Неточные совпадения
Едва Сергей Иванович с Катавасовым успели подъехать к особенно оживленной нынче
народом станции Курской
железной дороги и, выйдя из кареты, осмотреть подъезжавшего сзади с вещами лакея, как подъехали и добровольцы на четырех извозчиках. Дамы с букетами встретили их и в сопровождении хлынувшей за ними толпы вошли в станцию.
Трудно даже и сказать, почему это; видно, уже
народ такой, только и удаются те совещания, которые составляются для того, чтобы покутить или пообедать, как — то: клубы и всякие воксалы [Воксал (англ. vauxholl) — увеселительное заведение, собрание; впоследствии это название было присвоено станционным помещениям на
железной дороге.] на немецкую ногу.
Движется «кобылка» сквозь шпалеры
народа, усыпавшего даже крыши домов и заборы… За ссыльнокаторжными, в одних кандалах, шли скованные по нескольку
железным прутом ссыльные в Сибирь, за ними беспаспортные бродяги, этапные, арестованные за «бесписьменность», отсылаемые на родину. За ними вереница заваленных узлами и мешками колымаг, на которых расположились больные и женщины с детьми, возбуждавшими особое сочувствие.
В приемной Английского клуба теперь стоит узкая
железная клетка. В ней везли Емельяна с Урала до Москвы и выставляли на площадях и базарах попутных городов «на позорище и устрашение» перед толпами
народа, еще так недавно шедшего за ним. В этой клетке привезли его и на Болотную площадь и 16 января 1775 года казнили.
Чело надменное вознесши,
Схватив
железный скипетр, царь,
На громком троне властно севши,
В
народе зрит лишь подлу тварь.
Живот и смерть в руке имея...
Пел он о славном походе
И о великой борьбе;
Пел о свободном
народеИ о народе-рабе;
Пел о пустынях безлюдных
И о
железных цепях...
Мы в последние пять лет, говоря высокопарным слогом, шагнули гигантски вперед: у нас уничтожено крепостное право, устроен на новых порядках суд, умерен произвол администрации, строятся всюду
железные дороги — и для всех этих преуспеяний мы будем иметь в нашем маленьком собрании по представителю: у нас будет и новый судья Марьеновский, и новый высоко приличный администратор Абреев, и представитель
народа Замин, и прокурорский надзор в особе любезнейшего Захаревского, и даже предприниматель по железнодорожному делу, друг мой Виссарион Захаревский.
И
народ бежал встречу красному знамени, он что-то кричал, сливался с толпой и шел с нею обратно, и крики его гасли в звуках песни — той песни, которую дома пели тише других, — на улице она текла ровно, прямо, со страшной силой. В ней звучало
железное мужество, и, призывая людей в далекую дорогу к будущему, она честно говорила о тяжестях пути. В ее большом спокойном пламени плавился темный шлак пережитого, тяжелый ком привычных чувств и сгорала в пепел проклятая боязнь нового…
— Намедни, — продолжал Рыбин, — вызвал меня земский, — говорит мне: «Ты что, мерзавец, сказал священнику?» — «Почему я — мерзавец? Я зарабатываю хлеб свой горбом, я ничего худого против людей не сделал, — говорю, — вот!» Он заорал, ткнул мне в зубы… трое суток я сидел под арестом. Так говорите вы с
народом! Так? Не жди прощенья, дьявол! Не я — другой, не тебе — детям твоим возместит обиду мою, — помни! Вспахали вы
железными когтями груди
народу, посеяли в них зло — не жди пощады, дьяволы наши! Вот.
— Ведь все эти
железные павильоны остались от прежней Московской Всероссийской выставки на Ходынке. Вот их-то в Петербурге, экономии ради, и решили перевезти сюда, хотя, говоря по совести, и новые не обошлись бы дороже. А зато, если бы стояли эти здания на своих местах, так не было бы на Ходынке тех рвов и ям, которые даже заровнять не догадались устроители, а ведь в этих-то ямах и погибло больше всего
народу.
Тревожно провели нищие эту ночь в ожидании подаяния, в ожидании горсти серебра на каждого. Еще затемно толпы их хлынули на Рождественский бульвар, но решетчатые
железные ворота были заперты. Стучались, просили, дрожали на морозе, стоя полубосыми ногами на льду тротуара и на снегу мостовой. А
народ с каждой минутой прибывал.
— Одна из причин гибели такой массы
народа — это Всероссийская выставка. Особенно вот это главное огромное
железное здание!
