Неточные совпадения
Я
думал уж
о форме плана
И как героя назову;
Покамест моего романа
Я кончил первую главу;
Пересмотрел всё это строго;
Противоречий очень много,
Но их исправить не хочу;
Цензуре долг свой заплачу
И журналистам на съеденье
Плоды трудов моих отдам;
Иди же к невским берегам,
Новорожденное творенье,
И заслужи мне славы дань:
Кривые толки, шум и брань!
— Эх, Анна Сергеевна, станемте говорить правду. Со мной кончено. Попал под колесо. И выходит, что нечего было
думать о будущем. Старая шутка смерть, а каждому внове. До сих пор не трушу… а там придет беспамятство, и фюить!(Он слабо махнул рукой.) Ну, что ж мне вам сказать… я любил вас! это и прежде не имело никакого смысла, а теперь подавно. Любовь —
форма, а моя собственная
форма уже разлагается. Скажу я лучше, что какая вы славная! И теперь вот вы стоите, такая красивая…
Самгин
подумал о том, что года два тому назад эти люди еще не смели говорить так открыто и на такие темы. Он отметил, что говорят много пошлостей, но это можно объяснить
формой, а не смыслом.
О будущей жизни он тоже никогда не
думал, в глубине души нося то унаследованное им от предков твердое, спокойное убеждение, общее всем земледельцам, что как в мире животных и растений ничто не кончается, а постоянно переделывается от одной
формы в другую — навоз в зерно, зерно в курицу, головастик в лягушку, червяк в бабочку, желудь в дуб, так и человек не уничтожается, но только изменяется.
И вот, однажды после обеда, Вера Павловна сидела в своей комнате, шила и
думала, и
думала очень спокойно, и
думала вовсе не
о том, а так, об разной разности и по хозяйству, и по мастерской, и по своим урокам, и постепенно, постепенно мысли склонялись к тому,
о чем, неизвестно почему, все чаще и чаще ей думалось; явились воспоминания, вопросы мелкие, немногие, росли, умножались, и вот они тысячами роятся в ее мыслях, и все растут, растут, и все сливаются в один вопрос,
форма которого все проясняется: что ж это такое со мною?
о чем я
думаю, что я чувствую?
Много
думаю о трагедии русской культуры,
о русских разрывах, которых в такой
форме не знали народы Запада.
—
О нет же, тысячу раз нет! — с спокойной улыбкой отвечал каждый раз Прейн. — Я знаю, что все так
думают и говорят, но все жестоко ошибаются. Дело в том, что люди не могут себе представить близких отношений между мужчиной и женщиной иначе, как только в одной
форме, а между тем я действительно и теперь люблю Раису Павловну как замечательно умную женщину, с совершенно особенным темпераментом. Мы с ней были даже на «ты», но между нами ничего не могло быть такого, в чем бы я мог упрекнуть себя…
— Не
думаю. Битье вообще не удовольствие; это движение гнева, выраженное в грубой и отвратительной
форме, — и только. Но почему же вы именно
о «господах» спрашиваете? ведь не одни господа дерутся; полагаю, что и вы не без греха в этом отношении…
И тут сказывалась разность двух душ, двух темпераментов, двух кровей. Александров любил с такою же наивной простотой и радостью, с какою растут травы и распускаются почки. Он не
думал и даже не умел еще
думать о том, в какие
формы выльется в будущем его любовь. Он только, вспоминая
о Зиночке, чувствовал порою горячую резь в глазах и потребность заплакать от радостного умиления.
Александров внимательно рассматривал лицо знаменитого поэта, похожее на кукушечье яйцо и тесной раскраской и
формой. Поэт понравился юноше: из него, сквозь давно наигранную позу, лучилась какая-то добрая простота. А театральный жест со столовым ножом Александров нашел восхитительным: так могут делать только люди с яркими страстями, не боящиеся того, что
о них скажут и
подумают обыкновенные людишки.
Все наперерыв строили планы нового образа жизни и советовали друг другу что-нибудь. Меньше всего каждый
думал, кажется, только
о самом себе. Товарищеское великодушие выразилось в самой яркой
форме. В портерной стоял шум и говор.
