Неточные совпадения
Аммос Федорович. В одно
слово! я сам то же
думал.
Скотинин (Стародуму). Ба! Да ты весельчак. Давеча я
думал, что к тебе приступу нет. Мне
слова не сказал, а теперь все со мной смеешься.
— Сдавайся, Дунька! не тронем! — кричали осаждающие,
думая покорить ее льстивыми
словами.
Задумались головотяпы над
словами князя; всю дорогу шли и все
думали.
— То-то! мы терпеть согласны! Мы люди привышные! А только ты, бригадир, об этих наших
словах подумай, потому не ровён час: терпим-терпим, а тоже и промеж нас глупого человека не мало найдется! Как бы чего не сталось!
Она поехала в игрушечную лавку, накупила игрушек и обдумала план действий. Она приедет рано утром, в 8 часов, когда Алексей Александрович еще, верно, не вставал. Она будет иметь в руках деньги, которые даст швейцару и лакею, с тем чтоб они пустили ее, и, не поднимая вуаля, скажет, что она от крестного отца Сережи приехала поздравить и что ей поручено поставить игрушки у кровати сына. Она не приготовила только тех
слов, которые она скажет сыну. Сколько она ни
думала об этом, она ничего не могла придумать.
О матери Сережа не
думал весь вечер, но, уложившись в постель, он вдруг вспомнил о ней и помолился своими
словами о том, чтобы мать его завтра, к его рожденью, перестала скрываться и пришла к нему.
Испуганный тем отчаянным выражением, с которым были сказаны эти
слова, он вскочил и хотел бежать за нею, но, опомнившись, опять сел и, крепко сжав зубы, нахмурился. Эта неприличная, как он находил, угроза чего-то раздражила его. «Я пробовал всё, —
подумал он, — остается одно — не обращать внимания», и он стал собираться ехать в город и опять к матери, от которой надо было получить подпись на доверенности.
Левин слушал
слова, и они поражали его. «Как они догадались, что помощи, именно помощи? —
думал он, вспоминая все свои недавние страхи и сомнения. Что я знаю? что я могу в этом страшном деле, —
думал он, — без помощи? Именно помощи мне нужно теперь».
И когда он вышел из вагона в Бологове, чтобы выпить сельтерской воды, и увидал Анну, невольно первое
слово его сказало ей то самое, что он
думал.
«Нет, не надо говорить —
подумал он, когда она прошла вперед его. — Это тайна для меня одного нужная, важная и невыразимая
словами».
— Я
думаю, — сказал Константин, — что никакая деятельность не может быть прочна, если она не имеет основы в личном интересе. Это общая истина, философская, — сказал он, с решительностью повторяя
слово философская, как будто желая показать, что он тоже имеет право, как и всякий, говорить о философии.
Левин презрительно улыбнулся. «Знаю, —
подумал он, — эту манеру не одного его, но и всех городских жителей, которые, побывав раза два в десять лет в деревне и заметив два-три
слова деревенские, употребляют их кстати и некстати, твердо уверенные, что они уже всё знают. Обидной, станет 30 сажен. Говорит
слова, а сам ничего не понимает».
Но стоило забыть искусственный ход мысли и из жизни вернуться к тому, что удовлетворяло, когда он
думал, следуя данной нити, — и вдруг вся эта искусственная постройка заваливалась, как карточный дом, и ясно было, что постройка была сделана из тех же перестановленных
слов, независимо от чего-то более важного в жизни, чем разум.
Кроме того, в девочке всё было еще ожидания, а Сережа был уже почти человек, и любимый человек; в нем уже боролись мысли, чувства; он понимал, он любил, он судил ее,
думала она, вспоминая его
слова и взгляды.
«Расстоящияся собравый в соединение и союз любве положивый» — как глубокомысленны эти
слова и как соответственны тому, что чувствуешь в эту минуту! —
думал Левин. — Чувствует ли она то же, что я?»
Она нагнула голову. Она не только не сказала того, что она говорила вчера любовнику, что он ее муж, а муж лишний; она и не
подумала этого. Она чувствовала всю справедливость его
слов и только сказала тихо...
На мгновение лицо ее опустилось, и потухла насмешливая искра во взгляде; но
слово «люблю» опять возмутило ее. Она
подумала: «любит? Разве он может любить? Если б он не слыхал, что бывает любовь, он никогда и не употреблял бы этого
слова. Он и не знает, что такое любовь».
— Ах перестань! Христос никогда бы не сказал этих
слов, если бы знал, как будут злоупотреблять ими. Изо всего Евангелия только и помнят эти
слова. Впрочем, я говорю не то, что
думаю, а то, что чувствую. Я имею отвращение к падшим женщинам. Ты пауков боишься, а я этих гадин. Ты ведь, наверно, не изучал пауков и не знаешь их нравов: так и я.
