Неточные совпадения
Он отвечал ей кратко и небрежно. Он обо всем
думал несогласно с людями, и особенно упряменько звучала медь его
слов, когда он спорил с Варавкой.
«Хорошо сказал», —
подумал Клим и, чтоб оставить последнее
слово за собой, вспомнил
слова Варавки...
Клим вздохнул, послушал, как тишина поглощает грохот экипажа, хотел
подумать о дяде, заключить его в рамку каких-то очень значительных
слов, но в голове его ныл, точно комар, обидный вопрос...
Клим слышал ее нелепые
слова сквозь гул в голове, у него дрожали ноги, и, если бы Рита говорила не так равнодушно, он
подумал бы, что она издевается над ним.
А вспомнив ее
слова о трех заботливых матерях,
подумал, что, может быть, на попечении Маргариты, кроме его, было еще двое таких же, как он.
Клим уже не
думал, что разум Маргариты нем, память воскрешала ее поучающие
слова, и ему показалось, что чаще всего они были окрашены озлоблением против женщин.
Клим знал, что на эти вопросы он мог бы ответить только
словами Томилина, знакомыми Макарову. Он молчал,
думая, что, если б Макаров решился на связь с какой-либо девицей, подобной Рите, все его тревоги исчезли бы. А еще лучше, если б этот лохматый красавец отнял швейку у Дронова и перестал бы вертеться вокруг Лидии. Макаров никогда не спрашивал о ней, но Клим видел, что, рассказывая, он иногда, склонив голову на плечо, смотрит в угол потолка, прислушиваясь.
И, слушая ее, он еще раз опасливо
подумал, что все знакомые ему люди как будто сговорились в стремлении опередить его; все хотят быть умнее его, непонятнее ему, хитрят и прячутся в
словах.
Думать мешали напряженно дрожащие и как бы готовые взорваться опаловые пузыри вокруг фонарей. Они создавались из мелких пылинок тумана, которые, непрерывно вторгаясь в их сферу, так же непрерывно выскакивали из нее, не увеличивая и не умаляя объема сферы. Эта странная игра радужной пыли была почти невыносима глазу и возбуждала желание сравнить ее с чем-то, погасить
словами и не замечать ее больше.
Но,
думая так, он в то же время ощущал гордость собою: из всех знакомых ей мужчин она выбрала именно его. Эту гордость еще более усиливали ее любопытствующие ласки и горячие, наивные до бесстыдства
слова.
Улыбаясь, играя пальцами руки его, жадно глотая воздух, она шептала эти необычные
слова, и Клим, не сомневаясь в их искренности,
думал: не всякий может похвастаться тем, что вызвал такую любовь!
«В московском шуме человек слышней», —
подумал Клим, и ему было приятно, что
слова сложились как поговорка. Покачиваясь в трескучем экипаже лохматого извозчика, он оглядывался, точно человек, возвратившийся на родину из чужой страны.
Лютов произнес речь легко, без пауз; по
словам она должна бы звучать иронически или зло, но иронии и злобы Клим не уловил в ней. Это удивило его. Но еще более удивительно было то, что говорил человек совершенно трезвый. Присматриваясь к нему, Клим
подумал...
Оно — не в том, что говорит Лидия, оно прячется за
словами и повелительно требует, чтоб Клим Самгин стал другим человеком, иначе
думал, говорил, — требует какой-то необыкновенной откровенности.
«В сущности, все эти умники — люди скучные. И — фальшивые, — заставлял себя
думать Самгин, чувствуя, что им снова овладевает настроение пережитой ночи. — В душе каждого из них, под
словами, наверное, лежит что-нибудь простенькое. Различие между ними и мной только в том, что они умеют казаться верующими или неверующими, а у меня еще нет ни твердой веры, ни устойчивого неверия».
Сын растерянно гладил руку матери и молчал, не находя
слов утешения, продолжая
думать, что напрасно она говорит все это. А она действительно истерически посмеивалась, и шепот ее был так жутко сух, как будто кожа тела ее трещала и рвалась.
Клим не ответил. Он слушал, не
думая о том, что говорит девушка, и подчинялся грустному чувству. Ее
слова «мы все несчастны» мягко толкнули его, заставив вспомнить, что он тоже несчастен — одинок и никто не хочет понять его.
Клим Самгин смотрел, слушал и чувствовал, что в нем нарастает негодование, как будто его нарочно привели сюда, чтоб наполнить голову тяжелой и отравляющей мутью. Все вокруг было непримиримо чуждо, но, заталкивая в какой-то темный угол, насиловало, заставляя
думать о горбатой девочке, о
словах Алины и вопросе слепой старухи...