Крискент заявился в пятовский дом, когда не было самого Нила Поликарпыча, и повел душеспасительную речь
о значении и святости брака вообще как таинства, потом
о браке как неизбежной
форме нескверного гражданского жития и, наконец,
о браке как христианском подвиге, в котором человек меньше всего должен
думать о себе, а только
о своем ближнем.
Неужели под преобладающим влиянием чувства человек будет еще
думать о том, чтобы достигать прелести, грации, будет заботиться
о форме?
Да, я все больше и больше прихожу к убеждению, что дело не в старых и не в новых
формах, а в том, что человек пишет, не
думая ни
о каких
формах, пишет, потому что это свободно льется из его души.
Впервые слышал я эти мысли в такой резкой
форме, хотя и раньше сталкивался с ними, — они более живучи и шире распространены, чем принято
думать. Лет через семь, читая
о Ницше, я очень ярко вспомнил философию казанского городового. Скажу кстати: редко встречались мне в книгах мысли, которых я не слышал раньше в жизни.
Все было искажено, все перешло в одни пошлые, заученные
формы без души, потому что все внимание обращали только на внешность, не
думая о том, что под нею скрывается.
Словом, перед нами не страстно влюбленный, до самопожертвования любящий человек, рассказывающий
о заблуждениях и страданиях своей милой, об оскорблениях, нанесенных его сердцу,
о поругании его святыни; перед нами просто автор, неловко взявший известную
форму рассказа, не
подумав о том, какие она на него налагает обязанности.
О будущей жизни он тоже никогда не
думал, в глубине души неся то унаследованное им от предков твердое, спокойное убеждение, общее всем земледельцам, что, как в мире животных и растений ничто не кончается, а постоянно переделывается от одной
формы в другую, — навоз в зерно, зерно в курицу, головастик в лягушку, желудь в дуб, — так и человек не уничтожается, но только изменяется.
Когда матушка высказывала мысли, подобные тем, какие мною приведены выше по поводу разговора
о Пенькновском, профессор обыкновенно отходил с своею табакеркою к окну и, казалось,
думал совсем
о другом, но уловив какое-нибудь одно слово, вдруг подбирал к нему более или менее удачную рифму и отзывался шутливо в стихотворной
форме, вроде...
Васильеву хотелось поговорить с барышней
о многом. Он чувствовал сильное желание узнать, откуда она родом, живы ли ее родители и знают ли они, что она здесь, как она попала в этот дом, весела ли и довольна или же печальна и угнетена мрачными мыслями, надеется ли выйти когда-нибудь из своего настоящего положения… Но никак он не мог придумать, с чего начать и какую
форму придать вопросу, чтоб не показаться нескромным. Он долго
думал и спросил...
Так проводил Ермий дни, а вечером, когда сваливал пеклый жар и лицо Ермия освежала прохлада, он, окончив свои молитвы и размышления
о боге,
думал иногда и
о людях. Он размышлял
о том: как за эти тридцать лет зло в свете должно было умножиться и как под покровом ханжества и пустосвятства, заменяющего настоящее учение своими выдумками, теперь наверно иссякла уже в людях всякая истинная добродетель и осталась одна
форма без содержания.
В том сложном, большом деле, которое творилось вокруг, всего настоятельнее требовалась живая эластичность организации, умение и желание приноровить данные
формы ко всякому содержанию. Но огромное, властное бумажное чудовище опутывало своими сухими щупальцами всю армию, люди осторожными, робкими зигзагами ползали среди этих щупальцев и
думали не
о деле, а только
о том, как бы не задеть щупальца.
О ней, впрочем,
думала и княгиня Васса Семеновна, но в несколько иной
форме: «Женись и поезжай».
Больших подробностей
о деятельности этих учреждений я пока не знаю.
Думаю, что эта
форма удобная и возможная, но эта
форма не исключает все другие. Живущие по деревням лица, как только они вступят в близкое и непосредственное общение с народом, найдут новые, соответствующие нужде
формы помощи, которые могут быть до бесконечности разнообразны.