Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про
себя.)А вот посмотрим, как
пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит
к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
— Не примечал! ровна была…
Одно:
к начальству кликнули,
Пошла… а ни целковика,
Ни новины, пропащая,
С
собой и не взяла!
Г-жа Простакова. Ты же еще, старая ведьма, и разревелась. Поди, накорми их с
собою, а после обеда тотчас опять сюда. (
К Митрофану.)
Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из глаз теперь не выпущу. Как скажу я тебе нещечко, так пожить на свете слюбится. Не век тебе, моему другу, не век тебе учиться. Ты, благодаря Бога, столько уже смыслишь, что и сам взведешь деточек. (
К Еремеевне.) С братцем переведаюсь не по-твоему. Пусть же все добрые люди увидят, что мама и что мать родная. (Отходит с Митрофаном.)
— А пришли мы
к твоей княжеской светлости вот что объявить: много мы промеж
себя убивств чинили, много друг дружке разорений и наругательств делали, а все правды у нас нет.
Иди и володей нами!
К сожалению, Грустилов первый
пошел по этому пагубному пути и увлек за
собой остальных.
Только и было сказано между ними слов; но нехорошие это были слова. На другой же день бригадир прислал
к Дмитрию Прокофьеву на постой двух инвалидов, наказав им при этом действовать «с утеснением». Сам же, надев вицмундир,
пошел в ряды и, дабы постепенно приучить
себя к строгости, с азартом кричал на торговцев...
— Ладно. Володеть вами я желаю, — сказал князь, — а чтоб
идти к вам жить — не
пойду! Потому вы живете звериным обычаем: с беспробного золота пенки снимаете, снох портите! А вот
посылаю к вам заместо
себя самого этого новотора-вора: пущай он вами дома правит, а я отсель и им и вами помыкать буду!
Он
шел по дорожке
к катку и говорил
себе...
Когда они
пошли пешком вперед других и вышли из виду дома на накатанную, пыльную и усыпанную ржаными колосьями и зернами дорогу, она крепче оперлась на его руку и прижала ее
к себе.
Он быстро вскочил. «Нет, это так нельзя! — сказал он
себе с отчаянием. —
Пойду к ней, спрошу, скажу последний раз: мы свободны, и не лучше ли остановиться? Всё лучше, чем вечное несчастие, позор, неверность!!» С отчаянием в сердце и со злобой на всех людей, на
себя, на нее он вышел из гостиницы и поехал
к ней.
Левин знал тоже, что, возвращаясь домой, надо было прежде всего итти
к жене, которая была нездорова; а мужикам, дожидавшимся его уже три часа, можно было еще подождать; и знал, что несмотря на всё удовольствие, испытываемое им при сажании роя, надо было лишиться этого удовольствия и, предоставив старику без
себя сажать рой,
пойти толковать с мужиками, нашедшими его на пчельнике.
Непогода
к вечеру разошлась еще хуже, крупа так больно стегала всю вымокшую, трясущую ушами и головой лошадь, что она
шла боком; но Левину под башлыком было хорошо, и он весело поглядывал вокруг
себя то на мутные ручьи, бежавшие по колеям, то на нависшие на каждом оголенном сучке капли, то на белизну пятна нерастаявшей крупы на досках моста, то на сочный, еще мясистый лист вяза, который обвалился густым слоем вокруг раздетого дерева.
Предсказание Марьи Николаевны было верно. Больной
к ночи уже был не в силах поднимать рук и только смотрел пред
собой, не изменяя внимательно сосредоточенного выражения взгляда. Даже когда брат или Кити наклонялись над ним, так, чтоб он мог их видеть, он так же смотрел. Кити
послала за священником, чтобы читать отходную.
— Вот как! — проговорил князь. — Так и мне собираться? Слушаю-с, — обратился он
к жене садясь. — А ты вот что, Катя, — прибавил он
к меньшой дочери, — ты когда-нибудь, в один прекрасный день, проснись и скажи
себе: да ведь я совсем здорова и весела, и
пойдем с папа опять рано утром по морозцу гулять. А?
