Неточные совпадения
Я, знаете, труслив-с,
поехал намедни
к Б—ну, — каждого
больного minimum по получасу осматривает; так даже рассмеялся, на меня глядя: и стукал, и слушал, — вам, говорит, между прочим, табак не годится; легкие расширены.
Публика начала съезжаться на воды только
к концу мая. Конечно, только половину этой публики составляли настоящие
больные, а другая половина
ехала просто весело провести время, тем более что летом жизнь в пыльных и душных городах не представляет ничего привлекательного.
Это предложение доктора обрадовало Бахарева, как ребенка, которому после долгой ненастной погоды позволили наконец выйти на улицу. С нетерпением всех
больных, засидевшихся в четырех стенах, он воспользовался случаем и сейчас же решил
ехать к Ляховскому, у которого не был очень давно.
Недели через три почта привезла из Петербурга бумагу на имя «управляющего губернией». В канцелярии все переполошилось. Регистратор губернского правления прибежал сказать, что у них получен указ. Правитель дел бросился
к Тюфяеву, Тюфяев сказался
больным и не
поехал в присутствие.
Кочетов с удовольствием
ехал каждый раз
к своей
больной и проводил здесь больше времени, чем было нужно. Тарас Семеныч встречал его умоляющими глазами, так что доктору делалось даже совестно.
[Жена Невельского, Екатерина Ивановна, когда
ехала из России
к мужу, сделала верхом 1100 верст в 23 дня, будучи
больною, по топким болотам и диким гористым тайгам и ледникам охотского тракта.
В генваре 1820 года я должен был
ехать в Бессарабию
к больной тогда замужней сестре моей.
В тот же день, после обеда, начали разъезжаться: прощаньям не было конца. Я,
больной, дольше всех оставался в Лицее. С Пушкиным мы тут же обнялись на разлуку: он тотчас должен был
ехать в деревню
к родным; я уж не застал его, когда приехал в Петербург.
Несколько раз готов я был броситься
к ней на шею и просить, чтоб она не ездила или взяла нас с собою; но
больное ее лицо заставляло меня опомниться, и желанье, чтоб она
ехала лечиться, всегда побеждало мою тоску и страх.
Не имея полной доверенности
к искусству уфимских докторов, мать решилась
ехать в Оренбург, чтоб посоветоваться там с доктором Деобольтом, который славился во всем крае чудесными излечениями отчаянно
больных.
Юлия, услыхав о приезде Мари
к Вихрову, воспылала нетерпением взглянуть на нее и поэтому подговорила мужа, в одно утро,
ехать в Воздвиженское как бы затем, чтобы навестить
больного, у которого они давно уже не были.
Я
больная брожу и не
еду к родным...
— Половина одиннадцатого! Я и был там… Но я сказался
больным и уехал и — это первый, первый раз в эти пять дней, что я свободен, что я был в состоянии урваться от них, и приехал
к тебе, Наташа. То есть я мог и прежде приехать, но я нарочно не
ехал! А почему? ты сейчас узнаешь, объясню; я затем и приехал, чтоб объяснить; только, ей-богу, в этот раз я ни в чем перед тобой не виноват, ни в чем! Ни в чем!
— Мой муж
больной, — повторяет дама, — а меня ни за что не хотел
к вам пускать. Вот я ему и говорю:"Сам ты не можешь
ехать, меня не пускаешь — кто же, душенька, по нашему делу будет хлопотать?"
Сын, никогда не разлучавшийся с отцом, сам был
к нему горячо привязан и, узнав о внезапной болезни отца, занемогшего на одной рыбной ловле, за Пушкином, куда он
поехал после похорон дочери, тотчас же отправился, чтобы перевезти
больного отца в Москву.
Живут все эти люди и те, которые кормятся около них, их жены, учителя, дети, повара, актеры, жокеи и т. п., живут той кровью, которая тем или другим способом, теми или другими пиявками высасывается из рабочего народа, живут так, поглощая каждый ежедневно для своих удовольствий сотни и тысячи рабочих дней замученных рабочих, принужденных
к работе угрозами убийств, видят лишения и страдания этих рабочих, их детей, стариков, жен,
больных, знают про те казни, которым подвергаются нарушители этого установленного грабежа, и не только не уменьшают свою роскошь, не скрывают ее, но нагло выставляют перед этими угнетенными, большею частью ненавидящими их рабочими, как бы нарочно дразня их, свои парки, дворцы, театры, охоты, скачки и вместе с тем, не переставая, уверяют себя и друг друга, что они все очень озабочены благом того народа, который они, не переставая, топчут ногами, и по воскресеньям в богатых одеждах, на богатых экипажах
едут в нарочно для издевательства над христианством устроенные дома и там слушают, как нарочно для этой лжи обученные люди на все лады, в ризах или без риз, в белых галстуках, проповедуют друг другу любовь
к людям, которую они все отрицают всею своею жизнью.
