Неточные совпадения
Глаза серые, впавшие, осененные несколько припухшими веками; взгляд чистый, без колебаний; нос сухой, спускающийся от
лба почти в прямом направлении книзу;
губы тонкие, бледные, опушенные подстриженною щетиной усов; челюсти развитые, но без выдающегося выражения плотоядности, а с каким-то необъяснимым букетом готовности раздробить или перекусить пополам.
Он дышал тяжело, глубоко и редко; на окраинах
губ выдавилась кровь; пот выступил на
лбу.
Анна Сергеевна приложилась
губами к его
лбу.
— Н… нет, — произнес с запинкой Николай Петрович и потер себе
лоб. — Надо было прежде… Здравствуй, пузырь, — проговорил он с внезапным оживлением и, приблизившись к ребенку, поцеловал его в щеку; потом он нагнулся немного и приложил
губы к Фенечкиной руке, белевшей, как молоко, на красной рубашечке Мити.
Аркадий оглянулся и увидал женщину высокого роста, в черном платье, остановившуюся в дверях залы. Она поразила его достоинством своей осанки. Обнаженные ее руки красиво лежали вдоль стройного стана; красиво падали с блестящих волос на покатые плечи легкие ветки фуксий; спокойно и умно, именно спокойно, а не задумчиво, глядели светлые глаза из-под немного нависшего белого
лба, и
губы улыбались едва заметною улыбкою. Какою-то ласковой и мягкой силой веяло от ее лица.
Он был широкоплечий, большеголовый, черные волосы зачесаны на затылок и лежат плотно, как склеенные, обнажая высокий
лоб, густые брови и круглые, точно виши», темные глаза в глубоких глазницах. Кожа на костлявом лице его сероватая, на левой щеке бархатная родника, величиной с двадцатикопеечную монету, хрящеватый нос загнут вниз крючком, а
губы толстые и яркие.
Сердитая складка разрезала ее высокий
лоб, она уклонялась от поцелуев, крепко сжимая
губы, отворачивая лицо в сторону.
На висках, на выпуклом
лбу Макарова блестел пот, нос заострился, точно у мертвого, он закусил
губы и крепко закрыл глаза. В ногах кровати стояли Феня с медным тазом в руках и Куликова с бинтами, с марлей.
— Социализм, по его идее, древняя, варварская форма угнетения личности. — Он кричал, подвывая на высоких нотах, взбрасывал голову, прямые пряди черных волос обнажали на секунду угловатый
лоб, затем падали на уши, на щеки, лицо становилось узеньким, трепетали
губы, дрожал подбородок, но все-таки Самгин видел в этой маленькой тощей фигурке нечто игрушечное и комическое.
Голова и половина лица у него забинтованы, смотрел он в лицо Самгина одним правым глазом, глубоко врезанным под
лоб, бледная щека дрожала, дрожали и распухшие
губы.
Тугое лицо ее лоснилось радостью, и она потягивала воздух носом, как бы обоняя приятнейший запах. На пороге столовой явился Гогин, очень искусно сыграл на
губах несколько тактов марша, затем надул одну щеку, подавил ее пальцем, и из-под его светленьких усов вылетел пронзительный писк. Вместе с Гогиным пришла девушка с каштановой копной небрежно перепутанных волос над выпуклым
лбом; бесцеремонно глядя в лицо Клима золотистыми зрачками, она сказала...
Рождаясь на пухлых
губах, улыбки эти расширяли ноздри тупого носа, вздували щеки и, прикрыв младенчески маленькие глазки неуловимого цвета, блестели на
лбу и на отшлифованной, розовой коже черепа.
Глаза его, в которых застыл тупой испуг, его низкий
лоб, густые волосы, обмазавшие череп его, как смола, тяжелая челюсть, крепко сжатые
губы — все это крепко въелось в память Самгина, и на следующих процессах он уже в каждом подсудимом замечал нечто сходное с отцеубийцей.
Кричал он на Редозубова, который, сидя в углу и, как всегда, упираясь руками в колена, смотрел на него снизу вверх, пошевеливая бровями и
губами, покрякивая; Берендеев тоже наскакивал на него, как бы желая проткнуть
лоб Редозубова пальцем...
Губы у нее были как-то особенно ласково горячие, и прикосновение их кожа
лба ощущала долго.
Вытаращив глаза, потирая ладонью шершавый
лоб, он несколько секунд смотрел в лицо Самгина, и Самгин видел, как его толстые
губы, потные щеки расплываются, тают в торжествующей улыбке.
Поредевшие встрепанные волосы обнажали бугроватый череп; лысина, увеличив
лоб, притиснув глазницы, сделала глаза меньше, острее; белки приняли металлический блеск ртути, покрылись тонким рисунком красных жилок, зрачки потеряли форму, точно зазубрились, и стали еще более непослушны, а под глазами вспухли синеватые подушечки, и нос опустился к толстым
губам.
Мать крепко обняла его, молча погладила щеку, поцеловала в
лоб горячими
губами.
