Неточные совпадения
Не было бы всего этого!А любопытно, неужели в эти будущие пятнадцать — двадцать лет так уже смирится
душа моя, что я с благоговением буду хныкать пред людьми, называя себя ко всякому слову
разбойником?
А игра в войну у молодых людей, в рекреационное время, или там в
разбойники — это ведь тоже зарождающееся искусство, зарождающаяся потребность искусства в юной
душе, и эти игры иногда даже сочиняются складнее, чем представления на театре, только в том разница, что в театр ездят смотреть актеров, а тут молодежь сами актеры.
Я был при том, когда умершее на кресте Слово восходило в небо, неся на персях своих
душу распятого одесную
разбойника, я слышал радостные взвизги херувимов, поющих и вопиющих...
Ведь у нас народ
разбойник,
душу свою не хранят.
Но Дубровский уже ее не слышал, боль раны и сильные волнения
души лишили его силы. Он упал у колеса,
разбойники окружили его. Он успел сказать им несколько слов, они посадили его верхом, двое из них его поддерживали, третий взял лошадь под уздцы, и все поехали в сторону, оставя карету посреди дороги, людей связанных, лошадей отпряженных, но не разграбя ничего и не пролив ни единой капли крови в отмщение за кровь своего атамана.
— Ведь врешь, поди,
разбойник, не спишь? — тихонько говорит она. — Не спишь, мол, голуба́
душа? Ну-ко, давай одеяло!
— Ну ее, ногу: заживет… А я все думаю про этого Кирилла, который говорил давеча о знамениях. Что это, по-твоему, значит: «и
разбойник придет с умиренною
душой»? Про кого это он закинул?
— Вот оно что значит: «и
разбойник придет с умиренною
душой», — объяснял Петру Елисеичу приезжавший в Мурмос Груздев. — Недаром эти старцы слова-то свои говорят…
— Не о себе плачу, — отозвался инок, не отнимая рук. — Знамения ясны…
Разбойник уж идет с умиренною
душой, а мы слепотствуем во тьме неведения.
Ну, да пусть тот, разбойник-то, Петр-то Александрович, о богатстве хлопочет; всем известно: жестокосердая, жадная
душа.
Был, сударь, он до того времени и татем и
разбойником, не мало невинных
душ изгубил и крови невинной пролиял, однако, когда посетила его благость господня, такая ли вдруг напала на него тоска, что даже помышлял он руки на себя наложить.
— Это именно удивления достойно-с! — продолжал философствовать писарь, — сколько их тут через все лето пройдет, и даже никакой опаски не имеют! Примерно, скажем хочь про разбойников-с;
разбойник, хошь ты как хошь, все он
разбойник есть, разбойничья у него
душа… но эвтому самому и называется он кровопийцею… так и
разбойника даже не опасаются-с!
Был, дескать, я
разбойником печати 7, неповинные
души погублял, а теперь с тобой, наровчатским мудрецом, посидел — и вот, я весь тут.
Голова его решительно помутилась; то думалось ему, что не найдет ли он потерянного бумажника со ста тысячами, то нельзя ли продать черту
душу за деньги и, наконец, пойти в
разбойники, награбить и возвратиться жить в общество.
Верст тридцать от Слободы, среди дремучего леса, было топкое и непроходимое болото, которое народ прозвал Поганою Лужей. Много чудесного рассказывали про это место. Дровосеки боялись в сумерки подходить к нему близко. Уверяли, что в летние ночи над водою прыгали и резвились огоньки,
души людей, убитых
разбойниками и брошенных ими в Поганую Лужу.
— Тут, барынька, в слове этом, задача задана: бог говорить — доля, а дьявол — воля, это он, чтобы спутать нас, подсказывает! И кто как слышить. В ину
душу омманное это слово западёть, дьяволово-то, и почнёть человек думать про себя: я во всём волен, и станеть с этого либо глупым, либо в
разбойники попадёть, — вот оно!
Старались возбудить в
душе несчастных надежду на бога всемогущего и всевидящего, и ободренные страдальцы повторяли, что лучше предать себя воле его, нежели служить
разбойнику, и во все время бедственной осады, кроме двух или трех человек, из крепости беглых не было.
— Постой, кровопийца, я тебе покажу!.. — ревел Сила Андроныч, обрабатывая кулаками хрипевшего «ратника». — Ты думаешь, на тебя и суда нет,
разбойник двухголовый?.. Кровь чужую пьешь. Я тебя
задушу, палача.
—
Разбойник! — вскричала она, всплеснув руками. — То ли сулил ты покойнику, а? Где ж твоя совесть, потерянная
душа твоя? Где?
Честь храброму и мир его
душе!
Как мало нас от битвы уцелело.
Изменники! злодеи-запорожцы,
Проклятые! вы, вы сгубили нас —
Не выдержать и трех минут отпора!
Я их ужо! десятого повешу,
Разбойники!