Итак, через день назначено было
ехать к Александре Степановне и она с своим башкиролюбивым супругом отправилась накануне в свою Каратаевку и пригласила, с позволенья отца, старшую и младшую сестру; а Елизавета Степановна осталась дома под предлогом, что у ней
больной муж лежит в Бугуруслане, а собственно для назидательных бесед с стариками.
В следующие затем дни Андрей Ефимыч сказывался
больным и не выходил из номера. Он лежал лицом
к спинке дивана и томился, когда друг развлекал его разговорами, или же отдыхал, когда друг отсутствовал. Он досадовал на себя за то, что
поехал, и на друга, который с каждым днем становился все болтливее и развязнее; настроить свои мысли на серьезный, возвышенный лад ему никак не удавалось.
— Ивану Иванычу-то? А я вот сапожки снял и босиком прыгаю. Ножки у меня
больные, стуженые, а без сапогов оно выходит слободнее… Слободнее, молодчик… То есть без сапогов-то… Значит, племянник? А он хороший человек, ничего… Дай бог здоровья… Ничего… Я про Ивана Иваныча-то…
К молокану
поехал… О господи, помилуй!
Сама княгиня не
поехала к своей подруге, так как она ждала
к себе Миклакова, но денег ей, конечно, сейчас же послала и, кроме того, отправила нарочного
к Елпидифору Мартынычу с строгим приказанием, чтобы он сейчас же
ехал и оказал помощь г-же Петицкой. Тот, конечно, не смел ослушаться и приехал
к больной прежде даже, чем возвратилась ее горничная.
— Между нами одна разница, — продолжала она с дрожащими губами и раздувшимися ноздрями. — Вы с ваших обожательниц берете деньги за визиты, а я
к Бегушеву
еду даром, и не
к нему даже, а
к моей
больной подруге!
Я сообщил Кокошкину и другим роковой приговор Высоцкого. Все были глубоко огорчены. Подумав вместе, мы решились, однако, собрать консилиум. Я
поехал к Высоцкому и сообщил ему наше желание. Он был очень доволен и сказал, что он сам желал консилиума, не для
больного, а для себя, но не хотел вводить его в бесполезные издержки. Григорий Яковлевич, по моему желанию, пригласил на консилиум Мудрова и Маркуса.
Лучше, кажется, уже нельзя было отправить
больного, как он отправлялся, и Павел Фермор в полном спокойствии возвратился
к своему полку в петергофский лагерь, а на третий день после проводов брата
поехал к своей тетке, которая тогда проводила лето на даче близ Сергия, и там скоро получил неожиданное известие, как отменно уберегли на пароходе его брата.
Иван Иванович Ден послал доктора рассказать все Антонию, а сам немедленно довел о происшествии с Николаем Фермором до ведома великого князя. А Михаил Павлович сейчас велел призвать
к себе Павла Федоровича Фермора и приказал ему немедленно
ехать в Варшаву и привезти «
больного» в Петербург.
—
К чертовой матери! — тонко закричал он, и его
больной голос разнесся по сводам. — Я не Колобков. Отлезь от меня! Не Колобков. Не
еду! Не
еду!
Хотя это обстоятельство само по себе не давало никаких поводов
к перетолковыванию, потому что Винский
ехал навестить
больного приятеля, прежнего товарища своей тяжелой участи, и потому что дорога лежала возле самого дома Болдухиных, но Варваре Михайловне показалось, что «умысел другой тут есть», что Винский знает все и
едет посмотреть невесту и что, может быть, нужно еще его одобрение для решительного окончания их дела.
Через несколько часов я пришел снова. Колоквинта подействовала, но дыхание
больного стало еще более затрудненным. Оставался один исход — трахеотомия. Я отправился
к Ивану Семеновичу. Он внимательно выслушал меня, покачал головою и
поехал со мною.
Я сижу дома в кружке добрых знакомых, болтаю, смеюсь; нужно съездить
к больному; я
еду, делаю, что нужно, утешаю мать, плачущую над умирающим сыном; но, воротившись, я сейчас же вхожу в прежнее настроение, и на душе не остается мрачного следа.
— Нет, я
поеду, — сказала
больная, подняла глаза
к небу, сложила руки и стала шептать несвязные слова. — Боже мой! за что же? — говорила она, и слезы лились сильнее. Она долго и горячо молилась, но в груди так же было больно и тесно, в небе, в полях и по дороге было так же серо и пасмурно, и та же осенняя мгла, ни чаще, ни реже, а все так же сыпалась на грязь дороги, на крыши, на карету и на тулупы ямщиков, которые, переговариваясь сильными, веселыми голосами, мазали и закладывали карету.
