Неточные совпадения
— То зачем же ее преследовать, тревожить, волновать ее воображение?.. О, я тебя хорошо знаю! Послушай, если ты хочешь, чтоб я тебе верила, то приезжай
через неделю в Кисловодск; послезавтра мы переезжаем туда. Княгиня остается здесь дольше. Найми квартиру рядом; мы будем
жить в большом
доме близ источника, в мезонине; внизу княгиня Лиговская, а рядом есть
дом того же хозяина, который еще не занят… Приедешь?..
Небольшой дворянский домик на московский манер, в котором
проживала Авдотья Никитишна (или Евдоксия) Кукшина, находился в одной из нововыгоревших улиц города ***; известно, что наши губернские города горят
через каждые пять лет. У дверей, над криво прибитою визитною карточкой, виднелась ручка колокольчика, и в передней встретила пришедших какая-то не то служанка, не то компаньонка в чепце — явные признаки прогрессивных стремлений хозяйки. Ситников спросил,
дома ли Авдотья Никитишна?
Клим первым вышел в столовую к чаю, в
доме было тихо, все, очевидно, спали, только наверху, у Варавки, где
жил доктор Любомудров, кто-то возился.
Через две-три минуты в столовую заглянула Варвара, уже одетая, причесанная.
Не желая видеть Дуняшу, он зашел в ресторан, пообедал там, долго сидел за кофе, курил и рассматривал, обдумывал Марину, но понятнее для себя не увидел ее.
Дома он нашел письмо Дуняши, — она извещала, что едет — петь на фабрику посуды, возвратится
через день. В уголке письма было очень мелко приписано: «Рядом с тобой
живет подозрительный, и к нему приходил Судаков. Помнишь Судакова?»
— Вы бы с братцем поговорили, — отвечала она, — они
живут через улицу, в
доме Замыкалова, вот здесь; еще погреб в
доме есть.
— И вы уж не откажите в моей просьбе и в доказательство, что не сердитесь, — я
живу через два
дома отсюда — позвольте вас просить позавтракать чем бог послал.
Мужики
жили исправно и
через меру барщиной не отягощались; дворовые смотрели весело, несмотря на то, что в
доме царствовала вечная сутолока по случаю беспрерывно сменявших друг друга гостей.
Господский
дом разделил надвое с таким расчетом, что одному брату достались так называемые парадные комнаты, а другому —
жилые, двадцать три крестьянских двора распределил
через двор: один двор одному брату, другой — рядом с первым — другому и т. д.
Я вспомнил о нем только уже
через несколько лет, и когда вспомнил, то даже удивился, так как мне представлялось в то время, что мы
жили в этом
доме вечно и что вообще в мире никаких крупных перемен не бывает.
Вахрушка
через прислугу, конечно, знал, что у Галактиона в
дому «неладно» и что Серафима Харитоновна пьет запоем, и по-своему жалел его. Этакому-то человеку
жить бы да
жить надо, а тут
дома, как в нетопленой печи. Ах, нехорошо! Вот ежели бы Харитина Харитоновна, так та бы повернула все единым духом. Хороша бабочка, всем взяла, а тоже
живет ни к шубе рукав. Дальше Вахрушка угнетенно вздыхал и отмахивался рукой, точно отгонял муху.
Я-то вот
через Матрену много узнаю, а та
через Агашу, а Агаша-то крестница Марьи Васильевны, что у князя в
доме проживает… ну, да ведь ты сам знаешь.
— Я двадцать рублей, по крайней мере, издержал, а
через полгода только один урок в купеческом
доме получил, да и то случайно. Двадцать рублей в месяц зарабатываю, да вдобавок поучения по поводу разврата, обуявшего молодое поколение, выслушиваю. А в летнее время на шее у отца с матерью
живу, благо ехать к ним недалеко. А им и самим
жить нечем.
