Неточные совпадения
Однако нужно счастие
И тут: мы летом
ехали,
В жарище,
в духоте
У многих помутилися
Вконец больные головы,
В вагоне ад пошел...
С чувством усталости и нечистоты, производимым ночью
в вагоне,
в раннем тумане Петербурга Алексей Александрович
ехал по пустынному Невскому и глядел пред собою, не думая о том, что ожидало его.
— Ах, что ты, Дуня! Не сердись, пожалуйста, Родя… Зачем ты, Дуня! — заговорила
в смущении Пульхерия Александровна, — это я, вправду,
ехала сюда, всю дорогу мечтала,
в вагоне: как мы увидимся, как мы обо всем сообщим друг другу… и так была счастлива, что и дороги не видала! Да что я! Я и теперь счастлива… Напрасно ты, Дуня! Я уж тем только счастлива, что тебя вижу, Родя…
Ведь так? — настаивал Свидригайлов с плутовскою улыбкой, — ну представьте же себе после этого, что я сам-то, еще
ехав сюда,
в вагоне, на вас же рассчитывал, что вы мне тоже скажете что-нибудь новенького и что от вас же удастся мне чем-нибудь позаимствоваться!
До Риги
ехали в разных
вагонах, а
в Риге Самгин сделал внушительный доклад Кормилицыну, настращал его возможностью и даже неизбежностью разных скандалов, несчастий, убедил немедленно отправить беженцев на Орел, сдал на руки ему Осипа и
в тот же вечер выехал
в Петроград, припоминая и взвешивая все, что дала ему эта поездка.
Ехал он
в вагоне второго класса, пассажиров было немного, и сквозь железный грохот поезда звонким ручейком пробивался знакомый голос Пыльникова.
—
В общем она — выдуманная фигура, — вдруг сказал Попов, поглаживая, лаская трубку длинными пальцами. — Как большинство интеллигентов. Не умеем думать по исторически данной прямой и все налево скользим. А если направо повернем, так уж до сочинения книг о религиозном значении социализма и даже вплоть до соединения с церковью… Я считаю, что прав Плеханов: социал-демократы могут — до определенного пункта —
ехать в одном
вагоне с либералами. Ленин прокламирует пугачевщину.
— Впрочем, этот термин, кажется, вышел из употребления. Я считаю, что прав Плеханов: социаль-демократы могут удобно
ехать в одном
вагоне с либералами. Европейский капитализм достаточно здоров и лет сотню проживет благополучно. Нашему, русскому недорослю надобно учиться жить и работать у варягов. Велика и обильна земля наша, но — засорена нищим мужиком, бессильным потребителем, и если мы не перестроимся — нам грозит участь Китая. А ваш Ленин для ускорения этой участи желает организовать пугачевщину.
Через час он
ехал в санитарном поезде, стоя на площадке
вагона, глядя на поля, уставленные палатками — белыми пузырями.
Когда я
ехал сюда, вы всю ночь снились мне
в вагоне.
Эта мысль пьянила меня еще
в Москве, и особенно
в вагоне, когда я сюда
ехал; я признался уже
в этом выше.
Обер-кондуктор с блестящими галунами и сапогами отворил дверь
вагона и
в знак почтительности держал ее,
в то время как Филипп и артельщик
в белом фартуке осторожно выносили длиннолицую княгиню на ее складном кресле; сестры поздоровались, послышались французские фразы о том,
в карете или коляске
поедет княгиня, и шествие, замыкающееся горничной с кудряшками, зонтиками и футляром, двинулось к двери станции.
