Неточные совпадения
Вместо того чтоб постепенно усиливать обливательную тактику, он преспокойно уселся на кочку и, покуривая из трубочки,
завел с землемерами пикантный
разговор.
Как всегда кажется, что зашибаешь, как нарочно, именно больное место, так и теперь Степан Аркадьич чувствовал, что на беду нынче каждую минуту
разговор нападал на больное место Алексея Александровича. Он хотел опять
отвести зятя, но сам Алексей Александрович
с любопытством спросил.
И
с тем неуменьем,
с тою нескладностью
разговора, которые так знал Константин, он, опять оглядывая всех, стал рассказывать брату историю Крицкого: как его выгнали из университета зa то, что он
завел общество вспоможения бедным студентам и воскресные школы, и как потом он поступил в народную школу учителем, и как его оттуда также выгнали, и как потом судили за что-то.
Левин видел, что так и не найдет он связи жизни этого человека
с его мыслями. Очевидно, ему совершенно было всё равно, к чему приведет его рассуждение; ему нужен был только процесс рассуждения. И ему неприятно было, когда процесс рассуждения
заводил его в тупой переулок. Этого только он не любил и избегал, переводя
разговор на что-нибудь приятно-веселое.
Разговор их был прерван Анной, нашедшею общество мужчин в бильярдной и
с ними вместе возвращавшеюся на террасу. До обеда еще оставалось много времени, погода была прекрасная, и потому было предложено несколько различных способов
провести эти остающиеся два часа. Способов
проводить время было очень много в Воздвиженском, и все были не те, какие употреблялись в Покровском.
Под вечер, остановив ее в дверях, я
завел с нею следующий
разговор.
На миг умолкли
разговоры;
Уста жуют. Со всех сторон
Гремят тарелки и приборы,
Да рюмок раздается звон.
Но вскоре гости понемногу
Подъемлют общую тревогу.
Никто не слушает, кричат,
Смеются, спорят и пищат.
Вдруг двери настежь. Ленский входит,
И
с ним Онегин. «Ах, творец! —
Кричит хозяйка: — наконец!»
Теснятся гости, всяк
отводитПриборы, стулья поскорей;
Зовут, сажают двух друзей.
Затем Раскольников передал (довольно сухо)
разговор свой
с Свидригайловым, пропустив о призраках Марфы Петровны, чтобы не вдаваться в излишнюю материю, и чувствуя отвращение
заводить какой бы то ни было
разговор, кроме самого необходимого.
Я
отвел его в сторону и уведомил его о своем
разговоре с Иваном Игнатьичем.
Самгин насторожился; в словах ее было что-то умненькое. Неужели и она будет философствовать в постели, как Лидия, или
заведет какие-нибудь деловые
разговоры, подобно Варваре? Упрека в ее беззвучных словах он не слышал и не мог видеть,
с каким лицом она говорит. Она очень растрогала его нежностью, ему казалось, что таких ласк он еще не испытывал, и у него было желание сказать ей особенные слова благодарности. Но слов таких не находилось, он говорил руками, а Никонова шептала...
Наверно,
с ним можно
завести чрезвычайно интересный
разговор и услышать новое, но — «мы вот теперь
с тобою поговорим, и я тебя очень заинтересую, а когда ты уйдешь, я примусь уже за самое интересное»…
— Да, я был, но ушел
с отвращением, — сердито сказал Нехлюдов, досадуя на то, что Селенин
отводит разговор на другое.
— Да-с, удивительные порядки, — как бы продолжал прерванный
разговор словоохотливый молодой человек, спускаясь
с Нехлюдовым вместе
с лестницы. — Спасибо еще капитан — добрый человек, не держится правил. Всё поговорят —
отведут душу.
Из конторских книг и
разговоров с приказчиком он узнал, что, как и было прежде, две трети лучшей пахотной земли обрабатывались своими работниками усовершенствованными орудиями, остальная же треть земли обрабатывалась крестьянами наймом по пяти рублей за десятину, т. е. за пять рублей крестьянин обязывался три раза вспахать, три раза заскородить и засеять десятину, потом скосить, связать или сжать и
свезти на гумно, т. е. совершить работы, стоящие по вольному дешевому найму по меньшей мере десять рублей за десятину.