— Сбоку, — подхватила Пелагея Ивановна, — означает вести; брови чешутся — слезы;
лоб — кланяться; с правой стороны чешется — мужчине, с левой — женщине; уши зачешутся — значит, к дождю,
губы — целоваться, усы — гостинцы есть, локоть — на новом месте спать, подошвы — дорога…
Это был человек лет тридцати двух-трех от роду, среднего роста, приятной наружности, с темно-серыми глазами, но с отсутствием всякой определенной идеи, всякой сосредоточенности в чертах лица. Мысль гуляла вольной птицей по лицу, порхала в глазах, садилась на полуотворенные
губы, пряталась в складках
лба, потом совсем пропадала, и тогда во всем лице теплился ровный свет беспечности. С лица беспечность переходила в позы всего тела, даже в складки шлафрока.
— Надо любить кого-нибудь, мужчину… — помолчав, говорил он, наклоняя ее
лоб к своим
губам.
Перед ней лежали на бумажках кучки овса, ржи. Марфенька царапала иглой клочок кружева, нашитого на бумажке, так пристально, что сжала
губы и около носа и
лба у ней набежали морщинки. Веры, по обыкновению, не было.
Она поставила лампу, перекрестила спящую, дотронулась
губами до ее
лба и опустилась на колени у постели.
У него упало сердце. Он не узнал прежней Веры. Лицо бледное, исхудалое, глаза блуждали, сверкая злым блеском,
губы сжаты. С головы, из-под косынки, выпадали в беспорядке на
лоб и виски две-три пряди волос, как у цыганки, закрывая ей, при быстрых движениях, глаза и рот. На плечи небрежно накинута была атласная, обложенная белым пухом мантилья, едва державшаяся слабым узлом шелкового шнура.
— И здесь искра есть! — сказал Кирилов, указывая на глаза, на
губы, на высокий белый
лоб. — Это превосходно, это… Я не знаю подлинника, а вижу, что здесь есть правда. Это стоит высокой картины и высокого сюжета. А вы дали эти глаза, эту страсть, теплоту какой-нибудь вертушке, кукле, кокетке!
Райский только знает, что мажет. Она уж раза два пошамкала
губами, и две-три капли со
лба у ней упали на руки.
Он нарочно станет думать о своих петербургских связях, о приятелях, о художниках, об академии, о Беловодовой — переберет два-три случая в памяти, два-три лица, а четвертое лицо выйдет — Вера. Возьмет бумагу, карандаш, сделает два-три штриха — выходит ее
лоб, нос,
губы. Хочет выглянуть из окна в сад, в поле, а глядит на ее окно: «Поднимает ли белая ручка лиловую занавеску», как говорит справедливо Марк. И почем он знает? Как будто кто-нибудь подглядел да сказал ему!
Да где же это я в самом деле? кто кругом меня, с этими бритыми
лбами, смуглыми, как у мумий, щеками, с поникшими головами и полуопущенными веками, в длинных, широких одеждах, неподвижные, едва шевелящие
губами, из-за которых, с подавленными вздохами, вырываются неуловимые для нашего уха, глухие звуки?
У этих племен лицо большею частью круглое, с правильными чертами, с выпуклым
лбом и щеками, с толстыми
губами; волосы, сравнительно с другими, длинны, хотя и курчавы.
Вы только намереваетесь сказать ему слово, он открывает глаза, как будто ожидая услышать что-нибудь чрезвычайно важное; и когда начнете говорить, он поворачивает голову немного в сторону, а одно ухо к вам; лицо все, особенно
лоб, собирается у него в складки,
губы кривятся на сторону, глаза устремляются к потолку.
Те же продолговатые, смугло-желтые лица, такое же образование челюстей,
губ, выдавшиеся
лбы и виски, несколько приплюснутый нос, черные и карие, средней величины, глаза.
И в воображении его из-за всех впечатлений нынешнего дня с необыкновенной живостью возникло прекрасное лицо второго мертвого арестанта с улыбающимся выражением
губ, строгим выражением
лба и небольшим крепким ухом под бритым синеющим черепом.
Действительно, лицо Веревкина поражало с первого раза: эти вытаращенные серые глаза, которые смотрели, как у амфибии, немигающим застывшим взглядом, эти толстые мясистые
губы, выдававшиеся скулы, узкий
лоб с густыми, почти сросшимися бровями, наконец, этот совершенно особенный цвет кожи — медно-красный, отливавший жирным блеском, — все достаточно говорило за себя.
В переднем углу, в золоченом иконостасе, темнели образа старинного письма; изможденные, высохшие лица угодников, с вытянутыми в ниточку носами и
губами, с глубокими морщинами на
лбу и под глазами, уныло глядели из дорогих золотых окладов, осыпанных жемчугом, алмазами, изумрудами и рубинами.
Ляховский пожевал
губами, потер
лоб рукой и проговорил...
