Неточные совпадения
По улице Самгин
шел согнув шею, оглядываясь, как человек, которого ударили
по голове и он ждет еще удара. Было жарко, горячий ветер плутал
по городу, играя пылью, это напомнило Самгину дворника, который нарочно сметал пыль под ноги партии арестантов. Прозвучало в
памяти восклицание каторжника...
Конечно, были некие и у нас из древле преставившихся, воспоминание о коих сохранилось еще живо в монастыре, и останки коих,
по преданию, не обнаружили тления, что умилительно и таинственно повлияло на братию и сохранилось в
памяти ее как нечто благолепное и чудесное и как обетование в будущем еще большей
славы от их гробниц, если только волею Божией придет тому время.
Из этой неопределенной толпы
память выделяет присутствие матери, между тем как отец, хромой, опираясь на палку, подымается
по лестнице каменного дома во дворе напротив, и мне кажется, что он
идет в огонь.
Конечно, у Лотоцкого были,
по — видимому, некоторые прирожденные странности, которые
шли навстречу влиянию отупляющей рутины. На других это сказывалось не так полно и не так ярко, но все же, когда теперь в моей
памяти встает бесконечная вереница часов, проведенных в стенах гимназии, то мне кажется, что напряженная тишина этих часов то и дело оглашается маниаческими выкрикиваниями желто — красного попугая…
К особенностям Груздева принадлежала феноменальная
память. На трех заводах он почти каждого знал в лицо и мог назвать
по имени и отчеству, а в своих десяти кабаках вел счеты на
память, без всяких книг. Так было и теперь. Присел к стойке, взял счеты в руки и
пошел пощелкивать, а Рачителиха тоже на
память отсчитывалась за две недели своей торговли. Разница вышла в двух полуштофах.
Спасибо за облатки: я ими поделился с Бобрищевым-Пушкиным и Евгением. [Облатки — для заклейки конвертов вместо сургучной печати.] Следовало бы,
по старой
памяти,
послать долю и Наталье Дмитриевне, но она теперь сама в облаточном мире живет. Как бы хотелось ее обнять. Хоть бы Бобрищева-Пушкина ты выхлопотал туда. Еще причина, почему ты должен быть сенатором. Поговаривают, что есть охотник купить дом Бронникова. Значит, мне нужно будет стаскиваться с мели, на которой сижу 12 лет. Кажется, все это логически.
«Юлия, или Подземелья замка Мадзини» и все картинные ужасы эффектных романов леди Редклиф вставали в
памяти Розанова, когда они
шли по темным коридорам оригинального дворца.
Приедет, бывало, к ним с ярмарки купчина какой — первое дело, что благодарности все-таки не минем (эта у нас статья, как калач, каждый год бывала), да и в книжку-то, бывало, для
памяти его запишем: ну, и
пойдет он на замечание
по вся дни живота.
— Вся русская армия чтит
память покойного вашего батюшки, а батальон, которым он командовал, и поныне считается образцовым. Очень рад слышать, что вы
идете по стопам достославного отца своего.
Александров остановил извозчика у Красных казарм, напротив здания четвертого кадетского корпуса. Какой-то тайный инстинкт велел ему
идти в свой второй корпус не прямой дорогой, а кружным путем,
по тем прежним дорогам, вдоль тех прежних мест, которые исхожены и избеганы много тысяч раз, которые останутся запечатленными в
памяти на много десятков лет, вплоть до самой смерти, и которые теперь веяли на него неописуемой сладкой, горьковатой и нежной грустью.
Александров
идет в лазарет
по длинным, столь давно знакомым рекреационным залам; их полы только что натерты и знакомо пахнут мастикой, желтым воском и крепким, терпким, но все-таки приятным потом полотеров. Никакие внешние впечатления не действуют на Александрова с такой силой и так тесно не соединяются в его
памяти с местами и событиями, как запахи. С нынешнего дня и до конца жизни
память о корпусе и запах мастики останутся для него неразрывными.
