Неточные совпадения
Белый колоссальный ствол березы, лишенный верхушки, отломленной бурею или грозою, подымался из этой
зеленой гущи и круглился на воздухе, как правильная мраморная сверкающая колонна; косой остроконечный излом его, которым он оканчивался кверху вместо капители, темнел на снежной белизне его, как шапка или черная
птица.
День был серый;
зелень сверкала ярко;
птицы щебетали как-то вразлад.
Самгин, снимая и надевая очки, оглядывался, хотелось увидеть пароход, судно рыбаков, лодку или хотя бы
птицу, вообще что-нибудь от земли. Но был только совершенно гладкий, серебристо-зеленый круг — дно воздушного мешка; по бортам темной шкуны сверкала светлая полоса, и над этой огромной плоскостью — небо, не так глубоко вогнутое, как над землею, и скудное звездами. Самгин ощутил необходимость заговорить, заполнить словами пустоту, развернувшуюся вокруг него и в нем.
«Предусмотрительно», — подумал Самгин, осматриваясь в светлой комнате, с двумя окнами на двор и на улицу, с огромным фикусом в углу, с картиной Якобия, премией «Нивы», изображавшей царицу Екатерину Вторую и шведского принца. Картина висела над широким
зеленым диваном, на окнах — клетки с
птицами, в одной хлопотал важный красногрудый снегирь, в другой грустно сидела на жердочке аккуратненькая серая птичка.
Дикие канарейки, поменьше немного, погрубее цветом цивилизованных и не так ярко окрашенные в желтый цвет, как те, стаями перелетали из куста в куст; мелькали еще какие-то
зеленые, коричневые
птицы.
Тут были супы, карри, фаршированные мяса и
птицы, сосиски,
зелень.
«Ничего теперь не боюсь!» — весело говорил
Зеленый и запел вместе с
птицами, которые щебетали и свистали где-то в вышине.
Свиньи и домашние
птицы ходили по двору, а рядом
зеленел сад.
Множество
птиц, красных, желтых,
зеленых, летало в ветвях, мелькало из куста в куст.
В колонии считается более пород
птиц, нежели во всей Европе, и именно до шестисот. Кусты местами были так часты, что составляли непроходимый лес; но они малорослы, а за ними далеко виднелись или необработанные песчаные равнины, или дикие горы, у подошвы которых белели фермы с яркой густой
зеленью вокруг.
Вы едете по
зеленой, испещренной тенями дорожке; большие желтые мухи неподвижно висят в золотистом воздухе и вдруг отлетают; мошки вьются столбом, светлея в тени, темнея на солнце;
птицы мирно поют.
За эти дни я заметил только уссурийскую длиннохвостую неясыть —
птицу, смелую ночью и трусливую днем; в яркие солнечные дни она забивается в глухие хвойные леса не столько ради корма, сколько ради мрака, который там всегда господствует; уссурийского белоспинного дятла — самого крупного из семейства Picidae,
птица эта держится в старых смешанных лесах, где есть много рухляка и сухостоев; клинохвостого сорокопута — жадного и задорного хищника, нападающего даже на таких
птиц, которые больше его размерами;
зеленого конька, обитающего по опушкам лесов, и черноголовых овсянок — красивых, желтобрюхих птичек с черными шапочками на головках.
Золотистым отливом сияет нива; покрыто цветами поле, развертываются сотни, тысячи цветов на кустарнике, опоясывающем поле,
зеленеет и шепчет подымающийся за кустарником лес, и он весь пестреет цветами; аромат несется с нивы, с луга, из кустарника, от наполняющих лес цветов; порхают по веткам
птицы, и тысячи голосов несутся от ветвей вместе с ароматом; и за нивою, за лугом, за кустарником, лесом опять виднеются такие же сияющие золотом нивы, покрытые цветами луга, покрытые цветами кустарники до дальних гор, покрытых лесом, озаренным солнцем, и над их вершинами там и здесь, там и здесь, светлые, серебристые, золотистые, пурпуровые, прозрачные облака своими переливами слегка оттеняют по горизонту яркую лазурь; взошло солнце, радуется и радует природа, льет свет и теплоту, аромат и песню, любовь и негу в грудь, льется песня радости и неги, любви и добра из груди — «о земля! о нега! о любовь! о любовь, золотая, прекрасная, как утренние облака над вершинами тех гор»
Под ее мерную речь я незаметно засыпал и просыпался вместе с
птицами; прямо в лицо смотрит солнце, нагреваясь, тихо струится утренний воздух, листья яблонь стряхивают росу, влажная
зелень травы блестит всё ярче, приобретая хрустальную прозрачность, тонкий парок вздымается над нею.
