Неточные совпадения
Городничий. Ах, боже мой! Я, ей-ей, не виноват ни
душою, ни телом. Не извольте гневаться! Извольте поступать так, как
вашей милости угодно! У меня, право, в голове теперь… я и сам не знаю, что делается. Такой дурак теперь сделался, каким еще никогда не бывал.
Милон.
Душа благородная!.. Нет… не могу скрывать более моего сердечного чувства… Нет. Добродетель твоя извлекает силою своею все таинство
души моей. Если мое сердце добродетельно, если стоит оно быть счастливо, от тебя зависит сделать его счастье. Я полагаю его в том, чтоб иметь женою любезную племянницу
вашу. Взаимная наша склонность…
Правдин. А кого он невзлюбит, тот дурной человек. (К Софье.) Я и сам имею честь знать
вашего дядюшку. А, сверх того, от многих слышал об нем то, что вселило в
душу мою истинное к нему почтение. Что называют в нем угрюмостью, грубостью, то есть одно действие его прямодушия. Отроду язык его не говорил да, когда
душа его чувствовала нет.
Скажите мне вы сами, что даст вам истинное счастье и спокойствие
вашей душе.
Я не раскаиваюсь и никогда не раскаюсь в том, что я сделал; но я желал одного,
вашего блага, блага
вашей души, и теперь я вижу, что не достиг этого.
Я не виню вас, и Бог мне свидетель, что я, увидев вас во время
вашей болезни, от всей
души решился забыть всё, что было между нами, и начать новую жизнь.
Воспоминание о вас для
вашего сына может повести к вопросам с его стороны, на которые нельзя отвечать, не вложив в
душу ребенка духа осуждения к тому, что должно быть для него святыней, и потому прошу понять отказ
вашего мужа в духе христианской любви. Прошу Всевышнего о милосердии к вам.
— Картина
ваша очень подвинулась с тех пор, как я последний раз видел ее. И как тогда, так и теперь меня необыкновенно поражает фигура Пилата. Так понимаешь этого человека, доброго, славного малого, но чиновника до глубины
души, который не ведает, что творит. Но мне кажется…
Приезд его на Кавказ — также следствие его романтического фанатизма: я уверен, что накануне отъезда из отцовской деревни он говорил с мрачным видом какой-нибудь хорошенькой соседке, что он едет не так, просто, служить, но что ищет смерти, потому что… тут, он, верно, закрыл глаза рукою и продолжал так: «Нет, вы (или ты) этого не должны знать!
Ваша чистая
душа содрогнется! Да и к чему? Что я для вас! Поймете ли вы меня?..» — и так далее.
…что и для вас самих будет очень выгодно перевесть, например, на мое имя всех умерших
душ, какие по сказкам последней ревизии числятся в имениях
ваших, так, чтобы я за них платил подати. А чтобы не подать какого соблазна, то передачу эту вы совершите посредством купчей крепости, как бы эти
души были живые.
— Поверите ли,
ваше превосходительство, — продолжал Ноздрев, — как сказал он мне: «Продай мертвых
душ», — я так и лопнул со смеха. Приезжаю сюда, мне говорят, что накупил на три миллиона крестьян на вывод: каких на вывод! да он торговал у меня мертвых. Послушай, Чичиков, да ты скотина, ей-богу, скотина, вот и его превосходительство здесь, не правда ли, прокурор?
— Да вот,
ваше превосходительство, как!.. — Тут Чичиков осмотрелся и, увидя, что камердинер с лоханкою вышел, начал так: — Есть у меня дядя, дряхлый старик. У него триста
душ и, кроме меня, наследников никого. Сам управлять именьем, по дряхлости, не может, а мне не передает тоже. И какой странный приводит резон: «Я, говорит, племянника не знаю; может быть, он мот. Пусть он докажет мне, что он надежный человек, пусть приобретет прежде сам собой триста
душ, тогда я ему отдам и свои триста
душ».
А вы что, мои голубчики? — продолжал он, переводя глаза на бумажку, где были помечены беглые
души Плюшкина, — вы хоть и в живых еще, а что в вас толку! то же, что и мертвые, и где-то носят вас теперь
ваши быстрые ноги?