Не прошло и полминуты, как зоркие глаза Александрова успели схватить все эти впечатления и закрепить их в
памяти. Уже юнкера первой роты с Бауманом впереди спустились со ступенек и
шли по блестящему паркету длинной залы, невольно подчиняясь темпу увлекательного марша.
Избранники сии
пошли отыскивать труп и,
по тайному предчувствию, вошли на одну гору, где и хотели отдохнуть, но когда прилегли на землю, то почувствовали, что она была очень рыхла; заподозрив, что это была именно могила Адонирама, они воткнули в это место для
памяти ветку акации и возвратились к прочим мастерам, с которыми на общем совещании было положено: заменить слово Иегова тем словом, какое кто-либо скажет из них, когда тело Адонирама будет найдено; оно действительно было отыскано там, где предполагалось, и когда один из мастеров взял труп за руку, то мясо сползло с костей, и он в страхе воскликнул: макбенак, что по-еврейски значит: «плоть отделяется от костей».
«Кожемякин сидел в этой углублённой тишине, бессильный, отяжелевший, пытаясь вспомнить что-нибудь утешительное, но
память упорно останавливалась на одном:
идёт он полем ночью среди шершавых бесплодных холмов, темно и мертвенно пустынно кругом, в мутном небе трепещут звёзды, туманно светится изогнутая полоса Млечного Пути, далеко впереди приник к земле город, точно распятый
по ней, и отовсюду кто-то невидимый, как бы распростёртый
по всей земле, шепчет, просит...
Это было последнее слово, которое я слышал от генерала в его доме. Затем,
по случаю наступивших сумерек, старик предложил мне пройтись, и мы с ним долго ходили, но я не помню, что у нас за разговор
шел в то время. В
памяти у меня оставалось одно пугало «безнатурный дурак», угрожая которым, Перлов говорил не только без шутки и иронии, а даже с яростию, с непримиримою досадой и с горькою слезой на ресницах.
По почте
послала посылку тебе — кольцо на
память.
Бодрый и радостный, он не спеша
шёл по улице, думая о девушке и сравнивая её с людьми, которые ему встречались до сей поры. В
памяти его звучали слова её извинения пред ним, он представлял себе её лицо, выражавшее каждой чертою своей непреклонное стремление к чему-то…
— Так не обидься, пожалуйста, я тебе в бричку сослала шелковый отрез на платье… Не тебе, понимаешь, а жене твоей… на
память и в благодарность, что пешком
шла, когда ты мне трубача привез, — добавила княгиня, видя, что гость начал как-то необыкновенно отдуваться и хлопать себя пальцем
по левой ноздре.
Переход через Валдайские горы, в свое время составивший
славу Фон Керля, был давно забыт; только немногие из сослуживцев, да и то большею частью из состоящих
по кавалерии, почтили
память усопшего.
— Вы
пошли прогуляться
по городу — это было поутру; а около обеда вас нашли недалеко от Театральной площади, с проломленной головой и без
памяти. Кажется, за это вы должны благодарить ваших соотечественников: они в этот день засыпали нас ядрами. И за что они рассердились на кровли бедных домов? Поверите ль, около театра не осталось почти ни одного чердака, который не был бы совсем исковеркан.
Кончилось тем, что сам Семен Матвеич
послал меня к сыну,
по старой
памяти, в качестве лектрисы!
Притом смерть императора, во время царствования которого совершились мировые события, которого имя неразрывно связано с «вечной
памятью двенадцатого года», возведшего Россию на высшую степень
славы и могущества, императора, твердостью которого,
по общему убеждению, пал Наполеон, недавно кончивший дни свои узником на острове св.
Когда печальная процессия двинулась
по дороге, Яша
шел далеко впереди, сильно размахивал руками и громко пел «вечную
память»; мы с о. Андроником и Асклипиодотом несколько верст
шли за гробом пешком; пение «Святый боже…» далеко разносилось
по лесу, и было что-то неизъяснимо торжественное в этом светлом осеннем дне, который своим прощальным светом освещал наше печальное шествие.
