Неточные совпадения
Слышал он в груди своей силы
необъятные,
Услаждали слух его
звуки благодатные,
Звуки лучезарные гимна благородного —
Пел он воплощение счастия народного!..
Но река продолжала свой говор, и в этом говоре слышалось что-то искушающее, почти зловещее. Казалось, эти
звуки говорили:"Хитер, прохвост, твой бред, но
есть и другой бред, который, пожалуй, похитрей твоего
будет". Да; это
был тоже бред, или, лучше сказать, тут встали лицом к лицу два бреда: один, созданный лично Угрюм-Бурчеевым, и другой, который врывался откуда-то со стороны и заявлял о совершенной своей независимости от первого.
Стонала вся слобода. Это
был неясный, но сплошной гул, в котором нельзя
было различить ни одного отдельного
звука, но который всей своей массой представлял едва сдерживаемую боль сердца.
Анна, думавшая, что она так хорошо знает своего мужа,
была поражена его видом, когда он вошел к ней. Лоб его
был нахмурен, и глаза мрачно смотрели вперед себя, избегая ее взгляда; рот
был твердо и презрительно сжат. В походке, в движениях, в
звуке голоса его
была решительность и твердость, каких жена никогда не видала в нем. Он вошел в комнату и, не поздоровавшись с нею, прямо направился к ее письменному столу и, взяв ключи, отворил ящик.
Она не выглянула больше.
Звук рессор перестал
быть слышен, чуть слышны стали бубенчики. Лай собак показал, что карета проехала и деревню, — и остались вокруг пустые поля, деревня впереди и он сам, одинокий и чужой всему, одиноко идущий по заброшенной большой дороге.
Машкин Верх скосили, доделали последние ряды, надели кафтаны и весело пошли к дому. Левин сел на лошадь и, с сожалением простившись с мужиками, поехал домой. С горы он оглянулся; их не видно
было в поднимавшемся из низу тумане;
были слышны только веселые грубые голоса, хохот и
звук сталкивающихся кос.
— Едем, едем, — отвечал счастливый Левин, не перестававший слышать
звук голоса, сказавший: «до свидания», и видеть улыбку, с которою это
было сказано.
Весь бал до последней кадрили
был для Кити волшебным сновидением радостных цветов,
звуков и движений.
Она подняла чашку, отставив мизинец, и поднесла ее ко рту. Отпив несколько глотков, она взглянула на него и по выражению его лица ясно поняла, что ему противны
были рука, и жест, и
звук, который она производила губами.
Как только Левин подошел к ванне, ему тотчас же
был представлен опыт, и опыт вполне удался. Кухарка, нарочно для этого призванная, нагнулась к ребенку. Он нахмурился и отрицательно замотал головой. Кити нагнулась к нему, — он просиял улыбкой, уперся ручками в губку и запрукал губами, производя такой довольный и странный
звук, что не только Кити и няня, но и Левин пришел в неожиданное восхищение.
Левин смотрел перед собой и видел стадо, потом увидал свою тележку, запряженную Вороным, и кучера, который, подъехав к стаду, поговорил что-то с пастухом; потом он уже вблизи от себя услыхал
звук колес и фырканье сытой лошади; но он так
был поглощен своими мыслями, что он и не подумал о том, зачем едет к нему кучер.
В прозрачной тишине утра слышны
были малейшие
звуки.
Яркое солнце, веселый блеск зелени,
звуки музыки
были для нее естественною рамкой всех этих знакомых лиц и перемен к ухудшению или улучшению, за которыми она следила; но для князя свет и блеск июньского утра и
звуки оркестра, игравшего модный веселый вальс, и особенно вид здоровенных служанок казались чем-то неприличным и уродливым в соединении с этими собравшимися со всех концов Европы, уныло двигавшимися мертвецами.