В саду уже пробились светло-зеленые иглы молодой травы, на яблонях набухли и лопались почки, приятно
позеленел мох на крыше домика Петровны, всюду было много
птиц; веселый звон, свежий, пахучий воздух приятно кружил голову.
В кустах и около кустов стрелять коростеля труднее: он сейчас завернет за куст, сквозь который, когда он одет
зелеными листьями,
птицы не видно и убить ее не возможно.
Вся степная
птица, отпуганная пожаром, опять занимает свои места и поселяется в этом море
зелени, весенних цветов, цветущих кустарников; со всех сторон слышны: не передаваемое словами чирканье стрепетов, заливные, звонкие трели кроншнепов, повсеместный горячий бой перепелов, трещанье кречеток.
Иногда большие куски этой плены отрываются от берега и пловучими островами, со всею
зеленью, деревьями и живущею на них
птицей, гуляют по озеру и пристают то к тому, то к другому берегу, повинуясь направлению ветра; иногда опять прирастают к берегам.
На ветвях дерев, в чаще
зеленых листьев и вообще в лесу живут пестрые, красивые, разноголосые, бесконечно разнообразные породы
птиц: токуют глухие и простые тетерева, пищат рябчики, хрипят на тягах вальдшнепы, воркуют, каждая по-своему, все породы диких голубей, взвизгивают и чокают дрозды, заунывно, мелодически перекликаются иволги, [Иволги имеют еще другой, противоположный крик или визг, пронзительный и неприятный для уха.
Когда их принесли, я пришел в крайнее изумление: вместо обыкновенных темно-зеленых, пестрых озимых кур я увидел
птиц, совершенно похожих на сивок складом, только несколько поменьше, но совершенно неизвестных по их перьям.
Бортевые промыслы в Оренбургской губернии были прежде весьма значительны, но умножившееся народонаселение и невежественная жадность при доставанье меда, который нередко вынимают весь, не оставляя запаса на зиму, губят диких пчел, которых и без того истребляют медведи, большие охотники до меда, некоторые породы
птиц и жестокость зимних морозов] Трав и цветов мало в большом лесу: густая, постоянная тень неблагоприятна растительности, которой необходимы свет и теплота солнечных лучей; чаще других виднеются зубчатый папоротник, плотные и
зеленые листья ландыша, высокие стебли отцветшего лесного левкоя да краснеет кучками зрелая костяника; сырой запах грибов носится в воздухе, но всех слышнее острый и, по-моему, очень приятный запах груздей, потому что они родятся семьями, гнездами и любят моститься (как говорят в народе) в мелком папоротнике, под согнивающими прошлогодними листьями.
Итак, надобно внутренность
птицы осторожно вынуть, все нечистое из кишок отделить, остальное промыть легонько в холодной воде, положить опять в
птицу, зашить отверстие и готовить кушанья какие угодно; даже, смотря по вкусу, изрубить внутренность
птицы и смешать с поджаренным мелко истертым хлебом, с
зеленью или какими-нибудь пряностями.
Но дитя не поворачивало головы за светлым лучом, проникавшим в комнату вместе с веселым щебетаньем
птиц и с шелестом
зеленых буков, которые покачивались у самых окон в густом деревенском саду.
Трещины и углубления в камнях были заняты топорками — странными
птицами величиной с утку, с темной общей окраской, белесоватой головой и уродливыми оранжево-зелеными клювами, за которые они получили название морских попугаев.
Ни ответа, ни привета не было, тишина стояла мертвая; в
зеленых садах
птицы не пели песни райские, не били фонтаны воды и не шумели ключи родниковые, не играла музыка во палатах высокиих.
Гуляет он и любуется; на деревьях висят плоды спелые, румяные, сами в рот так и просятся, индо, глядя на них, слюнки текут; цветы цветут распрекрасные, мохровые, пахучие, всякими красками расписанные;
птицы летают невиданные: словно по бархату
зеленому и пунцовому золотом и серебром выложенные, песни поют райские; фонтаны воды бьют высокие, индо глядеть на их вышину — голова запрокидывается; и бегут и шумят ключи родниковые по колодам хрустальныим.
