Неточные совпадения
Случилось
дело дивное:
Пастух ушел; Федотушка
При стаде был один.
«Сижу я, — так рассказывал
Сынок мой, — на пригорочке,
Откуда ни возьмись —
Волчица преогромная
И хвать овечку Марьину!
Пустился я за ней,
Кричу, кнутищем хлопаю,
Свищу, Валетку уськаю…
Я бегать молодец,
Да где бы окаянную
Нагнать, кабы не щенная:
У ней сосцы волочились,
Кровавым следом, матушка.
За нею я гнался!
Морозна ночь, всё небо ясно;
Светил небесных
дивный хор
Течет так тихо, так согласно…
Татьяна на широкий двор
В открытом платьице выходит,
На месяц зеркало наводит;
Но в темном зеркале одна
Дрожит печальная луна…
Чу… снег хрустит… прохожий;
деваК нему на цыпочках летит,
И голосок ее звучит
Нежней свирельного напева:
Как ваше имя? Смотрит он
И отвечает: Агафон.
Но ни
дивные речи про давнюю старину, про наезды запорожцев, про ляхов, про молодецкие
дела Подковы, [Подкова — казацкий предводитель, в 1577 году завладел молдавским престолом; в 1578 году казнен Стефаном Баторием.]
Дивное это
дело; кажется, вот и жило тут не далеко, человек, стало быть, действует, а в этих местах словно ноги человеческой не бывало: кроме звериного следу, все ровно и гладко.
Семейства нашего позор,
Рожденный карлой, с бородою,
Мой
дивный рост от юных
днейНе мог он без досады видеть
И стал за то в душе своей
Меня, жестокий, ненавидеть.
Раздался
девы жалкий стон,
Падет без чувств — и
дивный сон
Объял несчастную крылами.
— А мне еще
дивнее тебя видеть, как ты бросил свой монастырь и прибежал схорониться к воеводе. Ты вот псом меня взвеличал, а в писании сказано, што «пес живой паче льва мертва…». Вижу твой страх, игумен, а храбрость свою ты позабыл. На кого монастырь-то бросил? А промежду прочим будет нам бобы разводить: оба хороши. Только никому не сказывай, который хуже будет… Теперь и
делить нам с тобой нечего. Видно, так… Беда-то, видно, лбами нас вместе стукнула.
Все шло нам прекрасно, и
дивная была нам в каждом
деле удача: работы всегда находились хорошие; промежду собою у нас было согласие; от домашних приходили всё вести спокойные; и за все это благословляли мы предходящего нам ангела, и с пречудною его иконою, кажется, труднее бы чем с жизнию своею не могли расстаться.
А эти каждый одному пишет рефтью, а другому нефтью, на краткое время, а не в долготу
дней; грунта кладут меловые, слабые, а не лебастровые, и плавь леностно сразу наводят, не как встарь наводили до четырех и даже до пяти плавей жидкой, как вода, краскою, отчего получалась та
дивная нежность, ныне недостижимая.
Дом “Северных Записок” был
дивный дом; сплошной нездешний вечер. Стены книг, с только по верхам приметными темно-синими дорожками обоев, точно вырезанными из ночного неба, белые медведи на полу,
день и ночь камин, и
день и ночь стихи, особенно — “ночь”. Два часа. Звонок по телефону: “К вам не поздно?” — “Конечно, нет! Мы как раз читаем стихи”. — Это “как раз” было — всегда.
—
Дивный подвиг принял на себя на склоне
дней, — молвила мать Таисея. — И что за грехи такие были на нем? Надо думать, какие особные, что такими трудами надо было ему их замаливать?..
— О Москва, Москва! Высокоумные, прегордые московские люди! — с усмешкой презренья воскликнул старец Иосиф. — Великими мнят себе быти,
дивного же Божия смотрения не разумеют. Окаменели сердца, померкли очи, слуху глухота дадеся!.. И дивиться нечему — Нестиар не фабрика, не завод, не торговая лавка, а Божие место, праведным уготованное!.. Какое ж до него
дело московским толстопузам?..
—
Дивная старица! — сказал отец Михаил. — Духовной жизни, опять же от Писания какая начетчица, а уж домостроительница какая!.. Поискать другой такой старицы, во всем христианстве не найдешь!.. Ну, гости дорогие, в трапезу не угодно ли?.. Сегодня
день недельный, а ради праздника сорока мучеников полиелей — по уставу вечерняя трапеза полагается: разрешение елея. А в прочие
дни святыя Четыредесятницы ядим единожды в
день.
Есть в осени первоначальной
Короткая, но
дивная пора —
Прозрачный воздух,
день хрустальный,
И лучезарны вечера…
— Для первого знакомства! — кивнул головой Свитка, дотронувшись краем своего стакана до налитого стакана Шишкина. — Мне очень приятно… Я здесь, знаете ли, совершенно один и никого почти не знаю, ни с кем не знаком… Должно быть, у вас тут в Славнобубенске скука ужасная?.. То ли
дело, бывало, у нас, в Казани!..