Но Левин невольно
думал и вспоминал
слова Кити, когда она отпускала его: «смотрите, не застрелите друг друга».
— А! — сказал Левин, более слушая звук ее голоса, чем
слова, которые она говорила, всё время
думая о дороге, которая шла теперь лесом, и обходя те места, где бы она могла неверно ступить.
Он сказал это, по привычке с достоинством приподняв брови, и тотчас же
подумал, что, какие бы ни были
слова, достоинства не могло быть в его положении. И это он увидал по сдержанной, злой и насмешливой улыбке, с которой Бетси взглянула на него после его фразы.
Она не слышала половины его
слов, она испытывала страх к нему и
думала о том, правда ли то, что Вронский не убился. О нем ли говорили, что он цел, а лошадь сломала спину? Она только притворно-насмешливо улыбнулась, когда он кончил, и ничего не отвечала, потому что не слыхала того, что он говорил. Алексей Александрович начал говорить смело, но, когда он ясно понял то, о чем он говорит, страх, который она испытывала, сообщился ему. Он увидел эту улыбку, и странное заблуждение нашло на него.
«Всё это было прекрасно, —
думала Кити, слушая эти
слова, — всё это и не может быть иначе», и улыбка радости, сообщавшаяся невольно всем смотревшим на нее, сияла на ее просветлевшем лице.
«А ничего, так tant pis»,
подумал он, опять похолодев, повернулся и пошел. Выходя, он в зеркало увидал ее лицо, бледное, с дрожащими губами. Он и хотел остановиться и сказать ей утешительное
слово, но ноги вынесли его из комнаты, прежде чем он придумал, что сказать. Целый этот день он провел вне дома, и, когда приехал поздно вечером, девушка сказала ему, что у Анны Аркадьевны болит голова, и она просила не входить к ней.
Всю дорогу приятели молчали. Левин
думал о том, что означала эта перемена выражения на лице Кити, и то уверял себя, что есть надежда, то приходил в отчаяние и ясно видел, что его надежда безумна, а между тем чувствовал себя совсем другим человеком, не похожим на того, каким он был до ее улыбки и
слов: до свидания.
— Позволь, дай договорить мне. Я люблю тебя. Но я говорю не о себе; главные лица тут — наш сын и ты сама. Очень может быть, повторяю, тебе покажутся совершенно напрасными и неуместными мои
слова; может быть, они вызваны моим заблуждением. В таком случае я прошу тебя извинить меня. Но если ты сама чувствуешь, что есть хоть малейшие основания, то я тебя прошу
подумать и, если сердце тебе говорит, высказать мне…
Когда она
думала о сыне и его будущих отношениях к бросившей его отца матери, ей так становилось страшно за то, что она сделала, что она не рассуждала, а, как женщина, старалась только успокоить себя лживыми рассуждениями и
словами, с тем чтобы всё оставалось по старому и чтобы можно было забыть про страшный вопрос, что будет с сыном.
Та боль, которую она причинила себе и мужу, высказав эти
слова, будет вознаграждена теперь тем, что всё определится,
думала она.
Когда она
думала о Вронском, ей представлялось, что он не любит ее, что он уже начинает тяготиться ею, что она не может предложить ему себя, и чувствовала враждебность к нему зa это. Ей казалось, что те
слова, которые она сказала мужу и которые она беспрестанно повторяла в своем воображении, что она их сказала всем и что все их слышали. Она не могла решиться взглянуть в глаза тем, с кем она жила. Она не могла решиться позвать девушку и еще меньше сойти вниз и увидать сына и гувернантку.
Она взглянула на него. «Нет, это мне показалось, ―
подумала она, вспоминая выражение его лица, когда он запутался на
слове пелестрадал, ― нет, разве может человек с этими мутными глазами, с этим самодовольным спокойствием чувствовать что-нибудь?»
— Да, вот вам кажется! А как она в самом деле влюбится, а он столько же
думает жениться, как я?… Ох! не смотрели бы мои глаза!.. «Ах, спиритизм, ах, Ницца, ах, на бале»… — И князь, воображая, что он представляет жену, приседал на каждом
слове. — А вот, как сделаем несчастье Катеньки, как она в самом деле заберет в голову…
Ему запало в душу
слово, сказанное Дарьей Александровной в Москве, о том, что, решаясь на развод, он
думает о себе, а не
думает, что этим он губит ее безвозвратно.
По мере чтения, в особенности при частом и быстром повторении тех же
слов: «Господи помилуй», которые звучали как «помилос, помилос», Левин чувствовал, что мысль его заперта и запечатана и что трогать и шевелить ее теперь не следует, а то выйдет путаница, и потому он, стоя позади дьякона, продолжал, не слушая и не вникая,
думать о своем.