Всю ночь громыхали по булыжным мостовым длинные обозы отходников, заменявших тогда канализацию, но и с перенесением из Анненгофской рощи свалки нечистот к Сортировочной станции Московско-Казанской
железной дороги все-таки еще в нее сливались нечистоты, и название «Анненгофская роща» было только в указателях Москвы и официальных сообщениях, — в
народе ее знали испокон века и до последних дней только под одним названием: «Говенная роща!»
Царь любил звериный бой. Несколько медведей всегда кормились в
железных клетках на случай травли. Но время от времени Иоанн или опричники его выпускали зверей из клеток, драли ими
народ и потешались его страхом. Если медведь кого увечил, царь награждал того деньгами. Если же медведь задирал кого до смерти, то деньги выдавались его родным, а он вписывался в синодик для поминовения по монастырям вместе с прочими жертвами царской потехи или царского гнева.
— Вам вот смешно, — сказал Ванюша, — а вы подите-ка сами поговорите с этим
народом: не дают тебе хода, да и шабаш. Слова, так и того не добьешься. — Ванюша сердито бросил к порогу
железное ведро. — Не русские какие-то.
Но сам не успевает пробраться к лестнице и, вижу, проваливается. Я вижу его каску наравне с полураскрытой крышей… Невдалеке от него вырывается пламя… Он отчаянно кричит… Еще громче кричит в ужасе публика внизу… Старик держится за
железную решетку, которой обнесена крыша, сквозь дым сверкает его каска и кисти рук на решетке… Он висит над пылающим чердаком… Я с другой стороны крыши, по желобу, по ту сторону решетки ползу к нему, крича вниз
народу.
Да, я понимаю, если бы на месте этих истребленных лесов пролегли шоссе,
железные дороги, если бы тут были заводы, фабрики, школы —
народ стал бы здоровее, богаче, умнее, но ведь тут ничего подобного!
Пятьдесят лет ходил он по земле,
железная стопа его давила города и государства, как нога слона муравейники, красные реки крови текли от его путей во все стороны; он строил высокие башни из костей побежденных
народов; он разрушал жизнь, споря в силе своей со Смертью, он мстил ей за то, что она взяла сына его Джигангира; страшный человек — он хотел отнять у нее все жертвы — да издохнет она с голода и тоски!
Народ по
железным дорогам ездит, — да ей-то что от этого?
— Один — пропал… другой — пьяница!.. Дочь… Кому же я труд свой перед смертью сдам?.. Зять был бы… Я думал — перебродит Фомка, наточится, — отдам тебя ему и с тобой всё — на! Фомка негоден… А другого на место его — не вижу… Какие люди пошли!.. Раньше
железный был
народ, а теперь — никакой прочности не имеют… Что это? Отчего?
— Близехонько, крестной! — отвечал с колокольни мальчик, — на самом выгоне — вон уж поровнялись с нашими, что засели на болоте; да они их не видят… Впереди едут конные… в
железных шапках с хвостами… Крестной! крестной! да на них и одежа-та
железная… так от солнышка и светит… Эва! сколько их!.. Вот пошли пешие!.. Эге! да народ-то все мелкой, крестной! Наши с ними справятся…
И здоровенные эти двоеданы, а руки — как
железные. Арефа думал, что и жив не доедет до рудника. Помолчит-помолчит и опять давай молиться вслух, а двоеданы давай колотить его. Остановят лошадь, снимут его с телеги и бьют, пока Арефа кричит и выкликает на все голоса. Совсем озверел заводский
народ… Положат потом Арефу замертво на телегу и сами же начнут жаловаться...
— Ещё и церкви рассыплют. А — как же?
Народ — не
железный.
И возможно ли допустить сомнение, что праведный суд полезен в стране, в которой устроиваются
железные дороги и пароходное движение, поощряется промышленная деятельность, все живые силы
народа вызываются на свободный, полезный труд», и пр. и пр.
И, как только кончилась война, мы и принялись за дело: тысячи
народа хлынули за границу, внешняя торговля усилилась с понижением тарифа, иностранцы явились к нам строить
железные дороги, от нас поехали молодые люди в иностранные университеты, в литературе явились целые периодические издания, посвященные переводам замечательнейших иностранных произведений, в университетах предполагаются курсы общей литературы, английского и французского судопроизводства и пр.
Иосиф Делинский, именитый гражданин, бывший семь раз степен-ным посадником — и всякий раз с новыми услугами отечеству, с новою честию для своего имени, — всходит на
железные ступени, открывает седую, почтенную свою голову, смиренно кланяется
народу и говорит ему, что князь московский прислал в Великий Новгород своего боярина, который желает всенародно объявить его требования…
Да не робей за отчизну любезную…
Вынес достаточно русский
народ,
Вынес и эту дорогу
железную —
Вынесет всё, что господь ни пошлет!