Нового Хиония Алексеевна узнала немного: Привалов больше
проводил время в
разговоре с Марьей Степановной или в кабинете старика.
Целый день мы
провели с ним в
разговорах.
Когда мы окончили осмотр пещер, наступил уже вечер. В фанзе Че Фана зажгли огонь. Я хотел было ночевать на улице, но побоялся дождя. Че Фан
отвел мне место у себя на кане. Мы долго
с ним разговаривали. На мои вопросы он отвечал охотно, зря не болтал, говорил искренно. Из этого
разговора я вынес впечатление, что он действительно хороший, добрый человек, и решил по возвращении в Хабаровск хлопотать о награждении его чем-нибудь за ту широкую помощь, какую он в свое время оказывал русским переселенцам.
Прежде мы имели мало долгих бесед. Карл Иванович мешал, как осенняя муха, и портил всякий
разговор своим присутствием, во все мешался, ничего не понимая, делал замечания, поправлял воротник рубашки у Ника, торопился домой, словом, был очень противен. Через месяц мы не могли
провести двух дней, чтоб не увидеться или не написать письмо; я
с порывистостью моей натуры привязывался больше и больше к Нику, он тихо и глубоко любил меня.
Долгие вечера, до трех часов ночи, я
проводил в зиму 1905 года в
разговорах с З.Н. Гиппиус.
Придя в трактир, Федор садился за буфетом вместе со своим другом Кузьмой Егорычем и его братом Михаилом — содержателями трактира. Алексей шел в бильярдную, где вел
разговоры насчет бегов, а иногда и сам играл на бильярде по рублю партия, но всегда так
сводил игру, что ухитрялся даже
с шулеров выпрашивать чуть не в полпартии авансы, и редко проигрывал, хотя играл не кием, а мазиком.
Работая в «Русских ведомостях», я часто встречался
с Глебом Ивановичем. Не раз просиживали мы
с ним подолгу и в компании и вдвоем, обедывали и вечера вместе
проводили. Как-то Глеб Иванович обедал у меня, и за стаканом вина
разговор пошел о трущобах.
Вот какая-нибудь молодая или пожилая «показалась» ему; он садится рядом и
заводит с нею душевный
разговор.
Что я еще мальчишка, это я и сам знаю, — горячо перебил Ганя, — и уж хоть тем одним, что
с вами такой
разговор завел.
Кожин сам отворил и
провел гостя не в избу, а в огород, где под березой, на самом берегу озера, устроена была небольшая беседка. Мыльников даже обомлел, когда Кожин без всяких
разговоров вытащил из кармана бутылку
с водкой. Вот это называется ударить человека прямо между глаз… Да и место очень уж было хорошее. Берег спускался крутым откосом, а за ним расстилалось озеро, горевшее на солнце, как расплавленное. У самой воды стояла каменная кожевня, в которой летом работы было совсем мало.
Кроме всего этого, к кабаку Ермошки каждый день подъезжали таинственные кошевки из города. Из такой кошевки вылезал какой-нибудь пробойный городской мещанин или мелкотравчатый купеческий брат и для отвода глаз сначала шел в магазин, а уж потом, будто случайно,
заводил разговор с сидевшими у кабака старателями.
Солдат Артем только слушал эти толки о земле, а сам в
разговоры не вступался. Он думал свое и при случае расспрашивал Мосея о скитах. Уляжется вечером на полати
с Мосеем и
заведет речь.
Сваты даже уехали
с покоса и за
разговорами проводили время в кабаке у Рачителихи.
— Вы хотите потребовать от меня отчета, по какому праву я
завела с вами этот
разговор? По такому же точно праву, по какому вы помешали мне когда-то ночевать в нетопленом доме.