Через год после того, как пропал Рахметов, один из знакомых Кирсанова встретил
в вагоне, по дороге из Вены
в Мюнхен, молодого человека, русского, который говорил, что объехал славянские земли, везде сближался со всеми классами,
в каждой земле оставался постольку, чтобы достаточно узнать понятия, нравы, образ жизни, бытовые учреждения, степень благосостояния всех главных составных частей населения, жил для этого и
в городах и
в селах, ходил пешком из деревни
в деревню, потом точно так же познакомился с румынами и венграми, объехал и обошел северную Германию, оттуда пробрался опять к югу,
в немецкие провинции Австрии, теперь
едет в Баварию, оттуда
в Швейцарию, через Вюртемберг и Баден во Францию, которую объедет и обойдет точно так же, оттуда за тем же проедет
в Англию и на это употребит еще год; если останется из этого года время, он посмотрит и на испанцев, и на итальянцев, если же не останется времени — так и быть, потому что это не так «нужно», а те земли осмотреть «нужно» — зачем же? — «для соображений»; а что через год во всяком случае ему «нужно» быть уже
в Северо — Американских штатах, изучить которые более «нужно» ему, чем какую-нибудь другую землю, и там он останется долго, может быть, более года, а может быть, и навсегда, если он там найдет себе дело, но вероятнее, что года через три он возвратится
в Россию, потому что, кажется,
в России, не теперь, а тогда, года через три — четыре, «нужно» будет ему быть.
Рогожин давеча отрекся: он спросил с искривленною, леденящею улыбкой: «Чьи же были глаза-то?» И князю ужасно захотелось, еще недавно,
в воксале Царскосельской дороги, — когда он садился
в вагон, чтоб
ехать к Аглае, и вдруг опять увидел эти глаза, уже
в третий раз
в этот день, — подойти к Рогожину и сказать ему, «чьи это были глаза»!
Утром
ехал по одной новой железной дороге и часа четыре с одним С—м
в вагоне проговорил, тут же и познакомился.
— Они всё думают, что я еще болен, — продолжал Рогожин князю, — а я, ни слова не говоря, потихоньку, еще больной, сел
в вагон, да и
еду; отворяй ворота, братец Семен Семеныч! Он родителю покойному на меня наговаривал, я знаю. А что я действительно чрез Настасью Филипповну тогда родителя раздражил, так это правда. Тут уж я один. Попутал грех.
На другой день князь по одному неотлагаемому делу целое утро пробыл
в Петербурге. Возвращаясь
в Павловск уже
в пятом часу пополудни, он сошелся
в воксале железной дороги с Иваном Федоровичем. Тот быстро схватил его за руку, осмотрелся кругом, как бы
в испуге, и потащил князя с собой
в вагон первого класса, чтоб
ехать вместе. Он сгорал желанием переговорить о чем-то важном.
— Что ж, опять за границу, что ли? — спросил он и вдруг прибавил: — А помнишь, как мы
в вагоне, по осени, из Пскова
ехали, я сюда, а ты…
в плаще-то, помнишь, штиблетишки-то?
Там, слышишь, на какой-нибудь новооткрытой дороге столкнулись или провалились на мосту
вагоны; там, пишут, чуть не зазимовал поезд среди снежного поля:
поехали на несколько часов, а пять дней простояли
в снегу.
Далее мы пролетели мимо Сокольничьей рощи и приехали
в Москву.
Вагоны,
в которых мы
ехали, не разбились вдребезги, и земля, на которую мы ступили, не разверзлась под нами. Мы разъехались каждый по своему делу и на всех перекрестках слышали один неизменный припев: дурррак!
Они были сильно испуганы и всю ночь не спали, ожидая каждую минуту, что к ним постучат, но не решились выдать ее жандармам, а утром вместе с нею смеялись над ними. Однажды она, переодетая монахиней,
ехала в одном
вагоне и на одной скамье со шпионом, который выслеживал ее и, хвастаясь своей ловкостью, рассказывал ей, как он это делает. Он был уверен, что она
едет с этим поездом
в вагоне второго класса, на каждой остановке выходил и, возвращаясь, говорил ей...
— А вот я и еще одну проруху за вами заметил. Давеча, как мы
в вагоне ехали, все вы, французы, об конституции поминали… А по-моему, это пустое дело.
Нас
ехало в купе всего четыре человека, по одному
в каждом углу. Может быть, это были всё соотечественники, но знакомиться нам не приходилось, потому что наступала ночь, а утром
в Кёльне предстояло опять менять
вагоны. Часа с полтора шла обычная дорожная возня, причем мой vis-Ю-vis [сидевший напротив спутник] не утерпел-таки сказать: «а у нас-то что делается — чудеса!» — фразу, как будто сделавшуюся форменным приветствием при встрече русских
в последнее время. И затем все окунулось
в безмолвие.