Захотелось ей осмотреть весь дворец, и пошла она осматривать все его палаты высокие, и ходила она немало времени, на все диковинки любуючись; одна палата была краше другой, и все краше того, как рассказывал честной купец, государь ее батюшка родимый; взяла она из кувшина золоченого любимый цветочик аленькой, сошла она в
зеленые сады, и запели ей
птицы свои песни райские, а деревья, кусты и цветы замахали своими верхушками и ровно перед ней преклонилися; выше забили фонтаны воды и громче зашумели ключи родниковые; и нашла она то место высокое, пригорок муравчатый, на котором сорвал честной купец цветочик аленькой, краше которого нет на белом свете.
Там, внизу, пенятся, мчатся, кричат. Но это далеко, и все дальше, потому что она смотрит на меня, она медленно втягивает меня в себя сквозь узкие золотые окна зрачков. Так — долго, молча. И почему-то вспоминается, как однажды сквозь
Зеленую Стену я тоже смотрел в чьи-то непонятные желтые зрачки, а над Стеной вились
птицы (или это было в другой раз).
Но, к счастью, между мной и диким
зеленым океаном — стекло Стены. О великая, божественно-ограничивающая мудрость стен, преград! Это, может быть, величайшее из всех изобретений. Человек перестал быть диким животным только тогда, когда он построил первую стену. Человек перестал быть диким человеком только тогда, когда мы построили
Зеленую Стену, когда мы этой Стеной изолировали свой машинный, совершенный мир — от неразумного, безобразного мира деревьев,
птиц, животных…
I молчала, и ее глаза уже — мимо меня, сквозь меня, далекие. Я вдруг услышал, как ветер хлопает о стекло огромными крыльями (разумеется, это было и все время, но услышал я только сейчас), и почему-то вспомнились пронзительные
птицы над вершиной
Зеленой Стены.
У входа в Древний Дом — никого. Я обошел кругом и увидел старуху привратницу возле
Зеленой Стены: приставила козырьком руку, глядит вверх. Там над Стеной — острые, черные треугольники каких-то
птиц: с карканием бросаются на приступ — грудью о прочную ограду из электрических волн — и назад и снова над Стеною.
Я один. Тихо. Пусто. Далеко над
Зеленой Стеной мечутся
птицы, ветер. Что он этим хотел сказать?
И я не думал, даже, может быть, не видел по-настоящему, а только регистрировал. Вот на мостовой — откуда-то ветки, листья на них
зеленые, янтарные, малиновые. Вот наверху — перекрещиваясь, мечутся
птицы и аэро. Вот — головы, раскрытые рты, руки машут ветками. Должно быть, все это орет, каркает, жужжит…
Зато в парке было весело; березы покрылись молодыми бледно-зелеными листьями и семенными сережками; почки липы надувались и трескались; около клумб возился садовник с рабочими; взрыхляли землю, сажали цветы. Некоторые
птицы уж вывели птенчиков; гнезда самых мелких пернатых, по большей части, были свиты в дуплах дерев, и иногда так низко, что Ольга могла заглядывать в них. По вечерам весь воздух был напоен душистым паром распустившейся березовой листвы.
На привольном
зеленом лужку происходит эта игра… и каково изумление, каков конфуз Санина, когда, под ярый лай Тартальи, ловко растопырив ноги и перелетая
птицей через прикорнувшего Эмиля, — он внезапно видит перед собою, на самой кайме
зеленого лужка, двух офицеров, в которых он немедленно узнает своего вчерашнего противника и его секунданта, гг. фон Дöнгофа и фон Рихтера!
Потом он долго, до света, сидел, держа в руках лист бумаги, усеянный мелкими точками букв, они сливались в чёрные полоски, и прочитать их нельзя было, да и не хотелось читать. Наконец, когда небо стало каким-то светло-зелёным, в саду проснулись
птицы, а от забора и деревьев поползли тени, точно утро, спугнув, прогоняло остатки не успевшей спрятаться ночи, — он медленно, строку за строкой стал разбирать многословное письмо.
Эти мириады насекомых так шли к этой дикой, до безобразия богатой растительности, к этой бездне зверей и
птиц, наполняющих лес, к этой темной
зелени, к этому пахучему, жаркому воздуху, к этим канавкам мутной воды, везде просачивающейся из Терека и бульбулькующей где-нибудь под нависшими листьями, что ему стало приятно именно то, что прежде казалось ужасным и нестерпимым.