«Нужно иметь какие-то особенные головы и сердца, чтоб признавать необходимость приношения человека в жертву неведомому богу будущего», —
думал он, чутко вслушиваясь в спокойную речь, неторопливые
слова Туробоева...
«Дурачок», —
думал он, спускаясь осторожно по песчаной тропе. Маленький, но очень яркий осколок луны прорвал облака; среди игол хвои дрожал серебристый свет, тени сосен собрались у корней черными комьями. Самгин шел к реке, внушая себе, что он чувствует честное отвращение к мишурному блеску
слов и хорошо умеет понимать надуманные красоты людских речей.
Говоря, Спивак как будто прислушивалась к своим
словам, глаза ее потемнели, и чувствовалось, что говорит она не о том, что
думает, глядя на свой живот.
Говорила она неохотно, как жена, которой скучно беседовать с мужем. В этот вечер она казалась старше лет на пять. Окутанная шалью, туго обтянувшей ее плечи, зябко скорчившись в кресле, она, чувствовал Клим, была где-то далеко от него. Но это не мешало ему
думать, что вот девушка некрасива, чужда, а все-таки хочется подойти к ней, положить голову на колени ей и еще раз испытать то необыкновенное, что он уже испытал однажды. В его памяти звучали
слова Ромео и крик дяди Хрисанфа...
Топорные
слова его заставили Клима иронически
подумать...
Клим выпил храбро, хотя с первого же глотка почувствовал, что напиток отвратителен. Но он ни в чем не хотел уступать этим людям, так неудачно выдумавшим себя, так раздражающе запутавшимся в мыслях и
словах. Содрогаясь от жгучего вкусового ощущения, он мельком вторично
подумал, что Макаров не утерпит, расскажет Лидии, как он пьет, а Лидия должна будет почувствовать себя виноватой в этом. И пусть почувствует.
— Случилось какое-то… несчастие, — ответил Клим.
Слово несчастие он произнес не сразу, нетвердо,
подумав, что надо бы сказать другое
слово, но в голове его что-то шумело, шипело, и
слова не шли на язык.
Это
слово вполне удовлетворительно объясняло Самгину катастрофу, о которой не хотелось
думать.
Пред Климом встала бесцветная фигурка человека, который, ни на что не жалуясь, ничего не требуя, всю жизнь покорно служил людям, чужим ему. Было даже несколько грустно
думать о Тане Куликовой, странном существе, которое, не философствуя, не раскрашивая себя
словами, бескорыстно заботилось только о том, чтоб людям удобно жилось.
Клим перестал слушать его ворчливую речь,
думая о молодом человеке, одетом в голубовато-серый мундир, о его смущенной улыбке. Что сказал бы этот человек, если б пред ним поставить Кутузова, Дьякона, Лютова? Да, какой силы
слова он мог бы сказать этим людям? И Самгин вспомнил — не насмешливо, как всегда вспоминал, а — с горечью...
Ему иногда казалось, что оригинальность — тоже глупость, только одетая в
слова, расставленные необычно. Но на этот раз он чувствовал себя сбитым с толку: строчки Инокова звучали неглупо, а признать их оригинальными — не хотелось. Вставляя карандашом в кружки о и а глаза, носы, губы, Клим снабжал уродливые головки ушами, щетиной волос и
думал, что хорошо бы высмеять Инокова, написав пародию: «Веснушки и стихи». Кто это «сударыня»? Неужели Спивак? Наверное. Тогда — понятно, почему он оскорбил регента.
Из открытого окна флигеля доносился спокойный голос Елизаветы Львовны; недавно она начала заниматься историей литературы с учениками школы, человек восемь ходили к ней на дом. Чтоб не
думать, Самгин заставил себя вслушиваться в
слова Спивак.
— Не ново, что Рембо окрасил гласные, еще Тик пытался вызвать
словами впечатления цветовые, — слышал Клим и
думал: «Очень двуличная женщина. Чего она хочет?»
— Ни в одной стране люди не нуждаются в сдержке, в обуздании их фантазии так, как они нуждаются у нас, — сказал он, тыкая себя пальцем в мягкую грудь, и эти
слова, очень понятные Самгину, заставили его
подумать...
Часы осенних вечеров и ночей наедине с самим собою, в безмолвной беседе с бумагой, которая покорно принимала на себя все и всякие
слова, эти часы очень поднимали Самгина в его глазах. Он уже начинал
думать, что из всех людей, знакомых ему, самую удобную и умную позицию в жизни избрал смешной, рыжий Томилин.