Дивный город, я вам скажу! Вы не бывали?
— Что вы! Что вы! Нареченная знатная дочь богатого генерала, для которой вся жизнь должна быть
дивной сказкой, вдруг жалуется на скуку и — когда же? В
день своего рождения, на веселом балу, устроенном в ее честь. Опомнитесь, Нина, что с вами?
Дни, правда, были знойные, но зато ночи, эти
дивные южные ночи с нежной прохладой и брильянтовым небом, были восхитительны.
Тихо и ясно стало нá сердце у Дунюшки с той ночи, как после катанья она усмирила молитвой тревожные думы. На что ни взглянет, все светлее и краше ей кажется. Будто
дивная завеса опустилась перед ее душевными очами, и невидимы стали ей людская неправда и злоба. Все люди лучше, добрее ей кажутся, и в себе сознает она, что стала добрее и лучше. Каждый
день ей теперь праздник великий. И мнится Дуне, что будто от тяжкого сна она пробудилась, из темного душного морока на высоту лучезарного света она вознеслась.
И певучих мандолинах, льющих бесконечно
днем и ночью, ночью и
днем свои
дивные песни…
Сам Павел Дмитрич Кротов — антик, который надо продавать на золотники: он рассорился со всем Петербургом, уехал к себе в Кротово и никого видеть не хочет, да нам до него и
дела нет; а у него есть галерея —
дивная галерея, картины всех школ и едва ли не в наилучших образцах, и вдобавок в куполе над библиотекою теперь у него пишет что-то al fresco [В виде фрески (итал.).] один известнейший немецкий художник: мне страсть хочется это видеть, да и вам советую: во-первых, огромное наслаждение, и притом несметная польза.
Но странное
дело… Там, в убогой деревенской церкви, забившись в темный уголок, я молилась горячо, забывая весь окружающий мир… Здесь, в красивом институтском храме, молитва стыла, как говорится, на губах, и вся я замирала от этих
дивных, как казалось мне тогда, голосов, этой величавой торжественной службы…
— Сядь, сядь! Не бурли! Что это в самом
деле, Васенька! Такой
дивный вечер, тепло, звездочки вон загораются. На душе точно ангелы поют, а ты со своими глупостями… Зачем мне твой вексель? Рассуди ты по-купечески… А еще деловым человеком считаешь себя! Выдал ты мне документ. И прогорел. Какой же нам от этого профит будет? А?..
Попадья охала и крестилась.
День уже склонялся к вечеру. До отхода ко сну проговорили священник с женою и сыновьями, которым отец повторил рассказ фабричного о привидевшемся ему
дивном сне.
Ипполитов (измеряя его глазами). После такого предисловия очень любопытно было бы, в самом
деле, увидеть ваши штуки, новый
дивный Пинетти!
— Дорогое дитя, уже в тот
день, когда я узнал, что ты моя дочь, я забыл все прошлое, уже с того
дня я живу
дивным настоящим…
В этот
день в глубине ангельского сердца государя Александра Павловича зародилась мысль, которую по справедливости можно было назвать «мыслью от сердца», осуществление которой поразило и встревожило всю Европу, но которая, увы, в конце концов, при ее осуществлении на
деле, ввиду отсутствия умелых исполнителей, оказалась тоже лишь
дивной царственной мечтой, разбившейся о камень жизни.
В конце сентября часто выдаются в Петербурге великолепные
дни. Кажется, что природа накануне своего увядания собирается с силами и блестит всею роскошью своих
дивных красок. Даже сады Петербурга — эти карикатуры зеленых уголков — красуются яркою зеленью своих дерев, омытой осенним дождичком, и как бы подбодренной веющей в воздухе прохладой. Таким осенним прощальным убором красовался Летний сад.
Между адмиралтейством и Зимним дворцом, как бы по мановению волшебного жезла, встало в несколько
дней дивное здание, какого ни одна страна, кроме России, не производила и какое мог только произвесть суровый север наш с помощью жестокой зимы 1740 года.
Поп дал благословение, рассказал о сне попадье, а та соседям, и в один
день весть «о
дивном сне» облетела весь город.
В этот
день положен был краеугольный камень, идеал этого
дивного здания; но нужно было еще полвека, чтобы гений Браманте пришел осуществить его.
И как он приказал — разумеется, так и было. Могло то же самое или что-нибудь в этом роде случиться и сейчас: он все ведь был тот же сегодня, как и тогда, и ныне он тоже мог что-нибудь такое «лучше» всех нас знать и решить все так, чтобы милость и истина встретились и правда и суд облобызались. Что же
дивного, когда
дело пошло не на то, чем мы руководимся, а на то, что он усмотрит.
Каким чудом мог быть устроен столь
дивный и для всех неожиданный поворот
дела, совершившийся, так сказать, на самом острии ножа?