— Я придумал вот что. Теперь, покуда новые ревижские сказки не поданы, у помещиков больших имений наберется немало, наряду с
душами живыми, отбывших и умерших… Так, если, например,
ваше превосходительство передадите мне их в таком виде, как бы они были живые, с совершением купчей крепости, я бы тогда эту крепость представил старику, и он, как ни вертись, а наследство бы мне отдал.
— Но только, воля
ваша, здесь не мертвые
души, здесь скрывается что-то другое.
— А не знаете ли вы какого-нибудь
вашего приятеля, — сказал Плюшкин, складывая письмо, — которому бы понадобились беглые
души?
Да и супруга
ваша… она и доброй
души… она совсем не так воспитана, чтобы детей воспитать.
Вы посмеетесь даже от
души над Чичиковым, может быть, даже похвалите автора, скажете: «Однако ж кое-что он ловко подметил, должен быть веселого нрава человек!» И после таких слов с удвоившеюся гордостию обратитесь к себе, самодовольная улыбка покажется на лице
вашем, и вы прибавите: «А ведь должно согласиться, престранные и пресмешные бывают люди в некоторых провинциях, да и подлецы притом немалые!» А кто из вас, полный христианского смиренья, не гласно, а в тишине, один, в минуты уединенных бесед с самим собой, углубит во внутрь собственной
души сей тяжелый запрос: «А нет ли и во мне какой-нибудь части Чичикова?» Да, как бы не так!
— «Приступая к обдумыванью возложенного на меня
вашим высокородием поручения, честь имею сим донести на оное: 1) В самой просьбе господина коллежского советника и кавалера Павла Ивановича Чичикова есть уже некоторое недоразумение: в изъясненье того, что требуются ревизские
души, постигнутые всякими внезапностями, вставлены и умершие.
— Мне не нужно знать, какие у вас отношения; я в дела фамильные не мешаюсь, это
ваше дело. Вам понадобились
души, я и продаю вам, и будете раскаиваться, что не купили.
— А ей-богу, так! Ведь у меня что год, то бегают. Народ-то больно прожорлив, от праздности завел привычку трескать, а у меня есть и самому нечего… А уж я бы за них что ни дай взял бы. Так посоветуйте
вашему приятелю-то: отыщись ведь только десяток, так вот уж у него славная деньга. Ведь ревизская
душа стóит в пятистах рублях.
— А, херсонский помещик, херсонский помещик! — кричал он, подходя и заливаясь смехом, от которого дрожали его свежие, румяные, как весенняя роза, щеки. — Что? много наторговал мертвых? Ведь вы не знаете,
ваше превосходительство, — горланил он тут же, обратившись к губернатору, — он торгует мертвыми
душами! Ей-богу! Послушай, Чичиков! ведь ты, — я тебе говорю по дружбе, вот мы все здесь твои друзья, вот и его превосходительство здесь, — я бы тебя повесил, ей-богу, повесил!
— Ну, видите ли, я вдруг постигнул
ваш характер. Итак, почему ж не дать бы мне по пятисот рублей за
душу, но… состоянья нет; по пяти копеек, извольте, готов прибавить, чтобы каждая
душа обошлась, таким образом, в тридцать копеек.
«Онегин, я тогда моложе,
Я лучше, кажется, была,
И я любила вас; и что же?
Что в сердце
вашем я нашла?
Какой ответ? одну суровость.
Не правда ль? Вам была не новость
Смиренной девочки любовь?
И нынче — Боже! — стынет кровь,
Как только вспомню взгляд холодный
И эту проповедь… Но вас
Я не виню: в тот страшный час
Вы поступили благородно,
Вы были правы предо мной.
Я благодарна всей
душой…
Нет, поминутно видеть вас,
Повсюду следовать за вами,
Улыбку уст, движенье глаз
Ловить влюбленными глазами,
Внимать вам долго, понимать
Душой все
ваше совершенство,
Пред вами в муках замирать,
Бледнеть и гаснуть… вот блаженство!
Мои богини! что вы? где вы?
