Неточные совпадения
— Они всё думают, что я еще болен, — продолжал Рогожин князю, — а я, ни слова не говоря, потихоньку, еще больной, сел
в вагон, да и
еду; отворяй ворота, братец Семен Семеныч! Он родителю покойному на меня наговаривал, я знаю. А что я действительно чрез Настасью Филипповну тогда родителя раздражил, так это правда. Тут уж я один. Попутал грех.
— Что ж, опять за границу, что ли? — спросил он и вдруг прибавил: — А помнишь, как мы
в вагоне, по осени, из Пскова
ехали, я сюда, а ты…
в плаще-то, помнишь, штиблетишки-то?
Утром
ехал по одной новой железной дороге и часа четыре с одним С—м
в вагоне проговорил, тут же и познакомился.
Рогожин давеча отрекся: он спросил с искривленною, леденящею улыбкой: «Чьи же были глаза-то?» И князю ужасно захотелось, еще недавно,
в воксале Царскосельской дороги, — когда он садился
в вагон, чтоб
ехать к Аглае, и вдруг опять увидел эти глаза, уже
в третий раз
в этот день, — подойти к Рогожину и сказать ему, «чьи это были глаза»!
На другой день князь по одному неотлагаемому делу целое утро пробыл
в Петербурге. Возвращаясь
в Павловск уже
в пятом часу пополудни, он сошелся
в воксале железной дороги с Иваном Федоровичем. Тот быстро схватил его за руку, осмотрелся кругом, как бы
в испуге, и потащил князя с собой
в вагон первого класса, чтоб
ехать вместе. Он сгорал желанием переговорить о чем-то важном.
Там, слышишь, на какой-нибудь новооткрытой дороге столкнулись или провалились на мосту
вагоны; там, пишут, чуть не зазимовал поезд среди снежного поля:
поехали на несколько часов, а пять дней простояли
в снегу.
Известно, как англичане уважают общественные приличия. Это уважение к общему спокойствию, безопасности, устранение всех неприятностей и неудобств — простирается даже до некоторой скуки.
Едешь в вагоне, народу битком набито, а тишина, как будто «в гробе тьмы людей», по выражению Пушкина.
— Мы откроем себе фирму «Горизонт и сын». Не правда ли, Сарочка, «и сын»? И вы, надеюсь, господа, удостоите меня своими почтенными заказами? Как увидите вывеску «Горизонт и сын», то прямо и вспомните, что вы однажды
ехали в вагоне вместе с молодым человеком, который адски оглупел от любви и от счастья.
Едешь в вагоне и во всяком соседе видишь сосуд злопыхательства; приедешь в гостиницу и все думаешь: да где же они, превратные идеи, застряли? как бы их обойти? как бы не встретиться с"киевским дядей", который, пожалуй, не задумается и налгать?
Затем, безостановочно следуют самые бесцеремонные расспросы о вашей службе, летах, состоянии, и проч. Вы
едете в вагоне железной дороги; сосед спрашивает у вас огня; вы извиняетесь, говорите, что не взяли с собою спичек. При этом, в стороне раздается хриплый смех, высовывается лицо с нагло мигающими глазами и самодовольный голос произносит: «Как же вы, такой молодой человек, и у вас нет огня!..» Смело бейтесь об заклад, что это наглец первого разбора!
Я
ехал в вагоне, высунувшись из окна, смотрел, как по ночному небу тянулись тучи, как на горизонте вспыхивали зарницы, и улыбался в темноту.
Неточные совпадения
Однако нужно счастие // И тут: мы летом
ехали, //
В жарище,
в духоте // У многих помутилися // Вконец больные головы, //
В вагоне ад пошел:
С чувством усталости и нечистоты, производимым ночью
в вагоне,
в раннем тумане Петербурга Алексей Александрович
ехал по пустынному Невскому и глядел пред собою, не думая о том, что ожидало его.
— Ах, что ты, Дуня! Не сердись, пожалуйста, Родя… Зачем ты, Дуня! — заговорила
в смущении Пульхерия Александровна, — это я, вправду,
ехала сюда, всю дорогу мечтала,
в вагоне: как мы увидимся, как мы обо всем сообщим друг другу… и так была счастлива, что и дороги не видала! Да что я! Я и теперь счастлива… Напрасно ты, Дуня! Я уж тем только счастлива, что тебя вижу, Родя…
Ведь так? — настаивал Свидригайлов с плутовскою улыбкой, — ну представьте же себе после этого, что я сам-то, еще
ехав сюда,
в вагоне, на вас же рассчитывал, что вы мне тоже скажете что-нибудь новенького и что от вас же удастся мне чем-нибудь позаимствоваться!
До Риги
ехали в разных
вагонах, а
в Риге Самгин сделал внушительный доклад Кормилицыну, настращал его возможностью и даже неизбежностью разных скандалов, несчастий, убедил немедленно отправить беженцев на Орел, сдал на руки ему Осипа и
в тот же вечер выехал
в Петроград, припоминая и взвешивая все, что дала ему эта поездка.