Неточные совпадения
Русь! вижу тебя, из моего чудного, прекрасного далека тебя вижу: бедно, разбросанно и неприютно в тебе; не развеселят, не испугают взоров дерзкие дива
природы, венчанные дерзкими дивами искусства, города с многооконными высокими дворцами, вросшими в утесы, картинные дерева и плющи, вросшие в домы, в шуме и в вечной пыли водопадов; не опрокинется назад голова посмотреть на громоздящиеся без конца над нею и в вышине каменные глыбы; не блеснут сквозь наброшенные одна на другую темные арки, опутанные виноградными сучьями, плющами и несметными миллионами
диких роз, не блеснут сквозь них вдали вечные линии сияющих гор, несущихся в серебряные ясные небеса.
Не удалось бы им там видеть какого-нибудь вечера в швейцарском или шотландском вкусе, когда вся
природа — и лес, и вода, и стены хижин, и песчаные холмы — все горит точно багровым заревом; когда по этому багровому фону резко оттеняется едущая по песчаной извилистой дороге кавалькада мужчин, сопутствующих какой-нибудь леди в прогулках к угрюмой развалине и поспешающих в крепкий замок, где их ожидает эпизод о войне двух роз, рассказанный дедом,
дикая коза на ужин да пропетая молодою мисс под звуки лютни баллада — картины, которыми так богато населило наше воображение перо Вальтера Скотта.
За этим следует второй, также важный вопрос: принесет ли европейцам победа над
дикими и
природой то вознаграждение, которого они вправе ожидать за положенные громадные труды и капиталы, или эти труды останутся только бескорыстным подвигом, подъятым на пользу человечества?
Одно удовольствие — провести полтора месяца в такой палатке, буквально на лоне
природы, среди
диких сынов степей, — одно такое удовольствие чего стоило.
Казалось, что все злые духи собрались в одно место и с воем и плачем носились по тайге друг за другом, точно они хотели разрушить порядок, данный
природе, и создать снова хаос на земле. Слышались то исступленный плач и стенания, то
дикий хохот и вой; вдруг на мгновение наступала тишина, и тогда можно было разобрать, что происходит поблизости. Но уже по этим перерывам было видно, что ветер скоро станет стихать.
Нижний храм, иссеченный в горе, имел форму параллелограмма, гроба, тела; его наружность представляла тяжелый портал, поддерживаемый почти египетскими колоннами; он пропадал в горе, в
дикой, необработанной
природе.
Утка, от скуки и по
природе своей, кричит во все горло без умолку, а
дикие селезни и даже утки садятся около нее на воду под самое ружейное дуло охотника.
Живут? Но молодость свою
Припомните… дитя!
Здесь мать — водицей снеговой,
Родив, омоет дочь,
Малютку грозной бури вой
Баюкает всю ночь,
А будит
дикий зверь, рыча
Близ хижины лесной,
Да пурга, бешено стуча
В окно, как домовой.
С глухих лесов, с пустынных рек
Сбирая дань свою,
Окреп туземный человек
С
природою в бою,
А вы?..
Тяжело проследить подобную карьеру; горько видеть такое искажение человеческой
природы. Кажется, ничего не может быть хуже того
дикого, неестественного развития, которое совершается в натурах, подобных Подхалюзину, вследствие тяготения над ними самодурства. Но в последующих комедиях Островского нам представляется новая сторона того же влияния, по своей мрачности и безобразию едва ли уступающая той, которая была нами указана в прошедшей статье.
В этой грации много было
дикого, порывистого, что дает
природа всем, но что потом искусство отнимает до последнего следа, вместо того чтобы смягчить.
Над их вершинами крутыми,
На скате каменных стремнин,
Питаюсь чувствами немыми
И чудной прелестью картин
Природы дикой и угрюмой...
Смысл тот, что история,
природа человека и бог показывают нам, что, пока будут два человека и между ними хлеб, деньги и женщина, — будет война. То есть, что никакой прогресс не приведет людей к тому, чтобы они сдвинулись с
дикого понимания жизни, при котором без драки невозможно разделить хлеб, деньги (очень хороши тут деньги) и женщину.
Боже мой, как, я думаю, была хороша тогда эта
дикая, девственная, роскошная
природа!.. Нет, ты уже не та теперь, не та, какою даже и я зазнал тебя — свежею, цветущею, неизмятою отвсюду набежавшим разнородным народонаселением! Ты не та, но всё еще прекрасна, так же обширна, плодоносна и бесконечно разнообразна, Оренбургская губерния!.. Дико звучат два эти последние слова! Бог знает, как и откуда зашел туда бург!.. Но я зазнал тебя, благословенный край, еще Уфимским наместничеством!
— Ох, дурак, дурак этот Вукол… Никого у них в природе-то таких дураков не было. Ведь Шабалины-то по нашим местам завсегда в первых были, особливо дедушка-то, Логин. Богатые были, а чтобы таких глупостев… семьдесят целковых! Это на ассигнации-то считать, так чуть не триста рублевиков… Ох-хо-хо!.. Уж правду сказать, что дикая-то копеечка не улежит на месте.