Словом сказать, я сел
в вагон и
поехал.
За мостом он уже без приглашения кондуктора взобрался
в вагон, на котором стояла надпись: «Central park». [Центральный парк. (Ред.)] Спокойное сидение и ровный бег
вагона манили невольно бесприютного человека, а куда
ехать, ему было теперь все равно. Только бы
ехать, чем дальше, тем лучше, не думая ни о чем, давая отдых усталым ногам, пока дремота налетает вместе с ровным постукиванием колес…
Матвей вышел, сожалея, что нельзя
ехать таким образом вечно. Перед ним зияло опять, точно пещера, устье Бруклинского моста. Вверху, пыхтя, опять завернулся локомотив и подхватил поезд.
В левой стороне вкатывались
вагоны канатной дороги, справа выбегали другие, а рядом въезжали фургоны и шли редкие пешеходы…
Сначала шли пешком, потом пара лошадей потащила их
в огромном
вагоне, потом поднимались наверх и летели по воздуху. Из улицы
в улицу —
ехали долго. Пошли дома поменьше, попроще, улицы пошли прямые, широкие и тихие.
Зрители, казалось бы, ничем не заинтересованные
в деле, и те большею частью скорее с сочувствием, чем с неодобрением, смотрели на всех тех людей, готовящихся к совершению этого гадкого дела.
В одном со мной
вагоне ехал купец, торговец лесом, из крестьян, он прямо и громко выразил сочувствие тем истязаниям, которые предполагались над крестьянами: «Нельзя не повиноваться начальству, — говорил он, — на то — начальство. Вот, дай срок, повыгонят блох. Небось бросят бунтовать. Так им и надо».
О деле донесено
в Петербург министру. Министр доложил государю, государь велел министру привести решение суда
в исполнение. Министр предписал губернатору. Губернатор потребовал войско. И вот солдаты, вооруженные ружьями со штыками, боевыми патронами, кроме того с запасом розог, нарочно приготовленных для этого случая и везомых
в одном из
вагонов,
едут приводить
в исполнение это решение высшей власти.
Уже с самой минуты вшествия своего
в вагон железной дороги он начал поражать всех своим глубокомыслием, зрелостью суждений и, так сказать, преданным фрондерством. Во-первых, он встретился там с Петей Боковым, своим другом, сослуживцем и однокашником, который тоже
ехал по направлению к Москве. Разумеется, образовался обмен мыслей.
Я охотно изобразил бы,
в заключение, как Козелков окончательно уверился
в том, что он Меттерних, как он собирался
в Петербург, как он
поехал туда и об чем дорогой думал и как наконец приехал; я охотно остановился бы даже на том, что он говорил о своих подвигах
в вагоне на железной дороге (до такой степени все
в жизни этого «героя нашего времени» кажется мне замечательным), но предпочитаю воздержаться.
Болезнь с неудержимой быстротой шла вперед. Я уже решил, что все кончено. Что же, другие умирают, а теперь моя очередь, — и только. Вещь по своему существу не только обыкновенная, но даже прозаичная. Конечно, жаль, но все равно ничего не поделаешь. Человек, который, провожая знакомых, случайно остался
в вагоне и
едет совсем не туда, куда ему нужно, — вот то ощущение, которое меня преследовало неотступно.
По железной дороге
ехали из экономии
в третьем классе,
в вагоне для некурящих.
Вспоминая подробности только что потушенного бабьего бунта и громко смеясь, Квашнин сел
в вагон. Через три минуты поезд вышел со станции. Кучерам было приказано
ехать прямо на Бешеную балку, потому что назад предполагалось возвратиться на лошадях, с факелами.
— Очень просто! Мы с сенатором
в первый же день
поехали в Москву, я не получал твоих телеграмм, — сказал Орлов. — После обеда я, душа моя, дам тебе самый подробный отчет, а теперь спать, спать и спать. Замаялся
в вагоне.