Амбулатория у меня полна
больными. Выздоровление Черкасова, по-видимому, произвело эффект. Зареченцы, как передавала нам кухарка, довольны, что им прислали «настоящего» доктора. С каждым
больным я завожу длинный разговор и свожу его
к холере, настоятельно советую быть поосторожнее с
едою и при малейшем расстройстве желудка обращаться ко мне за помощью.
Сам еще
больной, лихорадящий и кашляющий, он немедленно
поехал к автору на Вознесенский проспект и… застал его укладывающим чемоданы: он получил место где-то на Амуре и
ехал туда.
Жизнь он вел умеренную и размеренную, часы
еды были определенные, вставал и ложился в определенный час. Но часто по ночам звонили звонки, он уезжал на час, на два
к экстренному
больному; после этого вставал утром с головною болью и весь день ходил хмурый.
Было так. Папа считался лучшим в Туле детским врачом. Из Ясной Поляны приехал Лев Толстой просить папу приехать
к больному ребенку. Папа ответил, что у него много
больных в городе и что за город он не ездит. Толстой настаивал, папа решительно отказывался. Толстой рассердился, сказал, что папа как врач обязан
поехать. Папа ответил, что по закону врачи, живущие в городе, за город не обязаны ездить. Расстались они враждебно.
Чуть он себя почувствует немного худо, — она все бросает и, сама
больная, в жару,
едет к нему.
Отпускаю ее и собираюсь на обычную прогулку. Оказывается, что живущему у нас врачу есть дело
к больному в той самой деревне, из которой приходила солдатка, и в той, где волостное правление. Я присоединяюсь
к врачу, и мы вместе
едем.
Заходит в избу врач, я прощаюсь, и мы выходим на улицу, садимся в сани и
едем в небольшую соседнюю деревеньку на последнее посещение
больного. Врача еще накануне приезжали звать
к этому
больному. Приезжаем, входим вместе в избушку. Небольшая, но чистая горница, в середине люлька, и женщина усиленно качает ее. За столом сидит лет восьми девочка и с удивлением и испугом смотрит на нас.
Второй день у нас не было эвакуации, так как санитарные поезда не ходили. Наместник
ехал из Харбина, как царь, больше, чем как царь; все движение на железной дороге было для него остановлено; стояли санитарные поезда с
больными, стояли поезда с войсками и снарядами, спешившие на юг
к предстоявшему бою.
Больные прибывали
к нам без конца; заняты были все койки, все носилки, не хватало и носилок;
больных стали класть на пол.
Когда на другой день, в два часа, я
поехал к княжне Баратовой, она лежала в постели, без памяти… с ней накануне сделалась нервная горячка. Лучшие доктора были около
больной.
Велено ему тотчас
ехать во двор татарского царевича, осмотреть
больного и возвратиться
к великому князю с донесением, будет ли он жив и можно ли ему помочь.
Когда Леонид Михайлович
поехал к своей
больной матери, он совсем не думал о Фанни Викторовне.
Когда болезнь усилилась, последний
поехал с донесением об этом
к государю, и в Кобрин прискакали посланные императором сын Суворова и лейб-медик Вейкарт. Новый врач принялся за лечение, но
больной его не слушался, спорил с ним и советовался с фельдшером Наумом.
Вернувшись
к себе в палату, Пашка сел на кровать и стал дожидаться доктора, чтобы идти с ним ловить чижей или
ехать на ярмарку. Но доктор не шел. В дверях соседней палаты мелькнул ненадолго фельдшер. Он нагнулся
к тому
больному, у которого на голове лежал мешок со льдом, и крикнул...
Александр Васильевич вышел и
поехал к разводу. Вслед за ним отбыл и Павел Петрович. Внимание всех окружающих было напряжено. На разводе предстояла главная опасность, так как там было
больное место государя и Суворова. Так и вышло.
Маршалек же тогда
ехал с какого-то служебного дела, и его сопровождали соседний становой и еще кто-то, и всем им мое безумие явлено ясно, и поличье распространения революционных бумаг они взяли, а меня маршалек всадил
к себе в коляску и привез
к себе как весьма
больного.
Убегая из Москвы, люди этого войска захватили с собой всё, чтò было награблено. Наполеон тоже увозил с собой свой собственный trésor. [сокровище.] Увидав обоз, загромождавший армию, Наполеон ужаснулся (как говорит Тьер). Но он, с своею опытностью войны, не велел сжечь все лишние повозки, как он это сделал с повозками маршала, подходя
к Москве; он посмотрел на эти коляски и кареты, в которых
ехали солдаты, и сказал, что это очень хорошо, что экипажи эти употребятся для провианта,
больных и раненых.