Неточные совпадения
— Да моя теория та: война, с одной стороны, есть такое животное, жестокое и ужасное дело, что ни один человек, не говорю уже христианин, не может лично взять на свою ответственность
начало войны, а может только правительство, которое призвано к этому и приводится к войне неизбежно. С другой стороны, и по науке и по здравому смыслу, в
государственных делах, в особенности в деле воины, граждане отрекаются от своей личной воли.
— Менее всего, дорогой и уважаемый, менее всего в наши дни уместна мистика сказок, как бы красивы ни были сказки. Разрешите напомнить вам, что с января
Государственная дума решительно
начала критику действий правительства, — действий, совершенно недопустимых в трагические дни нашей борьбы с врагом, сила коего грозит нашему национальному бытию, да, именно так!
— Вот этот парнишка легко карьерочку сделает! Для
начала — женится на богатой, это ему легко, как муху убить. На склоне дней будет сенатором, товарищем министра, членом
Государственного совета, вообще — шишкой! А по всем своим данным, он — болван и невежда. Ну — черт с ним!
У китайцев нет национальности, патриотизма и религии — трех
начал, необходимых для непогрешительного движения
государственной машины. Есть китайцы, но нации нет; в их языке нет даже слова «отечество», как сказывал мне один наш синолог.
В них успело развиться и закоренеть индивидуальное и семейное
начало и не дозрело до жизни общественной и
государственной или если и созрело когда-нибудь, то, может быть, затерялось в безграничном размножении народной массы, делающем невозможною — ни
государственную, ни какую другую централизацию.
Нельзя было Китаю жить долее, как он жил до сих пор. Он не шел, не двигался, а только конвульсивно дышал, пав под бременем своего истощения. Нет единства и целости, нет условий органической
государственной жизни, необходимой для движения такого огромного целого. Политическое
начало не скрепляет народа в одно нераздельное тело, присутствие религии не согревает тела внутри.
Истинный русский мессианизм предполагает освобождение религиозной жизни, жизни духа от исключительной закрепощенности у
начал национальных и
государственных, от всякой прикованности к материальному быту.
Розановское отношение к
государственной власти есть отношение безгосударственного, женственного народа, для которого эта власть есть всегда
начало вне его и над ним находящееся, инородное ему.
Государственная власть может очень рационально править народом, но само
начало власти совершенно иррационально.
— И заметил ты, Смуров, что в средине зимы, если градусов пятнадцать или даже восемнадцать, то кажется не так холодно, как например теперь, в
начале зимы, когда вдруг нечаянно ударит мороз, как теперь, в двенадцать градусов, да еще когда снегу мало. Это значит, люди еще не привыкли. У людей все привычка, во всем, даже в
государственных и в политических отношениях. Привычка — главный двигатель. Какой смешной, однако, мужик.
Народ требовал свободы земского дела, и земское дело
начало развиваться помимо
государственного дела.
A priori он признал за Сахалином следующие достоинства: 1) географическое положение, обеспечивающее материк от побегов; 2) наказание получает надлежащую репрессивную силу, так как ссылка на Сахалин может быть признана безвозвратною; 3) простор для деятельности преступника, решившего
начать новую, трудовую жизнь; 4) с точки зрения
государственной пользы, сосредоточение ссыльных на Сахалине представляется залогом для упрочения обладания нашего островом; 5) угольные залежи могут быть с выгодою эксплуатируемы ввиду громадной потребности в угле.
Говорили, — зачем Островский вывел представителем честных стремлений такого плохого господина, как Жадов; сердились даже на то, что взяточники у Островского так пошлы и наивны, и выражали мнение, что «гораздо лучше было бы выставить на суд публичный тех людей, которые обдуманно и ловко созидают, развивают, поддерживают взяточничество, холопское
начало и со всей энергией противятся всем, чем могут, проведению в
государственный и общественный организм свежих элементов».