Целая картина ярко вспыхивает в моем воображении. Это было давно; впрочем, всё, вся моя жизнь, та жизнь, когда я не лежал еще здесь с перебитыми ногами, была так давно… Я шел по улице, кучка
народа остановила меня. Толпа стояла и молча глядела на что-то беленькое, окровавленное, жалобно визжавшее. Это была маленькая хорошенькая собачка; вагон конно-железной дороги переехал ее. Она умирала, вот как теперь я. Какой-то дворник растолкал толпу, взял собачку за шиворот и унес. Толпа разошлась.
— Лошадей!.. Погоню!.. — перебегая из горницы в горницу и взмахивая
железным коромыслом, неистово кричал Патап Максимыч. — Лошадей седлать!.. Всех работников на́ конь!.. Во все деревни послать!.. Сбить весь
народ!..
Если в действительной жизни иллюзия лишь на мгновение искажает действительность, то в отвлеченной области заблуждение может господствовать целые тысячелетия, может надеть свое
железное ярмо на целые
народы, заглушить самые благородные порывы человечества и с помощью своих рабов, обманутых им, заковать того, кого не смогло обмануть.
Сила не в том, что человек может связать узлом
железную кочергу, и не в том, что он может обладать биллионами и триллионами рублей, и не в том, что может своими солдатами завоевать целый
народ, а сила, во много раз большая всех этих сил, в том, что человек может от всей души простить обидчику, что может воздержаться от желания, если знает, что желание это грешное, может во всякую минуту вспомнить про то, что в нем живет дух божий.
Толпа этого
народа несколько раз собиралась у станций Царскосельской
железной дороги и ждала государя, а когда государь выходил на крыльцо, она становилась на колени и кричала «ура!», вопя в то же время о хлебе и защите.
Площадь была полна
народом, и в этой массе слышалось злобное рычанье, ропот на то, что мало казнить таким образом, а следует вешать, вешать за ребро на
железный крюк.
И родила она младенца мужского пола, которому надлежит пасти все
народы жезлом
железным» (Апок. 15:1–2, 5).
— Хоть ты и кузнец, а сам-от, видно, не
железный, — громко на весь
народ похвалился Алеша.
Биржа полнехонька, даже ступени ее
железного здания усеяны тесной, сплошной толпой
народа; в трактирах вереницы ловких половых едва успевают разносить кушанья — праздник большой да к тому ж и разговенье.
Минутами я перестаю выносить пытку этих
железных обручей, сдавливающих мозг; мне хочется неудержимо выбежать на улицу, на площадь, где
народ, и крикнуть...
Вынес достаточно русский
народ,
Вынес и эту дорогу
железную, —
Вынесет всё — и широкую, ясную
Грудью дорогу проложит себе…
Жаль только…
— Они говорят, что благодарность забывается
народом, когда он стонет под
железным игом, когда польское имя здесь в унижении, в презрении, религия их гонима, когда из поляков хотят сделать рабов, а не преданных подданных.
От Красного крыльца до Успенского собора
народ стоял в два ряда, ожидая с нетерпением великого князя, который прощался со своей матерью, поручая юному сыну править Москвою, одевался в
железные доспехи и отдавал распоряжения своей рати.
Часть
народа пала ниц, думая, что по полю катится огромная
железная колесница.
Чело надменное вознесши,
Прияв
железный скипетр, царь,
На громном троне властно севши,
В
народе зрит лишь подлу тварь.
Живот и смерть в руке имея:
„По воле, — рекл, — щажу злодея;
„Я властию могу дарить;
„Где я смеюсь, там все смеется;
„Нахмурюсь грозно, все смятется;
„Живешь тогда, велю коль жить...
От Красного крыльца до Успенского собора
народ стоял в два ряда, ожидая с нетерпением великого князя, который прощался с своей матерью, поручая юному сыну править Москвою, одевался в
железные доспехи, отдавал распоряжения своей рати.
Но, не будучи в силах бороться, русский
народ противопоставлял
железной воле реформатора страшную силу — силу отрицания.
Потому что мы очень строги,
А на строгость ту зол
народ,
У нас портят
железные дороги,
Гибнут озими, падает скот.
9-го мая, на день св. Николая Угодника, происходило разрушение деевской часовни. Зрелище было страшное и непристойное, и к сему же как на зло
железный крест с купольного фонаря сорвался и повис на цепях, а будучи понуждаем баграми к падению, упал внезапно и проломил пожарному солдату голову, отчего тот здесь же и помер. Вечером к молельной собрался
народ, и их, и наш церковный, и много горестно плакали.