Теперь
в вагоне едут… депеши рассылают… а то вон, слышь, так выдумали, что
в конторе у себя говорит человек, и за пять верст его слышно… тут уж не без дьяволова ума!..
— Все это может быть так; я только один раз всего
ехала далеко на лошадях, когда Аня взяла меня из деревни, но терпеть не могу, как
в вагонах запирают, прихлопнут, да еще с наслаждением ручкой повертят: дескать, не смеешь вылезть.
Глаза его начали меняться уже
в вагоне, по дороге
в столицу, куда они вдвоем,
в отдельном купе,
ехали искать, как он говорил там,
в саду, «света знаний, истины и труда».
У княгини при этом глаза мгновенно наполнились слезами. Выражение же лица князя, как очень хорошо подметила Елена, было какое-то неподвижное. Вслед за княгиней за решетку шмыгнула также и г-жа Петицкая. Миклаков, как-то еще до звонка и невидимо ни для кого, прошел и уселся во II-м классе
вагонов; княгиня с Петицкой
ехали в 1-м классе. Вскоре после того поезд тронулся.
Смельская. Это очень заметно было; я сейчас догадалась. Разве Негина может
ехать в семейном
вагоне? Из каких доходов? Ей с маменькой место
в третьем классе, прижавшись
в уголку.
Тут-то вот именно и представился мне вопрос: зачем я,
в самом деле,
еду в Петербург? и каким образом сделалось, что я, убегая из губернии и находясь несомненно за пределами ее,
в вагоне, все-таки очутился
в самом сердце оной? И мне сделалось так совестно и конфузно, что я совершенно неосновательно ответил Прокопу...
Как бы то ни было, вопрос: зачем я
еду в Петербург? возник для меня совершенно неожиданно, возник спустя несколько минут после того, как я уселся
в вагоне Николаевской железной дороги.
В вагон входили и выходили едущие на короткие расстояния, но трое
ехало, так же как и я, с самого места отхода поезда: некрасивая и немолодая дама, курящая, с измученным лицом,
в полумужском пальто и шапочке, ее знакомый, разговорчивый человек лет сорока, с аккуратными новыми вещами, и еще державшийся особняком небольшого роста господин с порывистыми движениями, еще не старый, но с очевидно преждевременно поседевшими курчавыми волосами и с необыкновенно блестящими глазами, быстро перебегавшими с предмета на предмет.
Утро на другой день оказалось довольно свежее и сероватое. Бегушев для своей поездки
в Петергоф велел себе привести парную коляску: он решил
ехать по шоссе, а не по железной дороге, которая ему не менее отелей надоела;
в продолжение своей жизни он проехал по ним десятки тысяч верст, и с тех пор, как они вошли
в общее употребление, для него вся прелесть путешествия пропала. «Так птиц только можно возить, а не людей!» — говорил он почти каждый раз, входя
в узенькое отделение
вагона.
Он сядет
в вагон и
поедет — этим решался вопрос его жизни, и дальше он не пускал своих мыслей.
На Александровский вокзал через каждые десять минут приходили поезда, сбитые как попало из товарных и разноклассных
вагонов и даже цистерн, облепленных обезумевшими людьми, и по Тверской-Ямской бежали густой кашей,
ехали в автобусах,
ехали на крышах трамваев, давили друг друга и попадали под колеса.
Приехал я сюда часов
в двенадцать дня и остановился
в гостинице, недалеко от собора.
В вагоне меня укачало, продуло сквозняками, и теперь я сижу на кровати, держусь за голову и жду tic’a. Надо бы сегодня же
поехать к знакомым профессорам, да нет охоты и силы.
Бежали
вагоны,
в них сидели люди, как всегда сидят, и
ехали, как они обычно ездят; а потом будет остановка, как всегда — «поезд стоит пять минут».
Ментор и Телемак забрали
в саквояжи необходимые письменные принадлежности, сели
в Петербурге
в третьеклассный
вагон Николаевской железной дороги и
поехали путешествовать по России и «устраивать предприятие».
— А что тебе удивительного? села да
поехала.
В вагоне покойно, толчков нет. Ты гулять ходил, что ли?