Она поняла, медленно, едва заметно, опустила ресницы в знак согласия, и когда опять их подняла, то Платонова, который, почти не глядя, видел этот немой
разговор, поразило то выражение злобы и угрозы в ее глазах,
с каким она
проводила спину уходившего Рамзеса.
Только у самых дверей сидел, застенчиво и неуклюже поджав под стул ноги, молоденький телеграфный чиновник и старался
завести с толстомясой Катькой тот светский, непринужденный
разговор, который полагается в приличном обществе за кадрилью, в антрактах между фигурами.
Я вслушивался в беспрестанные
разговоры об этом между отцом и матерью и наконец узнал, что дело уладилось: денег дал тот же мой книжный благодетель
С. И. Аничков, а детей, то есть нас
с сестрой, решились
завезти в Багрово и оставить у бабушки
с дедушкой.
Отец мой целые дни
проводил сначала в
разговорах с слепым поверенным Пантелеем, потом принялся писать, потом слушать, что сочинил Пантелей Григорьич (читал ученик его, Хорев), и, наконец, в свою очередь, читать Пантелею Григорьичу свое, написанное им самим.
По просухе перебывали у нас в гостях все соседи, большею частью родные нам. Приезжали также и Чичаговы, только без старушки Мертваго; разумеется, мать была им очень рада и большую часть времени
проводила в откровенных, задушевных
разговорах наедине
с Катериной Борисовной, даже меня высылала. Я мельком вслушался раза два в ее слова и догадался, что она жаловалась на свое положение, что она была недовольна своей жизнью в Багрове: эта мысль постоянно смущала и огорчала меня.
Странно, что
с глазу на глаз мы по целым часам
проводили молча
с Володей, но достаточно было только присутствия даже молчаливого третьего лица, чтобы между нами завязывались самые интересные и разнообразные
разговоры. Мы чувствовали, что слишком хорошо знаем друг друга. А слишком много или слишком мало знать друг друга одинаково мешает сближению.
— А что ваш правитель канцелярии? — спросил он его, чтобы
свести разговор с государственных предметов на более низменную почву.
Мари вся покраснела, и надо полагать, что
разговор этот она передала от слова до слова Фатеевой, потому что в первый же раз, как та поехала
с Павлом в одном экипаже (по величайшему своему невниманию, муж часто за ней не присылал лошадей, и в таком случае Имплевы
провожали ее в своем экипаже, и Павел всегда сопровождал ее), — в первый же раз, как они таким образом поехали, m-me Фатеева своим тихим и едва слышным голосом спросила его...
— Вот это и я всегда говорю! — подхватил вдруг полковник, желавший на что бы нибудь
свести разговор с театра или
с этого благованья, как называл он сие не любимое им искусство. — Александра Ивановича хоть в серый армяк наряди, а все будет видно, что барин!
Этого маленького
разговора совершенно было достаточно, чтобы все ревнивое внимание Клеопатры Петровны
с этой минуты устремилось на маленький уездный город, и для этой цели она даже
завела шпионку, старуху-сыромасленицу, которая, по ее приказаниям, почти каждую неделю шлялась из Перцова в Воздвиженское, расспрашивала стороной всех людей, что там делается, и доносила все Клеопатре Петровне, за что и получала от нее масла и денег.
Помню, как однажды Наташа, наслушавшись наших
разговоров, таинственно
отвела меня в сторону и со слезами умоляла подумать о моей судьбе, допрашивала меня, выпытывала: что я именно делаю, и, когда я перед ней не открылся, взяла
с меня клятву, что я не сгублю себя как лентяй и праздношатайка.
Результатом предыдущего
разговора было то, что князь, несмотря на все свое старание, никак не мог сохранить
с Калиновичем по-прежнему ласковое и любезное обращение; какая-то холодность и полувнимательная важность начала проглядывать в каждом его слове. Тот сейчас же это заметил и на другой день за чаем просил
проводить его.