Проходя мимо огромных
домов, в бельэтажах которых при вечернем освещении
через зеркальные стекла виднелись цветы, люстры, канделябры, огромные картины в золотых рамах, он невольно приостанавливался и с озлобленной завистью думал: «Как здесь хорошо, и
живут же какие-нибудь болваны-счастливцы!» То же действие производили на него экипажи, трехтысячные шубы и, наконец, служащий, мундирный Петербург.
Капитан был холостяк, получал сто рублей серебром пенсиона и
жил на квартире,
через дом от Петра Михайлыча, в двух небольших комнатках.
Тот, про которого говорится, был таков: у него душ двадцать заложенных и перезаложенных;
живет он почти в избе или в каком-то странном здании, похожем с виду на амбар, — ход где-то сзади,
через бревна, подле самого плетня; но он лет двадцать постоянно твердит, что с будущей весной приступит к стройке нового
дома.
Живя в Москве широкой жизнью, вращаясь в артистическом и литературном мире, задавая для своих друзей обеды, лет
через десять В.М. Лавров понял, что московская жизнь ему не под силу. В 1893 году он купил в восьми верстах от городка Старая Руза, возле шоссе, клочок леса между двумя оврагами, десятин двадцать, пустошь Малеевку, выстроил в этом глухом месте
дом, разбил сад и навсегда выехал из Москвы, посещая ее только по редакционным делам в известные дни, не больше раза в неделю.
Через несколько дней, часу в двенадцатом утра, мы отправились в Фонарный переулок, и так как
дом Зондермана был нам знаком с юных лет, то отыскать квартиру Балалайкина не составило никакого труда. Признаюсь, сердце мое сильно дрогнуло, когда мы подошли к двери, на которой была прибита дощечка с надписью: Balalaikine, avocat. Увы! в былое время тут
жила Дарья Семеновна Кубарева (в просторечии Кубариха) с шестью молоденькими и прехорошенькими воспитанницами, которые называли ее мамашей.
Недели
через две, как был уговор, приехал и Головинский. Он остановился у Брагиных, заняв тот флигелек, где раньше
жил Зотушка со старухами. Татьяна Власьевна встретила нового гостя сухо и подозрительно: дескать, вот еще Мед-Сахарыч выискался… Притом ее немало смущало то обстоятельство, что Головинский поселился у них во флигеле; человек еще не старый, а в
дому целых три женщины молодых, всего наговорят. Взять хоть ту же Марфу Петровну: та-ра-ра, ты-ры-ры…
Но в это время глаза мельника устремляются на плотину — и он цепенеет от ужаса: плотины как не бывало; вода гуляет
через все снасти… Вот тебе и мастак-работник, вот тебе и парень на все руки! Со всем тем, боже сохрани, если недовольный хозяин начнет упрекать Акима: Аким ничего, правда, не скажет в ответ, но уж зато с этой минуты бросает работу, ходит как словно обиженный,
живет как вон глядит; там кочергу швырнет, здесь ногой пихнет, с хозяином и хозяйкой слова не молвит, да вдруг и перешел в другой
дом.
Извозчики неожиданно остановились. Я открыл глаза и увидел, что мы стоим на Сергиевской, около большого
дома, где
жил Пекарский. Орлов вышел из саней и скрылся в подъезде. Минут
через пять в дверях показался лакей Пекарского, без шапки, и крикнул мне, сердясь на мороз...
Жило семейство Норков как нельзя тише и скромнее. Кроме каких-то двух старушек и пастора Абеля, у них запросто не бывал никто. С выходом замуж Берты Ивановны, которая поселилась с своим мужем
через два
дома от матери, ежедневным их посетителем сделался зять. Шульц вместе с женою навещал тещину семью аккуратно каждый вечер и был настоящим их семьянином и сыном Софьи Карловны. Потом в
доме их, по известному читателям случаю, появился я, и в тот же день, вслед за моим выходом, Шульц привез художника Истомина.