Правда, говорят, будто бы и в наше время голодные волки бродят по лесу и кой-где в дуплах завывают филины и сычи; но эти мелкие второклассные ужасы так уже износились во всех страшных романах, что нам придется скоро отыскивать девственную
природу, со всеми
дикими ее красотами, в пустынях Барабинских или в бесконечных лесах южной Сибири.
Но в том-то и дело, что среда, подчиненная силе
Диких и Кабановых, производит обыкновенно Тихонов и Борисов, неспособных воспрянуть и принять свою человеческую
природу, даже при столкновении с такими характерами, как Катерина.
Но мы видим, что Катерина — не убила в себе человеческую
природу и что она находится только внешним образом, по положению своему, под гнетом самодурной жизни; внутренно же, сердцем и смыслом, сознает всю ее нелепость, которая теперь еще увеличивается тем, что
Дикие и Кабановы, встречая себе противоречие и не будучи в силах победить его, но желая поставить на своем, прямо объявляют себя против логики, то есть ставя себя дураками перед большинством людей.
Шмага. Пришли с таким приятным известием и молчите до сих пор! Ну, хорошо, что я не умер от нетерпения, а то могло бы возникнуть уголовное дело. (Подходит к Незнамову.) Гриша! Брось философию-то, пойдем! Что нам
природа: леса, горы, луна? Ведь мы не
дикие, мы люди цивилизованные.
Природу я любил нежно, любил и поле, и луга, и огороды, но мужик, поднимающий сохой землю, понукающий свою жалкую лошадь, оборванный, мокрый, с вытянутою шеей, был для меня выражением грубой,
дикой, некрасивой силы, и, глядя на его неуклюжие движения, я всякий раз невольно начинал думать о давно прошедшей, легендарной жизни, когда люди не знали еще употребления огня.
Малороссия —
природа прекрасная, но это еще
дикие степи.
Эта густая зелень, эта
дикая, простая
природа — все наполняет душу какой-то тихой радостью и спокойствием.
Рассмотрение этой темной стороны приводит его к заключению, что «нигде положение дел не представляло столь грустной и печальной картины, как в нашем отечестве» (стр. XXII), и что «Россия, невзирая на благотворное развитие основных элементов своих, далеко не достигла той цели, к которой стремились все государства европейские и которая состоит в надежной безопасности извне и внутри, в деятельном развитии нравственных, умственных и промышленных сил, в знании, искусстве, в смягчении
дикой животной
природы, одним словом — в том, что украшает и облагороживает человека» (стр. XXV).
Не будет ли слишком однообразно всегда освещать сцены счастливой любви лучами радостного солнца и помещать среди смеющейся зелени лугов, и притом еще весною, когда «вся
природа дышит любовью», а сцены преступлений освещать молниею и помещать среди
диких скал?
Что выделывают на свои
дикие капиталы эти… дети
природы по всей Сибири — вероятно, слыхал каждый.
— Великолепно! — вскричал я, — вы нарочно сказали это великолепное «бесполезно», чтоб меня придавить. Я вас насквозь вижу. Бесполезно, говорите вы? Но ведь удовольствие всегда полезно, а
дикая, беспредельная власть — хоть над мухой — ведь это тоже своего рода наслаждение. Человек деспот от
природы и любит быть мучителем. Вы ужасно любите.
Да живет же сия
дикая Республиканская независимость в местах, подобно ей
диких и неприступных, на снежных Альпийских громадах, среди острых гранитов и глубоких пропастей, где от вечных ужасов
Природы безмолвствуют страсти в хладной душе людей и где человек, не зная многих потребностей, может довольствоваться немногими законами
Природы.
Она благодетельными законами [Указы 1763 г., Июля 22 и 1764, Марта 11.] привлекла трудолюбивых иностранцев в Россию, и звук секиры раздался в
диких лесах; пустыни оживились людьми и селениями; плуг углубился в свежую землю, и
Природа украсилась плодами трудов человеческих.
— Тут неподдельный язык
природы и наивность сердца, — отвечала та. — Впрочем, — продолжала она, — вам все-таки надобно отказаться от вашей страсти, потому что это такое
дикое, такое необразованное семейство! Я даже не воображала никогда, чтобы в наше время могли существовать люди с такими ужасными понятиями.
Однажды, в час, когда лучи заката
По облакам кидали искры злата,
Задумчив на кургане Измаил
Сидел: еще ребенком он любил
Природы дикой пышные картины,
Разлив зари и льдистые вершины,
Блестящие на небе голубом...
Так, в музыке нравятся нам нередко
дикие аккорды, уклоняющиеся от правил музыкальной гармонии, но удачно выражающие какой-нибудь действительно существующий диссонанс в
природе; между тем нам дерет уши, а вовсе не производит приятного впечатления, нечаянно сделанная ошибка, когда артист возьмет одну ноту вместо другой.