Вольнодумец —
начал ходить в церковь и заказывать молебны; европеец — стал париться в бане, обедать в два часа, ложиться в девять, засыпать под болтовню старого дворецкого;
государственный человек — сжег все свои планы, всю переписку, трепетал перед губернатором и егозил перед исправником; человек с закаленной волей — хныкал и жаловался, когда у него вскакивал веред, когда ему подавали тарелку холодного супу.
— Прежде всего — вы желали знать, —
начал Абреев, — за что вы обвиняетесь… Обвиняетесь вы, во-первых, за вашу повесть, которая, кажется, называется: «Да не осудите!» — так как в ней вы хотели огласить и распространить учения Запада, низвергнувшие в настоящее время весь
государственный порядок Франции; во-вторых, за ваш рассказ, в котором вы идете против существующего и правительством признаваемого крепостного права, — вот все обвинения, на вас взводимые; справедливы ли они или нет, я не знаю.
— Два качества в вас приветствую, —
начал Салов, раскланиваясь перед ним, — мецената [Меценат (род. между 74 и 64, ум. 8 до н. э.) — римский
государственный деятель, покровительствовавший поэтам. Имя Мецената стало нарицательным названием покровителя искусств и литературы.] (и он указал при этом на обеденный стол) и самого автора!
«Наши» давно махнули на меня рукой, да и я сам, признаться,
начинаю подозревать, что двери сената и
Государственного совета заперты для меня навсегда.
Знакомо ли вам это странное состояние? Ночью вы проснулись, раскрыли глаза в черноту и вдруг чувствуете — заблудились, и скорее, скорее
начинаете ощупывать кругом, искать что-нибудь знакомое и твердое — стену, лампочку, стул. Именно так я ощупывал, искал в Единой
Государственной Газете — скорее, скорее — и вот...
Это вот, например, палата
государственных имуществ… это палата финансовая… там юстиция… удел и, наконец, ваше губернское правление с своими исправниками, городничими — и очень понятно, по самому простому, естественному течению дел, что никому из всех этих ведомств не понравится, когда другое заедет к нему и
начнет умничать…
Правительство наказало подписчиков: в марте месяце газету закрыли навсегда «за суждения, клонящиеся к восстановлению общественного мнения против основных
начал нашего
государственного строя, и неверное освещение фактов о быте крестьян».
Если же члены не захотят меня слушать, то разойдемся в самом
начале, — мужчины чтобы заняться
государственною службой, женщины в свои кухни, потому что, отвергнув книгу мою, другого выхода они не найдут.
Когда я спрашивал у одного из губернаторов, для чего производят эти истязания над людьми, когда они уже покорились и войска стоят в деревне, он с значительным видом человека, познавшего все тонкости
государственной мудрости, отвечал мне, что это делается потому, что опытом дознано, что если крестьяне не подвергнуты истязанию, то они опять
начнут противодействовать распоряжению власти. Совершенное же истязание над некоторыми закрепляет уже навсегда решение власти.
Разделение людей на две касты, так же как и
государственное и военное насилие, противны всем тем нравственным
началам, которыми живет наш мир, и вместе с тем передовые, образованные люди нашего времени как будто не видят этого.
Но мало того, что все люди, связанные
государственным устройством, переносят друг на друга ответственность за совершаемые ими дела: крестьянин, взятый в солдаты, — на дворянина или купца, поступившего в офицеры, а офицер — на дворянина, занимающего место губернатора, а губернатор — на сына чиновника или дворянина, занимающею место министра, а министр — на члена царского дома, занимающего место царя, а царь опять на всех этих чиновников, дворян, купцов и крестьян; мало того, что люди этим путем избавляются от сознания ответственности за совершаемые ими дела, они теряют нравственное сознание своей ответственности еще и оттого, что, складываясь в
государственное устройство, они так продолжительно, постоянно и напряженно уверяют себя и других в том, что все они не одинаковые люди, а люди, различающиеся между собою, «как звезда от звезды», что
начинают искренно верить в это.