Для чего этим трем барышням нужно
было говорить через день по-французски и по-английски; для чего они в известные часы играли попеременкам на фортепиано,
звуки которого слышались у брата наверху, где занимались студенты; для чего ездили эти учителя французской литературы, музыки, рисованья, танцев; для чего в известные часы все три барышни с М-llе Linon подъезжали в коляске к Тверскому бульвару в своих атласных шубках — Долли в длинной, Натали в полудлинной, а Кити в совершенно короткой, так что статные ножки ее в туго-натянутых красных чулках
были на всем виду; для чего им, в сопровождении лакея с золотою кокардой на шляпе, нужно
было ходить по Тверскому бульвару, — всего этого и многого другого, что делалось в их таинственном мире, он не понимал, но знал, что всё, что там делалось,
было прекрасно, и
был влюблен именно в эту таинственность совершавшегося.
Он запечатывал конверт к адвокату, когда услыхал громкие
звуки голоса Степана Аркадьича. Степан Аркадьич спорил со слугой Алексея Александровича и настаивал на том, чтоб о нем
было доложено.
Она летела прямо на него: близкие
звуки хорканья, похожие на равномерное наддирание тугой ткани, раздались над самым ухом; уже виден
был длинный нос и шея птицы, и в ту минуту, как Левин приложился, из-за куста, где стоял Облонский, блеснула красная молния; птица, как стрела, спустилась и взмыла опять кверху.
Еще по
звуку легких шагов на лестнице он почувствовал ее приближение, и, хотя он
был доволен своею речью, ему стало страшно за предстоящее объяснение…
Дарья Александровна между тем, успокоив ребенка и по
звуку кареты поняв, что он уехал, вернулась опять в спальню. Это
было единственное убежище ее от домашних забот, которые обступали ее, как только она выходила. Уже и теперь, в то короткое время, когда она выходила в детскую, Англичанка и Матрена Филимоновна успели сделать ей несколько вопросов, не терпевших отлагательства и на которые она одна могла ответить: что надеть детям на гулянье? давать ли молоко? не послать ли за другим поваром?
Сбежав до половины лестницы, Левин услыхал в передней знакомый ему
звук покашливанья; но он слышал его неясно из-за
звука своих шагов и надеялся, что он ошибся; потом он увидал и всю длинную, костлявую, знакомую фигуру, и, казалось, уже нельзя
было обманываться, но всё еще надеялся, что он ошибается и что этот длинный человек, снимавший шубу и откашливавшийся,
был не брат Николай.
Она молча пристально смотрела на него, стоя посреди комнаты. Он взглянул на нее, на мгновенье нахмурился и продолжал читать письмо. Она повернулась и медленно пошла из комнаты. Он еще мог вернуть ее, но она дошла до двери, он всё молчал, и слышен
был только
звук шуршания перевертываемого листа бумаги.
Анализуя свое чувство и сравнивая его с прежними, она ясно видела, что не
была бы влюблена в Комисарова, если б он не спас жизни Государя, не
была бы влюблена в Ристич-Куджицкого, если бы не
было Славянского вопроса, но что Каренина она любила за него самого, за его высокую непонятую душу, за милый для нее тонкий
звук его голоса с его протяжными интонациями, за его усталый взгляд, за его характер и мягкие белые руки с напухшими жилами.
Многие из скачущих
были впереди, многие сзади, как вдруг Вронский услыхал сзади себя по грязи дороги
звуки галопа лошади, и его обогнал Махотин на своем белоногом, лопоухом Гладиаторе.
Этот жест, дурная привычка — соединение рук и трещанье пальцев — всегда успокоивал его и приводил в аккуратность, которая теперь так нужна
была ему. У подъезда послышался
звук подъехавшей кареты. Алексей Александрович остановился посреди залы.
Следующие два препятствия, канава и барьер,
были перейдены легко, но Вронский стал слышать ближе сап и скок Гладиатора. Он послал лошадь и с радостью почувствовал, что она легко прибавила ходу, и
звук копыт Гладиатора стал слышен опять в том же прежнем расстоянии.