Только тем, что в такую неправильную семью, как Аннина, не
пошла бы хорошая, Дарья Александровна и объяснила
себе то, что Анна, с своим знанием людей, могла взять
к своей девочке такую несимпатичную, нереспектабельную Англичанку.
Кучер остановил четверню и оглянулся направо, на ржаное поле, на котором у телеги сидели мужики. Конторщик хотел было соскочить, но потом раздумал и повелительно крикнул на мужика, маня его
к себе. Ветерок, который был на езде, затих, когда остановились; слепни облепили сердито отбивавшихся от них потных лошадей. Металлический, доносившийся от телеги, звон отбоя по косе затих. Один из мужиков поднялся и
пошел к коляске.
Вронский не слушал его. Он быстрыми шагами
пошел вниз: он чувствовал, что ему надо что-то сделать, но не знал что. Досада на нее за то, что она ставила
себя и его в такое фальшивое положение, вместе с жалостью
к ней за ее страдания, волновали его. Он сошел вниз в партер и направился прямо
к бенуару Анны. У бенуара стоял Стремов и разговаривал с нею...
В столовой он позвонил и велел вошедшему слуге
послать опять за доктором. Ему досадно было на жену за то, что она не заботилась об этом прелестном ребенке, и в этом расположении досады на нее не хотелось итти
к ней, не хотелось тоже и видеть княгиню Бетси; но жена могла удивиться, отчего он, по обыкновению, не зашел
к ней, и потому он, сделав усилие над
собой,
пошел в спальню. Подходя по мягкому ковру
к дверям, он невольно услыхал разговор, которого не хотел слышать.
Когда встали от обеда и Тушкевич поехал за ложей, а Яшвин
пошел курить, Вронский сошел вместе с ним
к себе.
— Хорошо, так поезжай домой, — тихо проговорила она, обращаясь
к Михайле. Она говорила тихо, потому что быстрота биения сердца мешала ей дышать. «Нет, я не дам тебе мучать
себя», подумала она, обращаясь с угрозой не
к нему, не
к самой
себе, а
к тому, кто заставлял ее мучаться, и
пошла по платформе мимо станции.
— Нет, как хотите, — сказал полковой командир Вронскому, пригласив его
к себе, — Петрицкий становится невозможным. Не проходит недели без истории. Этот чиновник не оставит дела, он
пойдет дальше.
Через час Анна рядом с Голенищевым и с Вронским на переднем месте коляски подъехали
к новому красивому дому в дальнем квартале. Узнав от вышедшей
к ним жены дворника, что Михайлов пускает в свою студию, но что он теперь у
себя на квартире в двух шагах, они
послали ее
к нему с своими карточками, прося позволения видеть его картины.
Народ, доктор и фельдшер, офицеры его полка, бежали
к нему.
К своему несчастию, он чувствовал, что был цел и невредим. Лошадь сломала
себе спину, и решено было ее пристрелить. Вронский не мог отвечать на вопросы, не мог говорить ни с кем. Он повернулся и, не подняв соскочившей с головы фуражки,
пошел прочь от гипподрома, сам не зная куда. Он чувствовал
себя несчастным. В первый раз в жизни он испытал самое тяжелое несчастие, несчастие неисправимое и такое, в котором виною сам.
Уездный чиновник пройди мимо — я уже и задумывался: куда он
идет, на вечер ли
к какому-нибудь своему брату или прямо
к себе домой, чтобы, посидевши с полчаса на крыльце, пока не совсем еще сгустились сумерки, сесть за ранний ужин с матушкой, с женой, с сестрой жены и всей семьей, и о чем будет веден разговор у них в то время, когда дворовая девка в монистах или мальчик в толстой куртке принесет уже после супа сальную свечу в долговечном домашнем подсвечнике.
Идешь и
к мужику взглянуть, как он на
себя работает.