Милостивые государи! нет сомнения, что труд есть то оживляющее
начало, которое в каждом благоустроенном обществе представляет собой главный
государственный нерв.
— В таком случае
начните государственную службу.
От вопросов столь крупной, так сказать,
государственной важности дело точно в том же направлении доходило и до частностей: Шульц
начал хвалить нашу общественную жизнь, наш Петербург с его каналами, мостами и дворцами.
Если так, то всякий вправе спросить: что же это значит, что при совершенном и благотворном развитии основных элементов возможно было подобное, крайне печальное, положение дел? «Стародавняя Россия заключала в недрах своих главные
начала государственного благоустройства», — говорит г. Устрялов и вслед за тем приводит факты, доказывающие крайнее расстройство.
Настоящий же
государственный смысл принимает она только после первого азовского похода, когда Петр, наученный неудачным опытом,
начинает нетерпеливо вызывать в Россию заграничных инженеров, артиллеристов, корабельных мастеров и капитанов и пр.
Мы видели в прошедшей статье, что новые, иноземные
начала уже входили в русскую жизнь и до Петра; но тут же мы сказали, что высшее боярство тогдашнее, царские советчики, люди, дававшие направление делам собственно
государственным, менее всего увлекались этими
началами.
Наконец он вынул ее, свою утешительную пачку
государственных ассигнаций, и в сотый раз, впрочем считая со вчерашнего дня,
начал пересчитывать их, тщательно перетирая каждый листок между большим и указательным пальцами.
А в течение своего царствования она ввела новый порядок сбора податей, повелела генерал-прокурору составлять ежегодные бюджеты, которых прежде не было, вообще, по учебнику Устрялова, «чрезвычайно увеличила
государственные доходы, без отягощения подданных»: при
начале ее царствования наши доходы составляли 20 мильонов, а при конце доходили до 50 (см.: Устрялов, II, 259).
В 1788 году уже почувствовался недостаток даже в медной монете, «вдруг
начали деньги оскудевать в Москве и в других городах, пошли менять, там учинили затруднения, якобы не довольно было счетчиков; не получившие пошли без медных денег, другим рассказали, и кредит банка
государственного и монарша слова (Екатерина дала «торжественное монаршее слово, что каждая ассигнация должна почитаться за наличные деньги и верно будет плачена») пропал».
Большие выдачи денег придворным с самого
начала затрудняли
государственное казначейство; но отказывать было невозможно.
Между тем в зале уже гремела музыка, и бал
начинал оживляться; тут было всё, что есть лучшего в Петербурге: два посланника, с их заморскою свитою, составленною из людей, говорящих очень хорошо по-французски (что впрочем вовсе неудивительно) и поэтому возбуждавших глубокое участие в наших красавицах, несколько генералов и
государственных людей, — один английский лорд, путешествующий из экономии и поэтому не почитающий за нужное ни говорить, ни смотреть, зато его супруга, благородная леди, принадлежавшая к классу blue stockings [синих чулок (англ.)] и некогда грозная гонительница Байрона, говорила за четверых и смотрела в четыре глаза, если считать стеклы двойного лорнета, в которых было не менее выразительности, чем в ее собственных глазах; тут было пять или шесть наших доморощенных дипломатов, путешествовавших на свой счет не далее Ревеля и утверждавших резко, что Россия государство совершенно европейское, и что они знают ее вдоль и поперек, потому что бывали несколько раз в Царском Селе и даже в Парголове.
Узнавши об этом, и наши журналы
начали толковать о железных дорогах; но и тут едва ли не ранее всех приняли участие в деле официальные журналы Путей сообщения и Министерства
государственных имуществ.
В это время Михайла Николаевич Загоскин, по 14 году, был отправлен отцом в Петербург, где и
начал свою службу в канцелярии
государственного казначея, куда определился канцеляристом в 1802 году 15 мая; оттуда перешел он служить в Горный департамент; потом был перемещен в
Государственный заемный банк, и в 1811 году опять перешел в Департамент горных и соляных дел, помощником столоначальника, в чине губернского секретаря.
