться
с убийством, люди из народа обыкновенно соглашались, но уже
с своей стороны задавали мне вопрос: каким же образом делается то, спрашивали они, что правительство, которое, по их понятиям, не может ошибаться, распоряжается, когда нужно,
войсками,
посылая их на войну, и казнями преступников?
После обыкновенных переписок, требовавших довольного времени, уже 12 апреля выступил из Орской крепости отряд регулярных
войск и успел соединиться
с ханом Нурали; но калмыки между тем, подавшись более на юг, столько удалились, что сей отряд мог только несколько времени, и то издали, тревожить тыл их; а около Улу-тага, когда и солдаты и лошади от голода и жажды не в состоянии были
идти далее, начальник отряда Траубенберг принужден был поворотить на север и чрез Уйскую крепость возвратиться на Линию.
5 августа Пугачев
пошел к Саратову.
Войско его состояло из трехсот яицких казаков и ста пятидесяти донских, приставших к нему накануне, и тысяч до десяти калмыков, башкирцев, ясачных татар, господских крестьян, холопьев и всякой сволочи. Тысяч до двух были кое-как вооружены, остальные
шли с топорами, вилами и дубинами. Пушек было у него тринадцать.
Екатерина
с признательностию увидела усердие благородного своего подданного, и граф Панин, в то время как, вооружив своих крестьян и дворовых, готовился
идти навстречу Пугачеву, получил в своей деревне повеление принять главное начальство над губерниями, где свирепствовал мятеж, и над
войсками, туда посланными.
Михельсон из Арзамаса устремился за Пугачевым. Муфель из Симбирска спешил ему же навстречу, Меллин
шел по его пятам. Таким образом три отряда окружали Пугачева. Князь Щербатов
с нетерпением ожидал прибытия
войск из Башкирии, дабы отправить подкрепление действующим отрядам, и сам хотел спешить за ними; но, получа указ от 8 июля, сдал начальство князю Голицыну и отправился в Петербург.
Генерал-майор Траубенберг
пошел им навстречу
с войском и пушками, приказывая разойтиться; но ни его повеления, ни увещания войскового атамана не имели никакого действия.
Рейнсдорп собрал опять совет из военных и гражданских своих чиновников и требовал от них письменного мнения: выступить ли еще противу злодея, или под защитой городских укреплений ожидать прибытия новых
войск? На сем совете действительный статский советник Старов-Милюков один объявил мнение, достойное военного человека:
идти противу бунтовщиков. Прочие боялись новою неудачею привести жителей в опасное уныние и только думали защищаться.
С последним мнением согласился и Рейнсдорп.
— Тише! Бога ради, тише! — прошептал Истома, поглядывая
с робостию вокруг себя. — Вот что!.. Так ты из наших!.. Ну что, Юрий Дмитрич?..
Идет ли сюда из Москвы
войско? Размечут ли по бревну этот крамольный городишко?.. Перевешают ли всех зачинщиков? Зароют ли живого в землю этого разбойника, поджигу, Козьму Сухорукова?.. Давнуть, так давнуть порядком, — примолвил он шепотом. — Да, Юрий Дмитрич, так, чтоб и правнуки-то дрожкой дрожали!
Несчастливцев. Ну, до Воронежа, положим, ты
с богомольцами дойдешь, Христовым именем пропитаешься; а дальше-то как? Землей
войска Донского? Там, не то что даром, а и за деньги не накормят табачника. Облика христианского на тебе нет, а ты хочешь по станицам
идти: ведь казачки-то тебя за беса сочтут — детей стращать станут.
Но уж прежней
славы больше
с нами нет.
Уж не светит Игорю солнца ясный свет.
Не ко благу дерево листья уронило:
Поганое
войско грады поделило.
По Суле, по Роси счету нет врагу.
Не воскреснуть Игореву храброму полку!
Дон зовет нас, княже, кличет нас
с тобой!
Ольговичи храбрые одни вступили в бой.
Для
войска нынче нужен
Искусный вождь: Басманова
пошлиИ
с твердостью снеси боярский ропот.