Анна (так звали кухарку) имела в глазах швейцара то особенное преимущество, что, во-первых, была ему уже несколько знакома; во-вторых,
живя по соседству,
через дом, — она в значительной степени облегчала переговоры и сокращала, следовательно, время, дорогое каждому служащему.
Федя. Нашли. Представьте.
Через неделю нашли тело какое-то. Позвали жену смотреть. Разложившееся тело. Она взглянула. — Он? — Он. — Так и осталось. Меня похоронили, а они женились и
живут здесь и благоденствуют. А я — вот он. И
живу и пью. Вчера ходил мимо их
дома. Свет в окнах, тень чья-то прошла по сторе. И иногда скверно, а иногда ничего. Скверно, когда денег нет… (Пьет.)
[Я и мой товарищ по гимназии, нынче известный русский математик К. Д. Краевич, знавали этого антика в конце сороковых годов, когда мы были в третьем классе Орловской гимназии и
жили вместе в
доме Лосевых, «Антон-астроном» (тогда уже престарелый) действительно имел кое-какие понятия о небесных светилах и о законах вращения, но главное, что было интересно: он сам приготовил для своих труб стекла, отшлифовывая их песком и камнем из донышек толстых хрустальных стаканов, и
через них он оглядывал целое небо…
Посреди села находился небольшой пруд, вечно покрытый гусиным пухом, с грязными, изрытыми берегами; во ста шагах от пруда, на другой стороне дороги, высился господский деревянный
дом, давно пустой и печально подавшийся набок; за
домом тянулся заброшенный сад; в саду росли старые, бесплодные яблони, высокие березы, усеянные вороньими гнездами; на конце главной аллеи, в маленьком домишке (бывшей господской бане)
жил дряхлый дворецкий и, покрёхтывая да покашливая, каждое утро, по старой привычке, тащился
через сад в барские покои, хотя в них нечего было стеречь, кроме дюжины белых кресел, обитых полинялым штофом, двух пузатых комодов на кривых ножках, с медными ручками, четырех дырявых картин и одного черного арапа из алебастра с отбитым носом.
Краснова. Вот правду-то говорят, что все мы, бабы, сумасшедшие: сама ведь замуж пошла, никто меня не неволил, ну так и
жить бы, как по закону следует; а меня вот к тебе тянет, из
дому бежать хочу. А ты все виноват, Валентин Павлыч:
через тебя теперь я от
дому отбилась. Кабы не ты,
жила бы как-нибудь с мужем, по крайности бы горя не знала.
Этот Павел Афанасьев был лет десять тому назад мажордомом [Мажордо́м — в богатых помещичьих
домах старший лакей, заведовавший домашним хозяйством и остальными слугами; то же, что дворецкий.] у бабушки и пользовался особенным ее расположением; но, внезапно впав в немилость, так же внезапно превратился в скотника, да и в скотниках не удержался, покатился дальше, кубарем, очутился наконец в курной избе заглазной деревни на пуде муки месячины [3аглазная деревня — деревня, в которой помещик не
жил, получая доход с нее
через старосту или бурмистра.
Дорога на дачу шла
через окраину города, по Канатной улице, где в полуразвалившихся лачугах и частью в двухэтажных кирпичных
домах казенной стройки
жили заводские с семьями и всякая городская беднота.
— Тогда, — говорит, — все дело в час кончим, и завтра въехать в него можно, потому что в этом
доме дьякон на крестинах куриной костью подавился и помер, и
через то там теперь никто не
живет.
Переправясь
через Волгу, все поехали к Груне в Вихорево. Эта деревня ближе была к городу, чем Осиповка. Патап Максимыч не успел еще прибрать как следует для Дуни комнаты, потому и поторопился уехать домой с Дарьей Сергевной. По совету ее и убирали комнату. Хотелось Патапу Максимычу, чтобы богатая наследница Смолокурова
жила у него как можно лучше; для того и нанял плотников строить на усадьбе особенный
дом. Он должен был поспеть к Рождеству.