Вот если бы мы были простые тати — слова нет, я бы и сам скорого суда запросил. Но ведь мы, тетенька,"
разбойники печати"… Ах, голубушка! произношу я эту несносную кличку и всякий раз думаю: сколько нужно было накопить в
душе гною, каким нужно было сознавать себя негодяем, чтобы таким прозвищем стошнило!
Что это за люди? — спрашивал я себя: просто ли глупцы, давшие друг другу слово ни под каким видом не сознаваться в этом? или это переодетые принцы, которым правила этикета не позволяют ни улыбаться не вовремя, ни поговорить по
душе с человеком, не посвященным в тайны пенкоснимательской абракадабры? или, наконец, это банда оффенбаховских
разбойников, давшая клятву накидываться и скалить зубы на всех, кто к ней не принадлежит?
Я сказал это нарочно, ибо знал, что одно упоминовение имени сестрицы Машеньки выведет сестрицу Дашеньку из себя. И действительно, Дарья Ивановна немедленно понеслась на всех парусах. Уж лучше первого встречного наемника, чем Марью Ивановну.
Разбойник с большой дороги — и у того сердце мягче, добрее, нежели у Марьи Ивановны. Марья Ивановна! да разве не ясно, как дважды два — четыре, что она способна насыпать яду,
задушить подушками, зарубить топором!
Мурзавецкая.
Разбойник ты начисто, Вукол, как погляжу я на тебя. Вот я бедным помогаю, так для них можно и
душой покривить, грех небольшой; а ты, поди, и для своей корысти от такого баловства не прочь. (Прячет письмо в карман и грозит Чугунову.) Эй, Вукол, совесть-то, совесть-то не забывай, пуще всего! Ведь это дело уголовное.
— Нет, Николай Степанович, пей кто хочет, а я не стану —
душа не примет. Веришь ли богу, мне все французское так опротивело, что и слышать-то о нем не хочется.
Разбойники!..
Не знаю сам, какое чувство было во мне сильнее: радость ли, что я попал к добрым людям вместо
разбойников, или стыд, что ошибся таким глупым и смешным образом. Я от всей
души согласился на желание пана Селявы; весь этот день пропировал с ним вместе и не забуду никогда его хлебосольства и ласкового обхождения. На другой день…
Ахов. Что же ты со мной делаешь,
разбойник? Ипполит, послушай! Послушай ты меня: поди разгуляйся, авось тебя ветром обдует. (Про себя.) С двора-то его сбыть, а там режься, сколько
душе угодно!
— Подлизываешься, барин?.. Много денег награбил,
разбойник?.. Много христианских
душ загубил, злодей непрощеный?
А впереди, виднеясь одними спинами, идут какие-то люди, они же и
разбойники, они же и друзья, они же и вольная воля; идут и потренькивают балалайками, задумчиво и стройно, и в ровном гуле струн будят певчую
душу самой дороги.
Э! да посмотрите… ведь точно видно они!.. ах
разбойники, черти их
душу возьми…
— Ах, барышня! Тебе одной можно, ты чистая
душа, ты куда хочешь, одна можешь. Поняла? А я нет. Яко
разбойника… понимаешь? Невозможно мне одному. Ты куда, скажут, лезешь, душегуб? Я ведь и коней воровал, ей-богу! А с нею я, как… как со младенцем, понимаешь. Не поняла?
— Да так — разбойничья, и все тут. Сложил эту песню
разбойник Светлов, когда по Енисейским горам скрывался. Одно слово: разбойничья песня, ее по всем приискам поют. Этот самый Светлов был силищи непомерной, вроде как медведь. Медные пятаки пальцами свертывал, подковы, как крендели, ломал. Да… А только Светлов ни единой человеческой
души не загубил, разбоем одним промышлял.
Оттого-то у нас так и много «широких натур», которые даже при самом последнем паденье никогда не теряют своего идеала; и хоть и пальцем не пошевелят для идеала-то, хоть
разбойники и воры отъявленные, а все-таки до слез свой первоначальный идеал уважают и необыкновенно в
душе честны.
— Ах, Саша, Саша… — каким-то ребячьим шепотом заговорил Гаврило Степаныч, а на впалых щеках так и заиграл яркий румянец. — Разве доктор был у меня на
душе? А если я не могу видеть этой мерзости, этих
разбойников… Мне легче будет, если я выскажусь…
Бессеменов. Ты…
душу мне сожрал…
разбойник — ты!..
— Православные! Вот, жил
разбойник, обижал народ, грабил его… Смутился совестью, пошёл
душу спасать, — захотел послужить народу буйной силою своей и — послужил! И ныне вы среди
разбойников живёте, грабят они вас усердно, а чем служат вашей нужде? Какое добро от них видите?
— Аян, — мягко сказала девушка, остановилась, придумывая, что продолжать, и вдруг простая, доверчивая, сильная
душа юноши бессознательно пустила ее на верный путь. — Аян, вы смешны. Другая повернулась бы к вам спиной, я — нет. Идите, глупый
разбойник, учитесь, сделайтесь образованным, крупным хищником, капитаном. И когда сотни людей будут трепетать от одного вашего слова — вы придите. Больше я ничего не скажу вам.