Стяжав от всего почти дворянства имя прекраснейшего человека, Гаврилов в самом деле, судя по наружности, не подпадал никакого рода укору не только в каком-нибудь черном, но даже хоть сколько-нибудь двусмысленно-честном поступке, а между тем, если хотите, вся жизнь его была преступление: «Раб ленивый», ни разу не добыв своим плечиком копейки, он постоянно жил в богатстве, мало того: скопил и довел свое состояние до миллиона, никогда ничем не жертвуя и не рискуя; какой-нибудь плантатор южных штатов по крайней мере борется с
природою, а иногда с
дикими племенами и зверями, наконец, улучшает самое дело, а тут ровно ничего!
Признак русской широкой
природы —
Жажду выдвинуть личность свою —
Насыщает он в юные годы
Удальством в рукопашном бою,
Гомерической,
дикой попойкой,
Приводящей в смятенье трактир,
Да игрой, да отчаянной тройкой.
Сорвать со стены бубен, выбежать на середину комнаты и встать в позу было делом одной минуты. Душа моя кипела и волновалась одним страстным желанием, одной безумной жаждой доказать всем им, этим напыщенным, скучным господам, что Нина бек-Израэл,
дикое, некультурное, по их мнению, дитя
природы, может быть на высоте своего призвания. О-о!
Гроза надвигалась. Причудливо разорванные черные тучи, пугливо толпясь и сдвигаясь, как бы прижимались друг к другу — в страхе перед тем надвигающимся таинством, роковым и могучим, что должно было произойти в
природе. Предгрозовой бурный и
дикий вихрь кружил в ущельях и терзал верхушки каштанов и чинар внизу, в котловинах, предвещая нечто жуткое, страшное и грозное. Казалось, не ветер свистел в ущельях, а черные джины гор и пропастей распевали свои погребальные песни…
«Анамит» шел полным ходом словно бы среди какого-то волшебного сада,
дикого, грандиозного и красивого. Девственность леса и незапуганность его обитателей поражают парижан, едущих на службу в Сайгон и после театральных декораций видящих такую прелесть
природы.
Умирает Николай Левин. Он страстно и жадно цепляется за уходящую жизнь, в безмерном ужасе косится на надвигающуюся смерть.
Дикими, испуганными глазами смотрит на брата: «Ох, не люблю я тот свет! Не люблю». На лице его — «строгое, укоризненное выражение зависти умирающего к живому». Умирать с таким чувством — ужаснее всяких страданий. И благая
природа приходит на помощь.
Этот страх искажает человеческую
природу, помрачает человеческую совесть, часто превращает человека в
дикого зверя.
В этом неравном бою проявилась еще раз во всей её неприглядности хищная, варварски-жестокая и некультурная
природа германской нации. Как
дикие звери, набрасывались они на ни в чем неповинного противника, жестоко расправляясь с мирными жителями, тысячами замучивая и расстреливая их, сжигая их селения, разрушая дома, грабя имущества, опустошая их поля и нивы.
— Ну, да (ja wohl)! В этом и ужас. Создавали культуру, науку, покоряли
природу, — и все для того, чтобы превратить Европу в
дикую пустыню, и людей — в зверей. Какой позор (welcher Unfug)! И вдруг русские: не хотим! Довольно! Molodtzi rebiata! И с любовью он оглядывал красноармейцев за соседним столиком, евших с заломленными на затылок фуражками.
И он подумал, что, вероятно, сама
природа дала человеку эту способность лгать, чтобы он даже в тяжелые минуты душевного напряжения мог хранить тайны своего гнезда, как хранит их лисица или
дикая утка.
«Цель, несомненно, привязать меня сильнее к себе, скрыть от меня свои грехи, в которых большею частью виновата была ее
природа, пылкая, страстная,
дикая…»
Шумский очутился в стране, богатой
дикими красотами
природы и вином.
Это было холодное сибирское солнце: оно светило, светило ярко, но не грело. В воздухе стояла какая-то невозмутимая тишина. Ни малейшее дуновение ветерка, ни малейший шепот не нарушали величавого спокойствия
дикой, ледяной
природы.
Но ни эти
дикие картины
природы, ни знойное солнце, ни прочие поэтические наслаждения не занимали его — оно было дело для него постороннее. Вино было дешево — вот что было для него самым важным.
Вас не поразят здесь
дикие величественные виды, напоминающие поэтический мятеж стихий в один из ужасных переворотов мира; вы не увидите здесь грозных утесов, этих ступеней, по коим шли титаны на брань с небом и с которых пали, разбросав в неровном бою обломки своих оружий, доныне пугающие воображение; вы не увидите на следах потопа, остывших, когда он стекал с остова земли, векового дуба, этого Оссиана лесов, воспевающего в час бури победу неба над землей; вы не услышите в реве потока, брошенного из громовой длани, вечного отзыва тех богохульных криков, которые поражали слух
природы в ужасной борьбе создания с своим творцом.
Горцы отлично знают
природу своего
дикого края и имеют Я преострое зрение: они определили нам, что этот рой только что отроился от старого гнезда, которое живет здесь же где-нибудь в горной трещине, и что там у них должен быть мед.