Закипели работы в Фатьянке, и месяца
через два саженях в двадцати от Святого ключа был выстроен поместительный
дом. Много в нем было устроено темных переходов, тайников, двойных стен и полов,
жилых покоев в подвалах с печами, но без окон. И
дом, и надворные строенья были обнесены частоколом с заостренными верхушками, ворота были только одни прямо перед
домом, а возле частокола внутри двора насажено было множество дерев и кустарников. Неподалеку от усадьбы с полдюжины крестьянских изб срубили.
В этом году мне пришлось проезжать
через Грохолевку, именье Бугрова. Хозяев я застал ужинавшими… Иван Петрович ужасно обрадовался мне и принялся угощать меня. Он потолстел и чуточку обрюзг. Лицо его по-прежнему сыто, лоснится и розово. Плеши еще нет. Лиза тоже потолстела. Полнота ей не к лицу. Ее личико начинает терять кошачий образ и, увы! приближается к тюленьему. Ее щеки полнеют и вверх, и вперед, и в стороны.
Живут Бугровы превосходно. Всего у них много. Прислуги и съестного полнехонький
дом…
Одеться и собраться для Глафиры было делом одной минуты, и
через полчаса ее наемный экипаж остановился у небольшого каменного
дома, где
жил генерал. Едва Глафира вступила в переднюю главного помещения этого
дома, человек в полуформенном платье, спросив ее фамилию, тотчас же пригласил ее наверх и сказал, что генерал ее ждет.
Мы
жили в тех архимосковских номерах челышевского
дома, которые прошли
через столько"аватаров"(превратностей) и кончили в виде миллионного"Метрополя"после грандиозного пожара.
Сидел понурившись, свесив ноги
через грядку телеги, тупо глядя на грязные, намокшие сапоги… Позор! Гадость! Скверно было на душе. Туловище как будто налито было по самое горло какою-то омерзительною жидкостью, казалось — качнешься, и вот-вот она хлынет
через рот наружу. И
дома всё узнают
через Таню и Доню. И эта гадостная песня… Ах, как скверно и как неинтересно
жить на свете!
Через несколько сажен по бульвару Монморанси стоит
дом, или, лучше сказать, отель, Гонкура. Свои собственные
дома имеют в Париже очень немногие литераторы, даже из тех, кто заработывает большие деньги. У Гонкуров было наследственное состояньице. От Тургенева я слышал, что оставшийся в живых брат может, не рассчитывая на доход от романов,
проживать тысяч 35–40 франков в год. А он холостой человек.
— Говорит, что не раньше, как
через год или два. А какая такая работа у этого свистуна, чёрт его знает. Чудак, ей-богу! Пристал ко мне, как с ножом к горлу: отчего ваша жена на сцену не поступает? С этакой, говорит, благодарной наружностью, с таким развитием и уменьем чувствовать грешно
жить дома. Она, говорит, должна бросить всё и идти туда, куда зовет ее внутренний голос. Житейские рамки созданы не для нее. Такие, говорит, натуры, как она, должны находиться вне времени и пространства.
— Ай, ай, ай! Вот так знакомство. Вы здесь на Песках
живете, как на добродетельном оазисе среди пустыни беспутства, а за границей благословенных Песков опасно отпускать девушку одну с неизвестной подругой к неизвестной даме. Еще недавно был такой случай, что девушка из очень порядочного
дома, познакомившись в Летнем саду с какой-то барышней, была ею
через неделю после этого знакомства увезена к полковнице Усовой, и только по счастью бедняжке удалось безнаказанно вырваться из этого вертепа.
Ровно
через неделю, поздно ночью, к воротам
дома, где
жил Лука Иванович, подъехали сани без козел, в виде какой-то корзины с широким щитом, запряженные парой круглых маленьких лошадок. Фыркая и шумя погремушками, еле остановились лошадки на тугих вожжах. Ими правила женская фигура в меховой шапочке и опушенном бархатном тулупчике.