Внемлите мой печальный глас:
Всё те же ль вы? другие ль девы,
Сменив, не заменили вас?
Услышу ль вновь я
ваши хоры?
Узрю ли русской Терпсихоры
Душой исполненный полет?
Иль взор унылый не найдет
Знакомых лиц на сцене скучной,
И, устремив на чуждый свет
Разочарованный лорнет,
Веселья зритель равнодушный,
Безмолвно буду я зевать
И о былом воспоминать?
Что ж, если
вашим пистолетом
Сражен приятель молодой,
Нескромным взглядом, иль ответом,
Или безделицей иной
Вас оскорбивший за бутылкой,
Иль даже сам в досаде пылкой
Вас гордо вызвавший на бой,
Скажите:
вашею душойКакое чувство овладеет,
Когда недвижим, на земле
Пред вами с смертью на челе,
Он постепенно костенеет,
Когда он глух и молчалив
На
ваш отчаянный призыв?
Но я не создан для блаженства;
Ему чужда
душа моя;
Напрасны
ваши совершенства:
Их вовсе недостоин я.
Поверьте (совесть в том порукой),
Супружество нам будет мукой.
Я, сколько ни любил бы вас,
Привыкнув, разлюблю тотчас;
Начнете плакать:
ваши слезы
Не тронут сердца моего,
А будут лишь бесить его.
Судите ж вы, какие розы
Нам заготовит Гименей
И, может быть, на много дней.
Предвижу всё: вас оскорбит
Печальной тайны объясненье.
Какое горькое презренье
Ваш гордый взгляд изобразит!
Чего хочу? с какою целью
Открою
душу вам свою?
Какому злобному веселью,
Быть может, повод подаю!
Минуты две они молчали,
Но к ней Онегин подошел
И молвил: «Вы ко мне писали,
Не отпирайтесь. Я прочел
Души доверчивой признанья,
Любви невинной излиянья;
Мне
ваша искренность мила;
Она в волненье привела
Давно умолкнувшие чувства;
Но вас хвалить я не хочу;
Я за нее вам отплачу
Признаньем также без искусства;
Примите исповедь мою:
Себя на суд вам отдаю.
Кулигин. Вот вам
ваша Катерина. Делайте с ней что хотите! Тело ее здесь, возьмите его; а
душа теперь не
ваша: она теперь перед судией, который милосерднее вас! (Кладет на землю и убегает.)
Лариса. Лжете. Я любви искала и не нашла. На меня смотрели и смотрят, как на забаву. Никогда никто не постарался заглянуть ко мне в
душу, ни от кого я не видела сочувствия, не слыхала теплого, сердечного слова. А ведь так жить холодно. Я не виновата, я искала любви и не нашла… ее нет на свете… нечего и искать. Я не нашла любви, так буду искать золота. Подите, я
вашей быть не могу.
— Вы для возбуждения плоти, для соблазна мужей трудной жизни пользуетесь искусствами этими, а они — ложь и фальшь. От вас, покорных рабынь гибельного демона, все зло жизни, и суета, и пыль словесная, и грязь, и преступность — все от вас! Всякое тление
души, и горестная смерть, и бунты людей, халдейство ученое и всяческое хамство, иезуитство, фармазонство, и ереси, и все, что для угашения духа, потому что дух — враг дьявола, господина
вашего!
— Господа! Мне — ничего не надо, никаких переворотов жизни, но, господа, ура
вашей радости, восхищению
вашему, огням
души — ур-ра!
«Да, дело кратко, но помочь еще можно: сейчас пятьсот рублей на стол, и завтра же
ваша душа на простор: а если не имеете ко мне веры —
ваши пятнадцать тысяч пропали».
Положение
ваше будет
душить вас, вам покажется здесь тесно, скучно без того, кого полюбите, кто научит вас жить.
Вдохновляясь
вашей лучшей красотой,
вашей неодолимой силой — женской любовью, — я слабой рукой писал женщину, с надеждой, что вы узнаете в ней хоть бледное отражение — не одних
ваших взглядов, улыбок, красоты форм, грации, но и
вашей души, ума, сердца — всей прелести
ваших лучших сил!