Петрусь
по своему необыкновенному уму, в чем не только прежде пан Кнышевский, но уже и пан Галушкинский, прошедший риторический класс, сознавался, равно и Павлуся,
по дару к художествам, мигом выучивали свои уроки; а я, за слабою
памятью, не
шел никак вдаль. Да и сам горбунчик Павлуся, выговаривая слова бойко, указывал пальцем совсем на другое слово.
Генерал (Татьяне).
Пошлите его ко мне, я буду в столовой пить чай с коньяком и с поручиком… х-хо-хо! (Оглядывается, прикрыв рот рукой.) Благодарю, поручик! У вас хорошая
память, да! Это прекрасно! Офицер должен помнить имя и лицо каждого солдата своей роты. Когда солдат рекрут, он хитрое животное, — хитрое, ленивое и глупое. Офицер влезает ему в душу и там все поворачивает по-своему, чтобы сделать из животного — человека, разумного и преданного долгу…
Одна добрая женщина, которая
шла по улице, остановилась над Лизою, лежавшею на земле, и старалась привести ее в
память.
Увидев на сцене Шушерина в роли Ксури, я понял, отчего за тридцать лет перед сим он имел такой блистательный успех, отчего ничтожная роль составила ему тогда первоначальную
славу. Ящик отпирается просто: играя дикого негра, Шушерин позволил себе сбросить все условные сценические кандалы и заговорил просто, по-человечески, чему зрители без
памяти обрадовались и приписали свою радость искусству и таланту актера. Итак,
по тогдашним понятиям надобно было быть диким, чтоб походить на сцене на человека.
«Дивно устроен свет наш! — думал я,
идя третьего дня
по Невскому проспекту и приводя на
память эти два происшествия.
Наш город был один из глухих городов «черты». В то время как в других местах и костюмы, и нравы еврейской среды уже сильно менялись, — у нас, несмотря на то, что еще не исчезла
память о драконовских мерах прежнего начальства, резавшего пейсы и полы длинных кафтанов, — особенности еврейского костюма уцелели в полной неприкосновенности. Полицейские облавы прежних времен имели исключительно характер «фискальный». Еврейское общество платило, что следует, и после этого все опять
шло по-старому.
— Впервой хворала я смертным недугом, — сказала Манефа, — и все время была без ума, без
памяти. Ну как к смерти-то разболеюсь, да тоже не в себе буду… не распоряжусь, как надо?.. Поэтому и хочется мне загодя устроить тебя, Фленушка, чтоб после моей смерти никто тебя не обидел… В мое добро матери могут вступиться, ведь
по уставу именье инокини в обитель
идет… А что, Фленушка, не надеть ли тебе, голубушка моя, манатью с черной рясой?..
В горницах Марьи Гавриловны шумно
идет пированье. Кипит самовар,
по столам и
по окнам с пуншем стаканы стоят. Патап Максимыч с Смолокуровым, удельный голова с кумом Иваном Григорьичем, купцы, что из города в гости к Манефе приехали, пароходчик из Городца частенько усы в тех стаканах помачивают… Так справляют они древнюю, но забытую братчину-петровщину на том самом месте, где скитская обрядность ее вконец загубила, самую
память об ней разнесла, как ветер осенний сухую листву разносит…
С тех пор римляне в
память этого дня завели у себя праздник. Жрецы
идут наряженные
по городу; один из них несет гуся, а за ним на веревке тащат собаку. И народ подходит к гусю и кланяется ему и жрецу: для гусей дают дары, а собаку бьют палками до тех пор, пока она не издохнет.
— А расшибешь, так берестой не обовьешь, — подскочив к нему, подхватила юркая бабенка. — Нам всем в запримету, у всех, чать, на
памяти, как мужья
по две жены в гроб заколачивают. Теперь и на третьей рады бы жениться, да такой дуры не сыскать на всем вольном свету, чтобы за такого драчуна
пошла.
— Плачет, убивается, — отвечала Дарья Сергевна. — Да как и не убиваться, Герасим Силыч, девушка молоденькая, никаких делов не знает, а тут еще
по приезде-то всего каких-нибудь полчаса родителя в живых видела.