Сначала один горнист, где-то далеко, затрубил чуть слышно, меж гулом выстрелов: та-та-та-та, та-ти та-та, та-ти, та-та, та-ти-тата, та, та, та, а потом, все ближе и ближе, на разные голоса и другие горнисты заиграли наступление… Выстрелы сделались еще чаще… Среди нас громыхала артиллерия, и, как на ученье, в ногу,
шли колонны… Когда они поравнялись
с нами, раздалась команда: «Пальба батальонами»… Присоединились мы кучками к надвинувшимся
войскам…
Рославлев не мог без сердечного соболезнования глядеть на этих бесстрашных воинов, когда при звуке полковой музыки, пройдя церемониальным маршем мимо наших
войск, они снимали
с себя всё оружие и
с поникшими глазами продолжали
идти далее.
«Господа! — сказал я, — если мы точно французы, то вот что должны сделать: отвергнуть
с презрением обидное предложение неприятеля, подорвать все данцигские укрепления, свернуть
войско в одну густую колонну, ударить в неприятеля, смять его,
идти на Гамбург и соединиться
с маршалом Даву».
От Царицына
войска шли степью,
с необыкновенными затруднениями.
Вскоре потом
войска пошли назад и через два месяца, 30 сентября, вступили в Москву
с торжественнейшим триумфом.
Поражения, претерпенные от половцев, оправдываются большею частью тем, что мы не могли противиться превосходному множеству. Рассказывая о вероломном убийстве Китана и Итларя половецких (1095), автор говорит о том, что Владимир Мономах сначала противился этому, но не упоминает ничего о том, что он наконец на это согласился. О походе 1095 года, когда Святополк купил мир у половцев, сказано в «Записках», что Святополк
пошел на них
с войском, а они, «уведав о приходе великого князя, не мешкав, ушли».
А кто порукой.
Что наше
войско враг не одолеет,
Что врозь оно не разбежится, прежде
Чем мы Москву перед собой увидим?
Не хуже нас ходили воеводы!
Со всех концов бесчисленное
войскоШло под Москву громовой черной тучей.
Да не дал Бог; все розно разошлись.
Так как же хочешь ты, чтоб
с горстью
войскаЯ
шел к Москве! Мне
с Господом не спорить!
Князь получил приказ выступить
с своим корпусом и
идти примкнуться к
войску Дибича.
Мирослав писал, что
войско изъявляет жаркую ревность, что все именитые витязи уверяют его в дружбе, и всех более Димитрий Сильный, что Иоанн соединил полки свои
с тверскими и приближается, что славный воевода московский Василий Образец
идет впереди и что Холмский есть главный по князе начальник.
Но вьюги зимней не страшась,
Однажды в ранний утра час
Боярин Орша дал приказ
Собраться челяди своей,
Точить ножи, седлать коней;
И разнеслась везде молва,
Что беспокойная Литва
С толпою дерзких воевод
На землю русскую
идет.
От
войска русские гонцы
Во все помчалися концы,
Зовут бояр и их людей
На славный пир — на пир мечей!
*
А за Явором,
Под Украйною,
Услыхали мужики
Весть печальную.
Власть советская
Им очень нравится,
Да
идут войскаС ней расправиться.
В тех
войсках к мужикам
Родовая месть.
И Врангель тут,
И Деникин здесь.
А на помог им,
Как лихих волчат,
Из Сибири
шлет отряды
Адмирал Колчак.
Государства Европы накопили долг в 130 миллиардов. Из этих 130 около 110 сделано в последние сто лет. Весь огромный долг этот сделан только для расходов на войне. Европейские государства держат в мирное время в
войске более 4 миллионов людей и могут довести это число до 19 миллионов в военное время. Две трети дохода всех государств
идут на проценты
с долга и на содержание армий сухопутных и морских. Всё это сделано государствами. Не будь государств, ничего бы этого не было.
— Так, стало быть, вы, барон, полагаете, что
войска посылать не следует? — совещательно обратился к нему Непомук, заранее изображая выражением своего лица полнейшее и беспрекословное согласие
с мнением блистательного гостя.
— Вот, слухи между ними
пошли, что «енарал
с Питеру» приедет им «волю заправскую читать»… Полковник вынужден вчера эстафетой потребовать
войско, а они, уж Бог знает как и откуда, прослышали о
войске и думают, что это
войско и придет к ним
с настоящею волею, — ну, и ждут вот, да еще и соседних мутят, и соседи тоже поприходили.
— Дело
идет! — компетентно и
с видимым удовольствием подтвердил пан грабя. — Теперь гляди, душа моя, вот как: у меня — пропаганда сальонова, у Колтышки — литерáцька и наукова, Чарыковского — пропаганда
войскóва, у Почебут-Коржимского — «между столпами отечества», так сказать, у тебя
с этим Свиткой твоим — коммуны и нигилисты… А разные министерства, канцелярии, управления? А университет? а корпуса? а школы, гимназии, институты? — Охо-хо-хо!..