Степан Аркадьич мог
быть спокоен, когда он думал о жене, мог надеяться, что всё образуется, по выражению Матвея, и мог спокойно читать газету и
пить кофе; но когда он увидал ее измученное, страдальческое лицо, услыхал этот
звук голоса, покорный судьбе и отчаянный, ему захватило дыхание, что-то подступило к горлу, и глаза его заблестели слезами.
Сначала мешала возня и ходьба; потом, когда тронулся поезд, нельзя
было не прислушаться к
звукам; потом снег, бивший в левое окно и налипавший на стекло, и вид закутанного, мимо прошедшего кондуктора, занесенного снегом, с одной стороны, и разговоры о том, какая теперь страшная метель на дворе, развлекали ее внимание.
Говорить
было нечего, но ему хотелось слышать
звук ее голоса, так же как и взгляд, изменившегося теперь при беременности.
― Нет! ― вскрикнула она, увидав его, и при первом
звуке ее голоса слезы вступили ей в глаза, ― нет, если это так
будет продолжаться, то это случится еще гораздо, гораздо прежде!
На том месте, где оно
было прежде,
было что-то страшное и по виду напряжения и по
звуку, выходившему оттуда.
Всё в ее лице: определенность ямочек щек и подбородка, склад губ, улыбка, которая как бы летала вокруг лица, блеск глаз, грация и быстрота движений, полнота
звуков голоса, даже манера, с которою она сердито-ласково ответила Весловскому, спрашивавшему у нее позволения сесть на ее коба, чтобы выучить его галопу с правой ноги, — всё
было особенно привлекательно; и, казалось, она сама знала это и радовалась этому.
В гостиной никого не
было; из ее кабинета на
звук его шагов вышла акушерка в чепце с лиловыми лентами.
Ничего, казалось, не
было необыкновенного в том, что она сказала, но какое невыразимое для него словами значение
было в каждом
звуке, в каждом движении ее губ, глаз, руки, когда она говорила это! Тут
была и просьба о прощении, и доверие к нему, и ласка, нежная, робкая ласка, и обещание, и надежда, и любовь к нему, в которую он не мог не верить и которая душила его счастьем.
Степан Аркадьич срезал одного в тот самый момент, как он собирался начать свои зигзаги, и бекас комочком упал в трясину. Облонский неторопливо повел за другим, еще низом летевшим к осоке, и вместе со
звуком выстрела и этот бекас упал; и видно
было, как он выпрыгивал из скошенной осоки, биясь уцелевшим белым снизу крылом.
На улице
было темно и пусто; вокруг Собрания или трактира, как угодно, теснился народ; окна его светились;
звуки полковой музыки доносил ко мне вечерний ветер.
Я ее крепко обнял, и так мы оставались долго. Наконец губы наши сблизились и слились в жаркий, упоительный поцелуй; ее руки
были холодны как лед, голова горела. Тут между нами начался один из тех разговоров, которые на бумаге не имеют смысла, которых повторить нельзя и нельзя даже запомнить: значение
звуков заменяет и дополняет значение слов, как в итальянской опере.
Тут
было все — и барабан, и флейта, и какой-то отрывистый
звук, точно собачий лай.
Впрочем, дамы
были вовсе не интересанки; виною всему слово «миллионщик», — не сам миллионщик, а именно одно слово; ибо в одном
звуке этого слова, мимо всякого денежного мешка, заключается что-то такое, которое действует и на людей подлецов, и на людей ни се ни то, и на людей хороших, — словом, на всех действует.
Слова хозяйки
были прерваны странным шипением, так что гость
было испугался; шум походил на то, как бы вся комната наполнилась змеями; но, взглянувши вверх, он успокоился, ибо смекнул, что стенным часам пришла охота бить. За шипеньем тотчас же последовало хрипенье, и, наконец, понатужась всеми силами, они пробили два часа таким
звуком, как бы кто колотил палкой по разбитому горшку, после чего маятник пошел опять покойно щелкать направо и налево.
Пробовалось сообщить ему множество разных выражений: то важное и степенное, то почтительное, но с некоторою улыбкою, то просто почтительное без улыбки; отпущено
было в зеркало несколько поклонов в сопровождении неясных
звуков, отчасти похожих на французские, хотя по-французски Чичиков не знал вовсе.