Пошли отдохнуть с дороги, а тут и приключилась беда. Без
памяти теперь лежит, сердечная, сиротка наша бедная, горемычная.
— Полноте, Патап Максимыч. Я ведь это только для деточек, — сказала Марфа Михайловна. — Молоды еще, со́блазнов пока,
слава Богу, не разумеют. Зачем прежде поры-времени им знать про эти дела?.. Пускай подольше в ангельской чистоте остаются.
По времени узнают все и всего натерпятся. А
память о добром детстве и на старости лет иной раз спасает от худого.
Да, все это очень красиво и… как это говорится? — дышит любовью. Конечно, хорошо бы рядом с Марией
идти по голубому песку этой дорожки и ступать на свои тени. Но мне тревожно, и моя тревога шире, чем любовь. Стараясь шагать легко, я брожу
по всей комнате, тихо припадаю к стенам, замираю в углах и все слушаю что-то. Что-то далекое, что за тысячи километров отсюда. Или оно только в моей
памяти, то, что я хочу услыхать? И тысячи километров — это тысячи лет моей жизни?
Ничего он не желал ни купить, ни разузнавать
по торговой части. Если б он что и завел в Кладенце, то в
память той, кому не удалось при жизни оделить свой родной город детской лечебницей… Ее деньги
пойдут теперь на шляпки Серафимы и на изуверство ее матери.
Чувство пренебрежительного превосходства не допустило его больше до низких ощущений стародавней обиды за себя и за своего названого отца… Издали снимет он шляпу и поклонится его
памяти, глядя на погост около земляного вала, где не удалось лечь Ивану Прокофьичу. Косточки его, хоть и в другом месте, радостно встрепенутся. Его Вася, штрафной школьник, позорно наказанный его «ворогами»,
идет по Волге на всех парах…
Бородкин врезался мне в
память на долгие годы и так восхищал меня обликом, тоном, мимикой и всей повадкой Васильева, что я в Дерпте, когда начал играть как любитель, создавал это лицо прямо
по Васильеву. Это был единственный в своем роде бытовой актер, способный на самое разнообразное творчество лиц из всяких слоев общества: и комик и почти трагик, если верить тем, кто его видал в ямщике Михаиле из драмы А.Потехина «Чужое добро впрок не
идет».
По памяти вышел он на большую дорогу и
пошел по кочковатому полю к лесной избушке, где думал укрыться от все усиливавшегося ливня.
По данному заранее наставлению Мамон положил на стол горсть серебра и пал опять на землю. Тут снова
пошли ходить струи дыма, сгущались более и более и наконец затмили все предметы. Исчезли и таинственный старик, и книга Адамова; только мелькали вниз и вверх семь огненных пятен, и череп скалил свои желтые зубы. Голова у Мамона закружилась, и он пал без
памяти. Придя в себя, очутился на берегу Яузы, где его ожидали холопы и лошадь его.
— Сейчас, боярин, сейчас.
Пошел к ней еще о вечерьи; в
память ли тебе тот чернец-то, что, бают, гадает
по звездам? Мудреный такой! Ну, еще боярыня серчала все на него и допрежь не допускала пред лицо свое, а теперь признала в нем боголюбивого послушника Божия? В самом деле, боярин, уж куда кроток и смирен он! Наша рабская доля — поклонишься ему низехонько, а он и сам также.
При этом случае он
посылал Ранееву несколько дорогих групп Vieux Saxe, доставшихся ему
по наследству, с просьбою оставить себе те, которые ему более понравятся, а остальные распределить своим, чья
память ему, отсутствующему, так дорога. Расстановка этих групп и выбор их рассеяли на время хандру старика. Он выбрал себе хорошенькую жницу. На плече ее был серп, за спиной в тростниковой корзине пригожий, улыбающийся ребенок, протягивающий ручонку к цветку на голове его матери.
В жилище Ордала
Веселость из ближних и дальних краев
Гостей собирала;
И убраны были чертоги пиров
Еленей рогами;
И в
память отцам
Висели рядами
Их
шлемы, кольчуги, щиты
по стенам.