— Брат! — заговорила она через минуту нежно, кладя ему руку на плечо, — если когда-нибудь вы горели, как на угольях, умирали сто раз в одну минуту от страха, от нетерпения… когда счастье просится в руки и ускользает… и
ваша душа просится вслед за ним… Припомните такую минуту… когда у вас оставалась одна последняя надежда… искра… Вот это — моя минута! Она пройдет — и все пройдет с ней…
— Нет, — начал он, — есть ли кто-нибудь, с кем бы вы могли стать вон там, на краю утеса, или сесть в чаще этих кустов — там и скамья есть — и просидеть утро или вечер, или всю ночь, и не заметить времени, проговорить без умолку или промолчать полдня, только чувствуя счастье — понимать друг друга, и понимать не только слова, но знать, о чем молчит другой, и чтоб он умел читать в этом
вашем бездонном взгляде
вашу душу, шепот сердца… вот что!
В
вашей комнате я как бы очищаюсь
душой и выхожу от вас лучшим, чем я есть.
Теперь позвольте мне самому, и уже без
вашей просьбы, изложить вам откровенно несколько мыслей и впечатлений, пришедших мне в ум и
душу при чтении столь откровенных записок
ваших.
Фаддеев, бывший в числе наших слуг, сказал, что и их всех угостили, и на этот раз хорошо. «Чего ж вам дали?» — спросил я. «Красной и белой каши; да что,
ваше высокоблагородие, с
души рвет». — «Отчего?» — «Да рыба — словно кисель, без соли, хлеба нет!»
— Уж очень он меня измучал — ужасный негодяй. Хотелось
душу отвести, — сказал адвокат, как бы оправдываясь в том, что говорит не о деле. — Ну-с, о
вашем деле… Я его прочел внимательно и «содержания оной не одобрил», как говорится у Тургенева, т. е. адвокатишко был дрянной и все поводы кассации упустил.
— Как вы нашли доктора? — спрашивала Надежда Васильевна, когда доктор уехал. — Он произвел на вас неприятное впечатление своей вежливостью и улыбками? Уж это его неисправимый недостаток, а во всем остальном это замечательный, единственный человек. Вы полюбите его всей
душой, когда узнаете поближе. Я не хочу захваливать его вперед, чтобы не испортить
вашего впечатления…
— О, это пустяки. Все мужчины обыкновенно так говорят, а потом преспокойнейшим образом и женятся. Вы не думайте, что я хотела что-нибудь выпытать о вас, — нет, я от
души радуюсь
вашему счастью, и только. Обыкновенно завидуют тому, чего самим недостает, — так и я… Муж от меня бежит и развлекается на стороне, а мне остается только радоваться чужому счастью.
— Милости просим от всего сердца, — ответил игумен. — Господа! Позволю ли себе, — прибавил он вдруг, — просить вас от всей
души, оставив случайные распри
ваши, сойтись в любви и родственном согласии, с молитвой ко Господу, за смиренною трапезою нашей…
— Ну, господа, теперь
ваш,
ваш вполне. И… если б только не все эти мелочи, то мы бы сейчас же и сговорились. Я опять про мелочи. Я
ваш, господа, но, клянусь, нужно взаимное доверие —
ваше ко мне и мое к вам, — иначе мы никогда не покончим. Для вас же говорю. К делу, господа, к делу, и, главное, не ройтесь вы так в
душе моей, не терзайте ее пустяками, а спрашивайте одно только дело и факты, и я вас сейчас же удовлетворю. А мелочи к черту!
— Потому что, по всей вероятности, не веруете сами ни в бессмертие
вашей души, ни даже в то, что написали о церкви и о церковном вопросе.
Старец — это берущий
вашу душу,
вашу волю в свою
душу и в свою волю.
— Не напрасно, господа, не напрасно! — вскипел опять Митя, хотя и, видимо облегчив
душу выходкой внезапного гнева, начал уже опять добреть с каждым словом. — Вы можете не верить преступнику или подсудимому, истязуемому
вашими вопросами, но благороднейшему человеку, господа, благороднейшим порывам
души (смело это кричу!) — нет! этому вам нельзя не верить… права даже не имеете… но —