— Был у нас
с ним, сударыня, об этом
разговор, — начал он, — хоть не прямой, а косвенный; я, признаться, нарочно его и
завел… брат меня все смущает… Там у них это неудовольствие
с Калиновичем вышло, ну да и шуры-муры ихние замечает, так беспокоится…
Неделю я
провел верхом вдвоем
с калмыком, взятым по рекомендации моего старого знакомого казака, который дал мне свою строевую лошадь и калмыка провожатым. В неблагополучных станицах мы не ночевали, а варили кашу и спали в степи. Все время жара была страшная. В редких хуторах и станицах не было
разговора о холере, но в некоторых косило десятками, и во многих даже дезинфекция не употреблялась: халатность полная, мер никаких.
— Позвольте-с, — вскипал всё более и более хромой, —
разговоры и суждения о будущем социальном устройстве — почти настоятельная необходимость всех мыслящих современных людей. Герцен всю жизнь только о том и заботился. Белинский, как мне достоверно известно,
проводил целые вечера
с своими друзьями, дебатируя и предрешая заранее даже самые мелкие, так сказать кухонные, подробности в будущем социальном устройстве.
Иван Петрович Артасьев, у которого, как мы знаем, жил в деревне Пилецкий, прислал в конце фоминой недели Егору Егорычу письмо, где благодарил его за оказанное им участие и гостеприимство Мартыну Степанычу, который действительно, поправившись в здоровье, несколько раз приезжал в Кузьмищево и прогащивал там почти по неделе,
проводя все время в горячих
разговорах с Егором Егорычем и Сверстовым о самых отвлеченных предметах по части морали и философии.
— За обедом князь, — продолжал Крапчик, — очень лестно отрекомендовав меня Сергею Степанычу,
завел разговор о нашем деле, приказал мне говорить совершенно откровенно. Я начал
с дела, лично меня касающегося, об одном раскольнике-хлысте Ермолаеве, который, по настоянию моему, посажен в острог и которого сенатор оправдал и выпустил.
— И я сегодня же
заведу с Егором Егорычем
разговор, который, я знаю, очень его заинтересует, — присовокупила та, несколько лукаво прищуривая свои глаза, и вечером,
с наступлением которого Егор Егорыч стал еще мрачнее, она, в присутствии, конечно, Сусанны Николаевны и доктора, будто бы так, случайно, спросила Егора Егорыча...
Что касается до самого Аггея Никитича, то он, побеседовав
с Сусанной Николаевной, впал в некоторую задумчивость. Его мучило желание, чтобы
разговор поскорее коснулся масонства или чего-либо другого возвышенного; но — увы! — его ожидания и желания не осуществились, а напротив, беседа перешла на весьма житейский предмет. Мартын Степаныч, заметно вспомнив что-то важное и
проведя, по своей привычке, у себя за ухом, сказал...
Глумов уехал вместе
с Молодкиным, а я, в виде аманата, остался у Фаинушки.
Разговор не вязался, хотя Иван Тимофеич и старался оживить его, объявив, что"так нынче ягода дешева, так дешева — кому и вредно, и те едят! а вот грибов совсем не видать!". Но только что было меняло начал в ответ:"грибки, да ежели в сметанке", как внутри у Перекусихина 2-го произошел такой переполох, что всем показалось, что в соседней комнате
заводят орган. А невеста до того перепугалась, что инстинктивно поднялась
с места, сказав...
Вместе
с Глумовым я
проводил целые утра в делании визитов (иногда из Казанской части приходилось, по обстоятельствам, ехать на Охту), вел фривольные
разговоры с письмоводителями, городовыми и подчасками о таких предметах, о которых даже мыслить прежде решался, лишь предварительно удостоверившись, что никто не подслушивает у дверей, ухаживал за полицейскими дамами, и только скромность запрещает мне признаться, скольких из них довел я до грехопадения.
Она стояла передо мной, держа двумя пальчиками кусок балыка и отщипывая от него микроскопические кусочки своими ровными белыми зубами. Очевидно, что поступок Глумова не только не возмущал ее а, скорее, даже нравился; но
с какой целью она
завела этот
разговор? Были ли слова ее фразой, случайно брошенной, чтоб занять гостя, или же они предвещали перемену в судьбе моего друга?