— Послушай, — обратился он к вознице. — Так ты говоришь, что здесь не опасно? Это жаль… Я люблю с
разбойниками драться… На вид-то я худой, болезненный, а силы у меня, словно у быка… Однажды напало на меня три
разбойника… Так что ж ты думаешь? Одного я так трахнул, что… что, понимаешь, богу
душу отдал, а два другие из-за меня в Сибирь пошли на каторгу. И откуда у меня сила берется, не знаю… Возьмешь одной рукой какого-нибудь здоровилу, вроде тебя, и… и сковырнешь.
— Да! Ты не веришь мне! — возражает поручик с тихим, но глубоким трагизмом. — Ну что ж, я заслужил это. А я каждую ночь приходил под твои окна и в
душе творил молитву за тебя. — Поручик быстро опрокидывает рюмку, закусывает и продолжает с набитым ртом и со слезящимися глазами: — И я все думал: что, если бы случился вдруг пожар или напали
разбойники? Я бы тогда доказал тебе. Я бы с радостью отдал за тебя жизнь… Увы, она и так недолга, — вздыхает он. — Дни мои сочтены…
Что уж тут говорить: сам Иван Фаддеич,
разбойник бы, кажись, так и тот, перед кобылой стоявши, говорил: «Православные, говорит, христиане, может быть, мне живому из-под кнута не встать, в семидесяти
душах человеческих убитых я покаянье сделал, а что, говорит, у генеральши в Богородском не бывал и барина Федора Гаврилыча не знаю».
Вместо того чтобы вам с вашей старой барыней делать поминовение за упокой праведной
души Ольги Николавны, вы по начальству пошли и стали доказывать, аки бы Федор Гаврилыч с настоящим
разбойником Иваном Фаддеичем приезжал, деньги все обрал и внучку украл.
—
Разбойник, так
разбойник и есть, — сухо промолвил Патап Максимыч. — Задаром погубил христианскую
душу… Из озорства да из непутевой похвальбы… Как есть
разбойник — недаром его на семи соборах проклинали…
Когда
разбойник отдохнул, архиерей пришел к нему и сказал: «Мне жаль тебя, что ты холоден и голоден и что за тобой гоняются, как за волком, но мне всего более жаль тебя за то, что ты зла много сделал и
душу свою губишь. Брось дурные дела!»
— Ты как же смеешь, подлец, не починять дорогу? — стал он кричать плачущим голосом. — По ней проехать нельзя, шеи ломают, губернатор пишет, исправник пишет, я выхожу у всех виноват, а ты, мерзавец, язви твою
душу, анафема, окаянная твоя рожа, — что смотришь? А? Гадина ты этакая! Чтоб завтра же была починена дорога! Завтра буду ехать назад, и если увижу, что дорога не починена, то я тебе рожу раскровеню, искалечу
разбойника! Пош-шел вон!
— Лютые! Не жалеете вы
души христианской! Замучили всю,
разбойники… Душегубец ты, Степка! Матерь божия накажет тебя! Постой! Задаром тебе это самое не пройдет! Ты думаешь, что только одна я мучаюсь? И не думай… И ты помучишься…
И с усмешкою дьявола он думает: «А любопытно, неужели в эти будущие пятнадцать — двадцать лет так уже смирится
душа моя, что с благоговением буду хныкать пред людьми, называя себя ко всякому слову
разбойником?.. Каким же процессом может это произойти? И зачем, зачем же жить после этого?»
— Живучи с волками, войте по-волчьи и не пропускайте то, что плывет в руки. Что вам далось это глупое слово «донос», все средства хороши, когда они ведут к цели. Волки не церемонятся, режьте их,
душите их, коверкайте их, подлецов, воров,
разбойников и душегубов!
Едем в тарантасе по дороге. Мужики в телегах сворачивают в стороны и, когда мы проезжаем мимо, почтительно кланяются. Это вообще все встречные мужики, которые никого из нас даже не знали, — просто потому, что мы были господа. К этому мы уж привыкли я считали это очень естественным. И если мужик проезжал мимо нас, глядя нам в глаза и не ломая шапки, мне становилось на
душе неловко и смутно, как будто это был переодетый мужиком
разбойник.
— Видишь…
Душит… Скоты у нас доктора…
Разбойники!.. Вот хочу Маттеи попробовать… А всех этих жидов гнать вон!.. Сотенных-то!
Эти люди видят в богатых, не как обыкновенные старинные нищие, людей, спасающих свою
душу милостыней, а
разбойников, грабителей, пьющих кровь рабочего народа; очень часто такого рода нищий сам не работает и всячески избегает работы, но во имя рабочего народа считает себя не только вправе, но обязанным ненавидеть грабителей народа, то есть богатых, и ненавидит их всей силой своей нужды, и если просит, а не требует, то только притворяется.