Васенька Весловский, ее муж и даже Свияжский и много людей, которых она знала, никогда не
думали об этом и верили на
слово тому, что всякий порядочный хозяин желает дать почувствовать своим гостям, именно, что всё, что так хорошо у него устроено, не стоило ему, хозяину, никакого труда, а сделалось само собой.
«Да, вот он перестал теперь притворяться, и видна вся его холодная ненависть ко мне», —
подумала она, не слушая его
слов, но с ужасом вглядываясь в того холодного и жестокого судью, который, дразня ее, смотрел из его глаз.
«Это должен быть Вронский»,
подумал Левин и, чтоб убедиться в этом, взглянул на Кити. Она уже успела взглянуть на Вронского и оглянулась на Левина. И по одному этому взгляду невольно просиявших глаз ее Левин понял, что она любила этого человека, понял так же верно, как если б она сказала ему это
словами. Но что же это за человек?
— Ты пойми, что я не ревную: это мерзкое
слово. Я не могу ревновать и верить, чтоб… Я не могу сказать, что я чувствую, но это ужасно… Я не ревную, но я оскорблен, унижен тем, что кто-нибудь смеет
думать, смеет смотреть на тебя такими глазами….
— Долли! — проговорил он, уже всхлипывая. — Ради Бога,
подумай о детях, они не виноваты. Я виноват, и накажи меня, вели мне искупить свою вину. Чем я могу, я всё готов! Я виноват, нет
слов сказать, как я виноват! Но, Долли, прости!
Степан Аркадьич испуганно очнулся, чувствуя себя виноватым и уличенным. Но тотчас же он утешился, увидав, что
слова: «он спит» относились не к нему, а к Landau. Француз заснул так же, как Степан Аркадьич. Но сон Степана Аркадьича, как он
думал, обидел бы их (впрочем, он и этого не
думал, так уж всё ему казалось странным), а сон Landau обрадовал их чрезвычайно, особенно графиню Лидию Ивановну.
— Прошу вас, — продолжал я тем же тоном, — прошу вас сейчас же отказаться от ваших
слов; вы очень хорошо знаете, что это выдумка. Я не
думаю, чтоб равнодушие женщины к вашим блестящим достоинствам заслуживало такое ужасное мщение.
Подумайте хорошенько: поддерживая ваше мнение, вы теряете право на имя благородного человека и рискуете жизнью.
Пробираюсь вдоль забора и вдруг слышу голоса; один голос я тотчас узнал: это был повеса Азамат, сын нашего хозяина; другой говорил реже и тише. «О чем они тут толкуют? —
подумал я. — Уж не о моей ли лошадке?» Вот присел я у забора и стал прислушиваться, стараясь не пропустить ни одного
слова. Иногда шум песен и говор голосов, вылетая из сакли, заглушали любопытный для меня разговор.
В анониме было так много заманчивого и подстрекающего любопытство, что он перечел и в другой и в третий раз письмо и наконец сказал: «Любопытно бы, однако ж, знать, кто бы такая была писавшая!»
Словом, дело, как видно, сделалось сурьезно; более часу он все
думал об этом, наконец, расставив руки и наклоня голову, сказал: «А письмо очень, очень кудряво написано!» Потом, само собой разумеется, письмо было свернуто и уложено в шкатулку, в соседстве с какою-то афишею и пригласительным свадебным билетом, семь лет сохранявшимся в том же положении и на том же месте.
«Гость, кажется, очень неглупый человек, —
думал хозяин, — степенен в
словах и не щелкопер». И,
подумавши так, стал он еще веселее, точно как бы сам разогрелся от своего разговора и как бы празднуя, что нашел человека, готового слушать умные советы.
Слово «дворянин» заставило старуху как будто несколько
подумать.
Тентетников совершенно озадачился этими
словами, оторопел, глядел в глаза Павлу Ивановичу и
думал про себя: «Престранный, однако ж, человек этот Чичиков!»
«Непонятно!» —
подумал про себя Чичиков и отправился тут же к председателю палаты, но председатель палаты так смутился, увидя его, что не мог связать двух
слов, и наговорил такую дрянь, что даже им обоим сделалось совестно.
Сидят они на том же месте, одинаково держат голову, их почти готов принять за мебель и
думаешь, что отроду еще не выходило
слово из таких уст; а где-нибудь в девичьей или в кладовой окажется просто: ого-го!
— Такой приказ, так уж, видно, следует, — сказал швейцар и прибавил к тому
слово: «да». После чего стал перед ним совершенно непринужденно, не сохраняя того ласкового вида, с каким прежде торопился снимать с него шинель. Казалось, он
думал, глядя на него: «Эге! уж коли тебя бары гоняют с крыльца, так ты, видно, так себе, шушера какой-нибудь!»
Брат Василий задумался. «Говорит этот человек несколько витиевато, но в
словах его есть правда, —
думал <он>. — Брату моему Платону недостает познания людей, света и жизни». Несколько помолчав, сказал так вслух...