Старик вытянул свою темно-бурую, сморщенную шею, криво разинул посиневшие
губы, сиплым голосом произнес: «Заступись, государь!» — и снова стукнул
лбом в землю. Молодой мужик тоже поклонился. Аркадий Павлыч с достоинством посмотрел на их затылки, закинул голову и расставил немного ноги.
Наружность самого гна Зверкова мало располагала в его пользу: из широкого, почти четвероугольного лица лукаво выглядывали мышиные глазки, торчал нос, большой и острый, с открытыми ноздрями; стриженые седые волосы поднимались щетиной над морщинистым
лбом, тонкие
губы беспрестанно шевелились и приторно улыбались.
Мы нашли бедного Максима на земле. Человек десять мужиков стояло около него. Мы слезли с лошадей. Он почти не стонал, изредка раскрывал и расширял глаза, словно с удивлением глядел кругом и покусывал посиневшие
губы… Подбородок у него дрожал, волосы прилипли ко
лбу, грудь поднималась неровно: он умирал. Легкая тень молодой липы тихо скользила по его лицу.
Голова совершенно высохшая, одноцветная, бронзовая — ни дать ни взять икона старинного письма; нос узкий, как лезвие ножа;
губ почти не видать, только зубы белеют и глаза, да из-под платка выбиваются на
лоб жидкие пряди желтых волос.
Вообразите себе человека лет сорока пяти, высокого, худого, с длинным и тонким носом, узким
лбом, серыми глазками, взъерошенными волосами и широкими насмешливыми
губами.
Его впалые щеки, большие, беспокойные серые глаза, прямой нос с тонкими, подвижными ноздрями, белый покатый
лоб с закинутыми назад светло-русыми кудрями, крупные, но красивые, выразительные
губы — все его лицо изобличало человека впечатлительного и страстного.
Выражение страха исчезло с него, взор ушел куда-то далеко и увлекал меня за собою,
губы слегка раскрылись,
лоб побледнел как мрамор, и кудри отодвинулись назад, как будто ветер их откинул.
Вся история римского падения выражена тут бровями,
лбами,
губами; от дочерей Августа до Поппеи матроны успели превратиться в лореток, и тип лоретки побеждает и остается; мужской тип, перейдя, так сказать, самого себя в Антиное и Гермафродите, двоится: с одной стороны, плотское и нравственное падение, загрязненные черты развратом и обжорством, кровью и всем на свете, безо
лба, мелкие, как у гетеры Гелиогабала, или с опущенными щеками, как у Галбы; последний тип чудесно воспроизвелся в неаполитанском короле.
Отдутые, словно обожженные
губы, мясистый нос, мутные, ничего не выражающие глаза, навощенные фиксатуаром виски, кок посредине
лба — все производило самое неприятное впечатление.
Лоб его странно светился; брови высоко поднялись; косые глаза пристально смотрели в черный потолок; темные
губы, вздрагивая, выпускали розовые пузыри; из углов
губ, по щекам, на шею и на пол стекала кровь; она текла густыми ручьями из-под спины.
Нос его был широк и сплюснут, лицо скулистое; тонкие
губы беспрерывно складывались в какую-то наглую, насмешливую и даже злую улыбку; но
лоб его был высок и хорошо сформирован и скрашивал неблагородно развитую нижнюю часть лица.
Лаврецкий действительно не походил на жертву рока. От его краснощекого, чисто русского лица, с большим белым
лбом, немного толстым носом и широкими правильными
губами, так и веяло степным здоровьем, крепкой, долговечной силой. Сложен он был на славу, и белокурые волосы вились на его голове, как у юноши. В одних только его глазах, голубых, навыкате, и несколько неподвижных, замечалась не то задумчивость, не то усталость, и голос его звучал как-то слишком ровно.
Он был небольшого роста, сутуловат, с криво выдавшимися лопатками и втянутым животом, с большими плоскими ступнями, с бледно-синими ногтями на твердых, не разгибавшихся пальцах жилистых красных рук; лицо имел морщинистое, впалые щеки и сжатые
губы, которыми он беспрестанно двигал и жевал, что, при его обычной молчаливости, производило впечатление почти зловещее; седые его волосы висели клочьями над невысоким
лбом; как только что залитые угольки, глухо тлели его крошечные, неподвижные глазки; ступал он тяжело, на каждом шагу перекидывая свое неповоротливое тело.
Теперешний Стрепетов был не похож на Стрепетова, сидевшего вчера на лавочке бульвара. Он был суров и гневен. Умный
лоб его морщился, брови сдвигались, он шевелил своими большими
губами и грозно смотрел в сторону из-под нависших бровей. Даже белый стог волос на его голове как будто двигался и шевелился.
Его далеко выдававшийся вперед широкий подбородок говорил о воле, прямые и тонкие бледные
губы — о холодности и хитрости, а прекрасный, гордый польский
лоб с ранними, характерно ломавшимися над тонким носом морщинами — о сильном уме и искушенном тяжелыми опытами прошлом.