Грубоватое словечко прозвучало смешно; Самгин
подумал, что она прибавила это
слово по созвучию, потому что она говорила: геолох. Она вообще говорила неправильно, отсекая или смягчая гласные в концах
слов.
Самгин наклонил голову, чтобы скрыть улыбку. Слушая рассказ девицы, он
думал, что и по фигуре и по характеру она была бы на своем месте в водевиле, а не в драме. Но тот факт, что на долю ее все-таки выпало участие в драме, несколько тронул его; он ведь был уверен, что тоже пережил драму. Однако он не сумел выразить чувство, взволновавшее его, а два последние
слова ее погасили это чувство. Помолчав, он спросил вполголоса...
— Среди своих друзей, — продолжала она неторопливыми
словами, — он поставил меня так, что один из них, нефтяник, богач, предложил мне ехать с ним в Париж. Я тогда еще дурой ходила и не сразу обиделась на него, но потом жалуюсь Игорю. Пожал плечами. «Ну, что ж, — говорит. — Хам. Они тут все хамье». И — утешил: «В Париж, говорит, ты со мной поедешь, когда я остаток земли продам». Я еще поплакала. А потом — глаза стало жалко. Нет,
думаю, лучше уж пускай другие плачут!
—
Подумайте, Клим Иванович, о себе,
подумайте без страха пред
словами и с любовью к родине, — посоветовал жандарм, и в голосе его Клим услышал ноты искреннего доброжелательства.
Она говорила торопливо, как-то перескакивая через
слова, казалась расстроенной, опечаленной, и Самгин
подумал, что все это у нее от зависти.
Он не
думал сказать это и удивился, что
слова сказались мальчишески виновато, тогда как следовало бы вести себя развязно; ведь ничего особенного не случилось, и не по своей воле попал он в эту комнату.
Через месяц Клим Самгин мог
думать, что театральные
слова эти были заключительными
словами роли, которая надоела Варваре и от которой она отказалась, чтоб играть новую роль — чуткой подруги, образцовой жены. Не впервые наблюдал он, как неузнаваемо меняются люди, эту ловкую их игру он считал нечестной, и Варвара, утверждая его недоверие к людям, усиливала презрение к ним. Себя он видел не способным притворяться и фальшивить, но не мог не испытывать зависти к уменью людей казаться такими, как они хотят.
— Нет, — повторила Варвара. Самгин
подумал: «Спрашивает она или протестует?» За спиной его гремели тарелки, ножи, сотрясала пол тяжелая поступь Анфимьевны, но он уже не чувствовал аппетита. Он говорил не торопясь, складывая
слова, точно каменщик кирпичи, любуясь, как плотно ложатся они одно к другому.
Но он видел, что
слова его не поняты и спросила Варвара из вежливости. Тогда он
подумал, что, если Лидия была почти бесстыдно болтлива, если она относилась к любви испытующе, Варвара — слишком сдержанна и осторожна, даже, пожалуй, туповата.
— Без
слов, без форм — нельзя
думать.
Самгин поднял с земли ветку и пошел лукаво изогнутой между деревьев дорогой из тени в свет и снова в тень. Шел и
думал, что можно было не учиться в гимназии и университете четырнадцать лет для того, чтоб ездить по избитым дорогам на скверных лошадях в неудобной бричке, с полудикими людями на козлах. В голове, как медные пятаки в кармане пальто, болтались, позванивали в такт шагам
слова...
— Бунтовщики», — иронически
думал он, но думалось неохотно и только
словами, а возмущение, ирония, вспыхнув, исчезали так же быстро, как отблески молний на горизонте.
Но
слова о мстителях неприятно удивили Самгина, и,
подумав, что письмоводитель вовсе не так наивен, каким он кажется, он стал присматриваться к нему более внимательно, уже с неприязнью.
«Только это», —
подумал Самгин, слушая с улыбкой знакомые
слова.
«Наверное, так», —
подумал он, не испытывая ни ревности, ни обиды, —
подумал только для того, чтоб оттолкнуть от себя эти мысли.
Думать нужно было о
словах Варвары, сказавшей, что он себя насилует и идет на убыль.
Самгин вспомнил отзыв Суслова о его марксизме и
подумал, что этот человек, снедаемый различными болезнями, сам похож на болезнь, которая усиливается, он помолодел, окреп, в его учительском голосе все громче слышны командующие ноты. Вероятно, с его
слов Любаша на днях сказала...
«Фабриканты жертв», —
подумал Клим, вспомнив эти
слова.