— Ай-ай-ай, Лев Александрович! Как же ж это вы так легкомысленно относитесь к этому! «Пускай едет»! А как не уедет? А как
пойдет в толпу да станет бунтовать, да как если — борони Боже — на дом нахлынут? От подобных господчиков я всего ожидаю!.. Нет-с, пока не пришло
войско, мы в блокаде, доложу я вам, и я не дам лишнего шанса неприятелю!.. Выпустить его невозможно.
Войско расступилось и пропустило мимо своих рядов толпу студентов
с попечителем, который
шел во главе молодежи. Эта толпа направилась обратно в университет, где должно было произойти обещанное объяснение.
Через полчаса он уже
шел, одетый в полную парадную форму,
с треуголкой на голове, к губернатору колонии и главнокомандующему
войсками и флотом, адмиралу Бонару, чтобы представиться ему и передать письмо от своего адмирала.
К вечеру эскадра стала на якорь, и на следующее утро началась перевозка десанта. В течение дня все
войска были свезены, и часа в четыре отряд, наконец, двинулся к назначенному месту, отстоявшему верстах в пятнадцати от пункта высадки. Дорога была неважная, и Ашанин порядочно-таки устал, шагая вместе
с другими. Лошадей ни у кого не было. Только начальник отряда, полковник de Palanca, ехал впереди на маленьком конике, остальные офицеры
шли пешком.
— Господи, да ведь он — типичный пруссак! — вихрем пронеслось в голове юноши и он сразу вспомнил то обстоятельство, о котором давно уже ходили слухи в русской армии: немецкий император Вильгельм, после целого ряда пережитых его армией неудач на восточном и западном фронтах в борьбе
с нашими и союзными
войсками,
послал целые корпуса в Галицию на помощь австрийцам, терпевшим еще большие неудачи против русского
войска.
За королевским
войском шли, связанные по рукам и по ногам, пленники,
с потупленными глазами, страшно исхудалые, окpoвавленные; они со стойким мужеством ждали своей участи.
Все встречные на пути короля
с удивлением поглядывали на серого солдата и спрашивали, почему он
идет рядом
с королем. Простой, серый солдат, и дождался такой почести! Тогда из рядов
войска послышались голоса...
В обычном старом стиле сообщалось о доблестных добровольческих частях, что они, «исполняя заранее намеченный план», отступили на восемьдесят верст назад; приводилось интервью
с главноначальствующим Крыма, что Крыму большевистская опасность безусловно не грозит; сообщалось, что Троцкий убит возмутившимися
войсками, что по всей России
идут крестьянские восстания, что в Кремле всегда стоит наготове аэроплан для бегства Ленина.
— Так и так, братец, мне
с тобою очень жаль расстаться, но ты сам видишь, что в таком случае можно сделать. Я тобою очень дорожу, но без
войск столицу тоже оставить нельзя, а потому тебе жить здесь невозможно. Ступай в Киев и сиди там до военных обстоятельств. В то время я про тебя непременно вспомню и
пошлю за тобой.
Третье действие начинается громом, молнией, бурей, какой-то особенной бурей, которой никогда не бывало, по словам действующих лиц. В степи джентльмен рассказывает Кенту, что Лир, выгнанный дочерьми из жилья, бегает один по степи, рвет на себе волосы и кидает их на ветер.
С ним только шут. Кент же рассказывает джентльмену, что герцоги поссорились между собою и что французское
войско высадилось в Дувре, и, рассказав это,
посылает джентльмена в Дувр к Корделии.
С разбегу перепрыгнул через канаву и побежал навстречу ветру к лощине. Продираясь сквозь кусты, обрываясь и цепляясь за ветки, я скатился по откосу к ручью, перескочил его, полез на обрыв. Осыпалась земля, обвисали ветви под хватающимися руками. Я представлял себе, —
иду в атаку во главе революционных
войск. Выкарабкался на ту сторону, вскочил на ноги.
Железные дороги опять стали, почтово-телеграфное сообщение
с Россией прекратилось. Но стачечные комитеты объявили, что перевозка
войск с Дальнего Востока будет производиться правильно. Волею-неволею начальству пришлось вступить в сношения
с харбинским стачечным комитетом. И воинские эшелоны
шли аккуратно.