Шум и визг от железных скобок и ржавых винтов разбудили на другом конце города будочника, который, подняв свою алебарду, закричал спросонья что стало мочи: «Кто
идет?» — но, увидев, что никто не
шел, а слышалось только вдали дребезжанье, поймал у
себя на воротнике какого-то зверя и, подошед
к фонарю, казнил его тут же у
себя на ногте.
— Поверьте мне, это малодушие, — отвечал очень покойно и добродушно философ-юрист. — Старайтесь только, чтобы производство дела было все основано на бумагах, чтобы на словах ничего не было. И как только увидите, что дело
идет к развязке и удобно
к решению, старайтесь — не то чтобы оправдывать и защищать
себя, — нет, просто спутать новыми вводными и так посторонними статьями.
Селифан хлыснул кнутом;
к нему подсел сперва повисевший несколько времени на подножке Петрушка, и герой наш, усевшись получше на грузинском коврике, заложил за спину
себе кожаную подушку, притиснул два горячие калача, и экипаж
пошел опять подплясывать и покачиваться благодаря мостовой, которая, как известно, имела подкидывающую силу.
Быть может, он для блага мира
Иль хоть для
славы был рожден;
Его умолкнувшая лира
Гремучий, непрерывный звон
В веках поднять могла. Поэта,
Быть может, на ступенях света
Ждала высокая ступень.
Его страдальческая тень,
Быть может, унесла с
собоюСвятую тайну, и для нас
Погиб животворящий глас,
И за могильною чертою
К ней не домчится гимн времен,
Благословение племен.
Остап тут же, у его же седла, отвязал шелковый шнур, который возил с
собою хорунжий для вязания пленных, и его же шнуром связал его по рукам в по ногам, прицепил конец веревки
к седлу и поволок его через поле, сзывая громко всех козаков Уманского куреня, чтобы
шли отдать последнюю честь атаману.
Раскольников перешел через площадь. Там, на углу, стояла густая толпа народа, все мужиков. Он залез в самую густоту, заглядывая в лица. Его почему-то тянуло со всеми заговаривать. Но мужики не обращали внимания на него и все что-то галдели про
себя, сбиваясь кучками. Он постоял, подумал и
пошел направо, тротуаром, по направлению
к В—му. Миновав площадь, он попал в переулок…
—
Пойдем,
пойдем! — говорит отец, — пьяные, шалят, дураки:
пойдем, не смотри! — и хочет увести его, но он вырывается из его рук и, не помня
себя, бежит
к лошадке. Но уж бедной лошадке плохо. Она задыхается, останавливается, опять дергает, чуть не падает.
Погодя немного минут, баба в коровник
пошла и видит в щель: он рядом в сарае
к балке кушак привязал, петлю сделал; стал на обрубок и хочет
себе петлю на шею надеть; баба вскрикнула благим матом, сбежались: «Так вот ты каков!» — «А ведите меня, говорит, в такую-то часть, во всем повинюсь».
Пошел я
к ним в дом и стал осторожно про
себя узнавать, тихими стопами, и перво-наперво спросил: тут ли Миколай?
Она вошла, едва переводя дух от скорого бега, сняла с
себя платок, отыскала глазами мать, подошла
к ней и сказала: «
Идет! на улице встретила!» Мать пригнула ее на колени и поставила подле
себя.
И если бы в ту минуту он в состоянии был правильнее видеть и рассуждать; если бы только мог сообразить все трудности своего положения, все отчаяние, все безобразие и всю нелепость его, понять при этом, сколько затруднений, а может быть, и злодейств, еще остается ему преодолеть и совершить, чтобы вырваться отсюда и добраться домой, то очень может быть, что он бросил бы все и тотчас
пошел бы сам на
себя объявить, и не от страху даже за
себя, а от одного только ужаса и отвращения
к тому, что он сделал.
Путь же взял он по направлению
к Васильевскому острову через В—й проспект, как будто торопясь туда за делом, но, по обыкновению своему,
шел, не замечая дороги, шепча про
себя и даже говоря вслух с
собою, чем очень удивлял прохожих.
Он поджидал Соню; он видел, что они прощались и что Соня
пойдет сейчас куда-то
к себе.