Высокой страсти не имея
Для
звуков жизни не щадить,
Не мог он ямба от хорея,
Как мы ни бились, отличить.
Бранил Гомера, Феокрита;
Зато читал Адама Смита
И
был глубокий эконом,
То
есть умел судить о том,
Как государство богатеет,
И чем живет, и почему
Не нужно золота ему,
Когда простой продукт имеет.
Отец понять его не мог
И земли отдавал в залог.
Покамест упивайтесь ею,
Сей легкой жизнию, друзья!
Ее ничтожность разумею
И мало к ней привязан я;
Для призраков закрыл я вежды;
Но отдаленные надежды
Тревожат сердце иногда:
Без неприметного следа
Мне
было б грустно мир оставить.
Живу, пишу не для похвал;
Но я бы, кажется, желал
Печальный жребий свой прославить,
Чтоб обо мне, как верный друг,
Напомнил хоть единый
звук.
Но вот уж близко. Перед ними
Уж белокаменной Москвы,
Как жар, крестами золотыми
Горят старинные главы.
Ах, братцы! как я
был доволен,
Когда церквей и колоколен,
Садов, чертогов полукруг
Открылся предо мною вдруг!
Как часто в горестной разлуке,
В моей блуждающей судьбе,
Москва, я думал о тебе!
Москва… как много в этом
звукеДля сердца русского слилось!
Как много в нем отозвалось!
Что
было следствием свиданья?
Увы, не трудно угадать!
Любви безумные страданья
Не перестали волновать
Младой души, печали жадной;
Нет, пуще страстью безотрадной
Татьяна бедная горит;
Ее постели сон бежит;
Здоровье, жизни цвет и сладость,
Улыбка, девственный покой,
Пропало всё, что
звук пустой,
И меркнет милой Тани младость:
Так одевает бури тень
Едва рождающийся день.
У Карла Иваныча в руках
была коробочка своего изделия, у Володи — рисунок, у меня — стихи; у каждого на языке
было приветствие, с которым он поднесет свой подарок. В ту минуту, как Карл Иваныч отворил дверь залы, священник надевал ризу и раздались первые
звуки молебна.
Вообще все эти дни он
был на той счастливой высоте духовного зрения, с которой отчетливо замечались им все намеки и подсказы действительности; услыша заглушаемые ездой экипажей
звуки, он вошел в центр важнейших впечатлений и мыслей, вызванных, сообразно его характеру, этой музыкой, уже чувствуя, почему и как выйдет хорошо то, что придумал.
Внезапный
звук пронесся среди деревьев с неожиданностью тревожной погони; это запел кларнет. Музыкант, выйдя на палубу, сыграл отрывок мелодии, полной печального, протяжного повторения.
Звук дрожал, как голос, скрывающий горе; усилился, улыбнулся грустным переливом и оборвался. Далекое эхо смутно
напевало ту же мелодию.
Звуки, что ли,
были такие особенные, знаменательные?
Крик закончился взвизгом; последние
звуки послышались уже на дворе; все затихло. Но в то же самое мгновение несколько человек, громко и часто говоривших, стали шумно подниматься на лестницу. Их
было трое или четверо. Он расслышал звонкий голос молодого. «Они!»
Прошло минут с десять.
Было еще светло, но уже вечерело. В комнате
была совершенная тишина. Даже с лестницы не приносилось ни одного
звука. Только жужжала и билась какая-то большая муха, ударяясь с налета об стекло. Наконец, это стало невыносимо: Раскольников вдруг приподнялся и сел на диване.
Аркадия в особенности поразила последняя часть сонаты, та часть, в которой, посреди пленительной веселости беспечного
напева, внезапно возникают порывы такой горестной, почти трагической скорби… Но мысли, возбужденные в нем
звуками Моцарта, относились не к Кате. Глядя на нее, он только подумал: «А ведь недурно играет эта барышня, и сама она недурна».