Пили очень много — мужчины «простую», «слезу», «
государственную», дамы — рябиновку; пили за закуской, за пирогом, зайцем и телятиной. С самого
начала ужина закурили, а после пирога стало шумно и дымно, и в воздухе замелькали руки с ножами и вилками.
С шестьдесят первого года мир резко раскололся на два
начала: одно —
государственное, другое — гражданское, земское. Первое Яшка признавал, второе отрицал всецело без всяких уступок. Над первым он водрузил осьмиконечный крест и приурочил его к истинному прав-закону. Второе назвал царством грядущего антихриста.
Но, откинув в сторону все тонкие рассуждения о недостатках и слабостях почившего брата, нельзя не сознаться, что, проходя обширное, многозначительное поприще службы в самых трудных обстоятельствах государства,
начав с Морского кадетского корпуса, где Шишков был при Екатерине учителем, дойдя до высокого места
государственного секретаря, с которого он двигал духом России писанными им манифестами в 1812 году, — Шишков имел одну цель: общую пользу; но и для достижения этой святой цели никаких уступок он не делал.
Отважные, удалые норманны, которых стихиями были война, грабеж, презрение к опасности, меч и пламя, — внесли новый элемент в наше отечество, и элемент этот тем сильнее должен был подействовать, что норманны стали у нас во главе
государственного управления и пред ними должно было пасть родовое
начало, господствовавшее до тех пор у славян.
Мало того, что люди этим путем избавляются от сознания ответственности за совершаемые ими дела, они теряют нравственное сознание своей ответственности еще и оттого, что, складываясь в
государственное устройство, они так продолжительно, постоянно и напряженно уверяют себя и других в том, что все они не одинаковые люди, а люди, различающиеся между собою, «как звезда от звезды», что
начинают искренно верить в это.
Суеверия о богах, о пророчествах и таинственных средствах спасения души уже
начинают разрушаться и почти разрушены; суеверие же такого
государственного устройства, которое посредством наказания дурных сделает остальных счастливыми, признается всеми, и во имя его совершаются величайшие злодеяния.
Весь этот хлам тоже
начинал загораться и угрожал собою зданиям противоположной стороны; и действительно, один из флигелей
Государственного банка уже загорелся, но вскоре его отстояли.
А тем временем и в его направлении произошла значительная эволюция. Он стал увлекаться учением Толстого и все дальше отходил от
государственной церкви. Это
начало сказываться в тех его вещах, которые стали появляться в"Русской мысли"у Гольцева.
Главной фигурой в группе депутатов был Гарридо, известный социалист, последователь доктрины Фурье, недавний эмигрант и
государственный преступник. Он всего больше и выступал на народных митингах,
начиная с первого нашего привала в Кордове.
Настало и то"майское утро", когда надо было отправляться на Васильевский остров и
начинать мытарства экзамена. Предметов одних главных оказалось чуть не десяток: политическая экономия, статистика, русское
государственное право,
государственное право иностранных держав, международное право, финансовое право, торговое право и еще что-то.
Скажи, где, когда самые гениальные
государственные деятели
начинали свою творческую
государственную деятельность в возрасте семнадцать-восемнадцать лет?
Разумеется, что столь много терпевший от тещи Копцевич тоже ее ненавидел и рвался как бы поскорее оттерпеться здесь у нее на деревенской эпитимии без всяких утешений власти, но потом вознаградить себя, — вырваться и
начать управлять грозно и величественно, пособлять двигать огромное колесо
государственной машины, у которой тогда уже пристроилось много таких же почетных лиц, как Копцевич.
Иду к той бабе, которая приходила об описанной у нее овце. Крошечная избенка, в сенях та самая единственная овца, которая должна идти на пополнение
государственного бюджета. По бабьему обычаю, хозяйка, нервная, измученная и нуждой и трудами женщина, увидав меня, с волнением
начинает быстро говорить...