Вопрос, почему он
пошел теперь
к Разумихину, тревожил его больше, чем даже ему самому казалось; с беспокойством отыскивал он какой-то зловещий для
себя смысл в этом, казалось бы, самом обыкновенном поступке.
— Я, знаете, человек холостой, этак несветский и неизвестный, и
к тому же законченный человек, закоченелый человек-с, в семя
пошел и… и… и заметили ль вы, Родион Романович, что у нас, то есть у нас в России-с, и всего более в наших петербургских кружках, если два умные человека, не слишком еще между
собою знакомые, но, так сказать, взаимно друг друга уважающие, вот как мы теперь с вами-с, сойдутся вместе, то целых полчаса никак не могут найти темы для разговора, — коченеют друг перед другом, сидят и взаимно конфузятся.
Он поспешно огляделся, он искал чего-то. Ему хотелось сесть, и он искал скамейку; проходил же он тогда по
К—му бульвару. Скамейка виднелась впереди, шагах во ста. Он
пошел сколько мог поскорее; но на пути случилось с ним одно маленькое приключение, которое на несколько минут привлекло
к себе все его внимание.
Он пришел
к себе уже
к вечеру, стало быть, проходил всего часов шесть. Где и как
шел обратно, ничего он этого не помнил. Раздевшись и весь дрожа, как загнанная лошадь, он лег на диван, натянул на
себя шинель и тотчас же забылся…
Поутру пришли меня звать от имени Пугачева. Я
пошел к нему. У ворот его стояла кибитка, запряженная тройкою татарских лошадей. Народ толпился на улице. В сенях встретил я Пугачева: он был одет по-дорожному, в шубе и в киргизской шапке. Вчерашние собеседники окружали его, приняв на
себя вид подобострастия, который сильно противуречил всему, чему я был свидетелем накануне. Пугачев весело со мною поздоровался и велел мне садиться с ним в кибитку.
Я пришел
к себе на квартиру и нашел Савельича, горюющего по моем отсутствии. Весть о свободе моей обрадовала его несказанно. «
Слава тебе, владыко! — сказал он перекрестившись. — Чем свет оставим крепость и
пойдем куда глаза глядят. Я тебе кое-что заготовил; покушай-ка, батюшка, да и почивай
себе до утра, как у Христа за пазушкой».
Через пять минут мы пришли
к домику, ярко освещенному. Вахмистр оставил меня при карауле и
пошел обо мне доложить. Он тотчас же воротился, объявив мне, что его высокоблагородию некогда меня принять, а что он велел отвести меня в острог, а хозяюшку
к себе привести.
— Ничего, ничего, — твердил, умиленно улыбаясь, Николай Петрович и раза два ударил рукою по воротнику сыновней шинели и по собственному пальто. — Покажи-ка
себя, покажи-ка, — прибавил он, отодвигаясь, и тотчас же
пошел торопливыми шагами
к постоялому двору, приговаривая: «Вот сюда, сюда, да лошадей поскорее».
Но Аркадий был прав. Анна Сергеевна пожелала повидаться с Базаровым и пригласила его
к себе через дворецкого. Базаров переоделся, прежде чем
пошел к ней: оказалось, что он уложил свое новое платье так, что оно было у него под рукою.
— А ко мне
пойдет? — спросил Аркадий, который, постояв некоторое время в отдалении, приблизился
к беседке. Он поманил
к себе Митю, но Митя откинул голову назад и запищал, что очень смутило Фенечку.
— Послушайте, я давно хотела объясниться с вами. Вам нечего говорить, — вам это самим известно, — что вы человек не из числа обыкновенных; вы еще молоды — вся жизнь перед вами.
К чему вы
себя готовите? какая будущность ожидает вас? я хочу сказать — какой цели вы хотите достигнуть, куда вы
идете, что у вас на душе? словом, кто вы, что вы?
Аркадий
пошел по коридору
к себе в комнату; дворецкий нагнал его и доложил, что у него сидит господин Базаров.