Не долго муж
прожил с ней: месяца
через два он ушел из
дому и не воротился. Пошел ли он просто бродяжничать, собрался ли назад в Россию — неизвестно. Он ушел, не простившись ни с женою, ни с дочерью, которой уже пошел третий год.
Кончилось представление. Господа офицеры с барыньками в собрание повзводно тронулись, окончательно вечер пополировать. Гусаков Алешка земляков, которые уж очень руками распространялись, пораспихал. «Не мыльтесь, братцы, бриться не будете». И, дамской сбруи не сменивши, узелок с военной шкуркой под мышку, да и к себе. Батальонный евонный
через три квартала
жил, —
дома, не торопясь, из юбок вылезать способней…
Пышность и великолепие царского жилища, золотом расшитые кафтаны дворцовых служителей, все это, несмотря на то, что она
жила в богатом
доме Салтыковой, после двух лет привычки к своей скромной келье в Новодевичьем монастыре, поразило воображение Марьи Осиповны Олениной. Трепещущая, еле передвигая нет-нет да подкашивающиеся ноги, прошла она, в сопровождении камер-лакея, до внутренних апартаментов государыни.
Через некоторое время, показавшееся Олениной вечностью, она очутилась перед закрытыми дверьми.
— Да так! С одним моим знакомым был случай не в пример необыкновеннее вашего.
Жил это он в своем имении Харьковской губернии, сад у него был при
доме большой, а за садом болото. Вот он раз утречком взял ружье, собаку крикнул — Нормой звали — и отправился
через сад на болото. Собака вперед убежала и на болоте уже стойку сделала, а он только что к нему подходить стал, как вдруг из
дому лакей бежит.
— Так и есть. Это ж вы за племянницей нашего старшего врача лупили. В тиатре она на комедь смотрела…
Через дом от нас
живет. Ах, корнет-пистон, комар тебя забодай! Ну и хват! Ан потом снежком ее занесло, ветром сдуло, а вы в мою калитку от двух бортов с разлета и попали… Ловко. Эй, Алешка! Что ж зверобой? Протодиакона за тобой спосылать, что ли?
Прошел год. Предчувствия девочки оправдались, мать не вернулась за нею и она осталась
жить в
доме Афанасия Афанасьевича Горбачева. Агафья Тихонова привязалась к ней, как родная мать, особенно после смерти своего мужа, случившейся
через несколько месяцев после появления в
доме Горбачева Аленушки.
— Нет, нет! — поспешно отвечала она. — Я
живу около Покровского…
через четверть часа я буду
дома.
Если б мне сказали: вот ты хочешь добра народу, — выбирай одно из двух: дать ли всему разоренному народу на двор по 3 лошади, по 2 коровы и по три навозные десятины, и по каменному
дому, или только свободу вероисповедания, обученья, передвижения и уничтожение всех специальных законов для крестьян, то, не колеблясь, я выбрал бы второе, потому что убежден, что какими бы материальными благами ни оделить крестьян, если только они останутся с тем же духовенством, теми же приходскими школами, теми же казенными кабаками, той же армией чиновников, мнимо озабоченных их благосостоянием, то они
через 20 лет опять
проживут всё и останутся такими же бедными, какими были.
Через пять недель, а именно четвертого августа, Баранщиков был уже на Дунае и встретил тут запорожских казаков. Они его приветили, и он
проживал у них некоторое время, в разных
домах, «у кого дни два, три и четыре».
Нечего греха таить: как я ни миролюбив, а все-таки приятно и самому поздравлять и принимать поздравления. Если уж воевать, так лучше бить, нежели самому быть биту. Но как разгорается война, как быстры ее огнедышащие шаги! Мне это напоминает один пожар, который я видел в детстве,
живя в большом селе: только что загорелся один
дом, а
через час все уже соломенные крыши полыхают, конца-краю нет огненному морю.