Помню, что спускался уже темный осенний вечер, и Пепко зажег грошовую лампочку под бумажным
зеленым абажуром. Наш флигелек стоял на самом берегу Невы, недалеко от Самсониевского моста, и теперь, когда несколько затих дневной шум, с особенной отчетливостью раздавались наводившие тоску свистки финляндских пароходиков, сновавших по Неве в темные ночи, как светляки. На меня эти свистки произвели особенно тяжелое впечатление, как дикие вскрики всполошившейся ночной
птицы.
Конечно, завели они речь издалека, что послал их князь поискать жар-птицы, что ходили они, гуляли по
зеленым садам, напали на след и след привел их прямо к брагинскому двору и т. д.
— А тот след, Татьяна Власьевна, — отвечал осанистый старик Сорокин, разглаживая свою русую бороду, — летела жар-птица из
зеленого сада да ронила золотое перо около вашего двора — вот тебе и первый след…
Тут были и птичьи западни, и начатая вязать мережка, и коллекция пищиков и дудочек для приманки
птицы, и какие-то разноцветные стеклышки, лежавшие в
зеленой коробочке вместе с стальным заржавевшим пером и обломком сургуча, и та всевозможная дрянь, которой обыкновенно набиты карманы ребят.
Татьяна Власьевна смотрела на него взглядом кошки на
птицу, увлечённую своим пением. В глазах у неё сверкал
зелёный огонёк, губы вздрагивали. Кирик возился с бутылкой, сжимая её коленями и наклоняясь над ней. Шея у него налилась кровью, уши двигались…
«Утки крякнули, берега звякнули, море взболталось, тростники всколыхались, просыпается гамаюн-птица, шевелится
зеленый бор», — заляскал, стукая челюстями, серый волк.
У меня с детства осталось в памяти, как у одного из наших богачей вылетел из клетки
зеленый попугай и как потом эта красивая
птица целый месяц бродила по городу, лениво перелетая из сада в сад, одинокая, бесприютная. И Мария Викторовна напоминала мне эту
птицу.
Пройдя через обширную лакейскую, в которой стены, налакированные спинами лакеев, ничем не были обиты, они вошли в столовую, оклеенную
зелеными обоями; кругом в холстинных чехлах стояли набитые пухом стулья; а по стенам висели низанные из стекляруса картины, представляющие попугаев, павлинов и других пестрых
птиц.
Домне Осиповне Тюменев поклонился довольно сухо; в действительности он нашел ее гораздо хуже, чем она была на портрете; в своем
зеленом платье она просто показалась ему какой-то
птицей расписной. Домна Осиповна, в свою очередь, тоже едва пошевелила головой. Сановник петербургский очень ей не понравился своим важничаньем. Бегушев ушел за Тюменевым, едва поклонившись остальному обществу. Янсутский проводил их до самых сеней отеля и, возвратившись, расстегнул свой мундир и проговорил довольным голосом...
А сколько было
птиц —
зеленых, красных, желтых, синих…
Эффект состоит в том, что вся дворовая и около дворов живущая
птица закричит всполошным криком и бросится или прятаться, или преследовать воздушного пирата: куры поднимут кудахтанье, цыплята с жалобным писком побегут скрыться под распущенные крылья матерей-наседок, воробьи зачирикают особенным образом и как безумные попрячутся куда ни попало — и я часто видел, как дерево, задрожав и зашумев листьями, будто от внезапного крупного дождя, мгновенно прятало в свои ветви целую стаю воробьев; с тревожным пронзительным криком, а не щебетаньем, начнут черкать ласточки по-соколиному, налетая на какое-нибудь одно место; защекочут сороки, закаркают вороны и потянутся в ту же сторону — одним словом, поднимется общая тревога, и это наверное значит, что пробежал ястреб и спрятался где-нибудь под поветью, в овине, или сел в чащу
зеленых ветвей ближайшего дерева.
И всё вокруг них тихо: на полу толстые половики лежат, шагов не слыхать, говорят люди мало, вполголоса, — даже часы на стене осторожно постукивают. Пред иконами неугасимые лампады горят, везде картинки наклеены: страшный суд, муки апостольские, мучения святой Варвары. А в углу на лежанке старый кот лежит, толстый, дымчатый, и
зелёными глазами смотрит на всё — блюдёт тишину. В тишине этой осторожной ни Ларионова пения, ни
птиц наших долго не мог я забыть.
Дышит ароматами, поёт вся земля и всё живое её; солнце растит цветы на полях, поднимаются они к небу, кланяясь солнцу; молодая
зелень деревьев шепчет и колышется;
птицы щебечут, любовь везде горит — тучна земля и пьяна силою своей!