Неточные совпадения
— Так! Но я
требую соблюдения внешних условий приличия до тех пор, —
голос его задрожал, — пока я приму меры, обеспечивающие мою честь, и сообщу их вам.
— Н-но н-нельзя же, черт возьми,
требовать, ч-чтоб в-все студенчество шло н-на ф-фабрики! — сорванным
голосом выдувал Попов слова обиды, удивления.
— Не могу не сомневаться, — перебил он, — не
требуйте этого. Теперь, при вас, я уверен во всем: ваш взгляд,
голос, все говорит. Вы смотрите на меня, как будто говорите: мне слов не надо, я умею читать ваши взгляды. Но когда вас нет, начинается такая мучительная игра в сомнения, в вопросы, и мне опять надо бежать к вам, опять взглянуть на вас, без этого я не верю. Что это?
Председатель, который гнал дело как мог скорее, чтобы поспеть к своей швейцарке, хотя и знал очень хорошо, что прочтение этой бумаги не может иметь никакого другого следствия, как только скуку и отдаление времени обеда, и что товарищ прокурора
требует этого чтения только потому, что он знает, что имеет право
потребовать этого, всё-таки не мог отказать и изъявил согласие. Секретарь достал бумагу и опять своим картавящим на буквы л и р унылым
голосом начал читать...
И Нехлюдов, с страстностью своей натуры, весь отдался этой новой, одобряющейся всеми его окружающими жизни и совершенно заглушил в себе тот
голос, который
требовал чего-то другого. Началось это после переезда в Петербург и завершилось поступлением в военную службу.
Воспитаем так не одного, а миллионы людей, и потом поймаем одного и воображаем себе, что мы что-то сделали, оградили себя, и что больше уже и
требовать от нас нечего, мы его препроводили из Московской в Иркутскую губернию, — с необыкновенной живостью и ясностью думал Нехлюдов, сидя на своем стуле рядом с полковником и слушая различные интонации
голосов защитника, прокурора и председателя и глядя на их самоуверенные жесты.
Голоса подьячих доходили до него, они хозяйничали,
требовали то того, то другого и неприятно развлекали его среди печальных его размышлений.
— Простите, — сказал Дубровский, — меня зовут, минута может погубить меня. — Он отошел, Марья Кириловна стояла неподвижно, Дубровский воротился и снова взял ее руку. — Если когда-нибудь, — сказал он ей нежным и трогательным
голосом, — если когда-нибудь несчастие вас постигнет и вы ни от кого не будете ждать ни помощи, ни покровительства, в таком случае обещаетесь ли вы прибегнуть ко мне,
требовать от меня всего — для вашего спасения? Обещаетесь ли вы не отвергнуть моей преданности?
Я стал спорить; в почтовом доме отворилось с треском окно, и седая голова с усами грубо спросила, о чем спор. Кондуктор сказал, что я
требую семь мест, а у него их только пять; я прибавил, что у меня билет и расписка в получении денег за семь мест. Голова, не обращаясь ко мне, дерзким раздавленным русско-немецко-военным
голосом сказала кондуктору...
— А вас, monsieur Герцен, вся комиссия ждала целый вечер; этот болван привез вас сюда в то время, как вас
требовали к князю Голицыну. Мне очень жаль, что вы здесь прождали так долго, но это не моя вина. Что прикажете делать с такими исполнителями? Я думаю, пятьдесят лет служит и все чурбан. Ну, пошел теперь домой! — прибавил он, изменив
голос на гораздо грубейший и обращаясь к квартальному.
Не замолк еще стук ножа о тарелку, которым оратор
требовал внимания, как по зале раздалось рыканье льва: это откашлялся протодьякон, пробуя
голос.
Звонкие детские
голоса выводили слова протяжно и в нос, как того
требует древлее благочестие.
Голос друга лишний раз заставит встрепенуться твое любящее сердце; не
требуй сегодня от меня разговоров; я бы сел возле и молча беседовал с тобой — в таком положении нахожусь, взяв перо, чтобы сказать тебе словечко после бесконечного молчания.
— Помилуйте, ваше высокоблагородие, — заговорили они все в один
голос, — и то уж мы с ними намаялись: тот раз по их делу таскали-таскали, теперь тоже
требуют.
— Он пишет, — продолжала Фатеева, и ее
голос при этом даже дрожал от гнева, — чтобы я или возвратила ему вексель, или он будет писать и
требовать меня через генерал-губернатора.
— Однако принеси же, братец, яблок и винограду, если я этого
требую, — говорю я твердым
голосом и не роняя своего достоинства.
Но внутренний
голос отвечает: никогда! Он даже переменить одну бесцельную глупость на другую не может, потому что одна
требует массу денег, другая — дает их.
Дамы похвалили его
голос и музыку, но более восхищались мягкостью и звучностью русского языка и
потребовали перевода текста.
Неслыханная дерзость!» (Unerhört! Unerhörte! Frechheit!) — и тотчас же, строгим
голосом подозвав к себе кельнера,
потребовал немедленного расчета… мало того: приказал заложить карету, причем прибавил, что к ним порядочным людям ездить нельзя, ибо они подвергаются оскорблениям!
И вообще, — продолжал Евгений с несколько уже суровым взором, — для каждого хлыста главною заповедью служит: отречься от всего, что
требуют от него церковь, начальство, общежитие, и слушаться только того, что ему говорит его внутренний
голос, который он считает после его радений вселившимся в него от духа святого, или что повелевает ему его наставник из согласников, в коем он предполагает еще большее присутствие святого духа, чем в самом себе.
Сухим, резким
голосом Хрипач передал Передонову дошедшие до него слухи, — из достоверных источников, прибавил он, — о том, что Передонов ходит на квартиры к ученикам, сообщает их родителям или воспитателям неточные сведения об успехах и поведении их детей и
требует, чтобы мальчиков секли, вследствие чего происходят иногда крупные неприятности с родителями, как, например, вчера в клубе с нотариусом Гудаевским.
В ту же минуту добрая тетушка, Прасковья Ильинична, не вытерпела, бросила разливать чай и кинулась было ко мне лобызать меня; но я еще не успел ей сказать двух слов, как тотчас же раздался визгливый
голос девицы Перепелицыной, пропищавшей, что «видно, Прасковья Ильинична забыли-с маменьку-с (генеральшу), что маменька-с
требовали чаю-с, а вы и не наливаете-с, а они ждут-с», и Прасковья Ильинична, оставив меня, со всех ног бросилась к своим обязанностям.
Он часто обращался к ней во время обеда,
требуя разных мелких услуг: «то-то мне подай, того-то мне налей, выбери мне кусочек по своему вкусу, потому что, дескать, у нас с невесткой один вкус; напомни мне, что бишь я намедни тебе сказал; расскажи-ка нам, что ты мне тогда-то говорила, я как-то запамятовал…» Наконец, и после обеда: «то поди прикажи, то поди принеси…» и множество тому подобных мелочей, тонких вниманий, ласковых обращений, которые, несмотря на их простую, незатейливую отделку и грубоватую иногда форму, были произносимы таким
голосом, сопровождались таким выражением внутреннего чувства, что ни в ком не осталось сомнения, что свекор души не слышит в невестке.
Он приказал узнать, кто там кричит
голосом без радости, и ему сказали, что явилась какая-то женщина, она вся в пыли и лохмотьях, она кажется безумной, говорит по-арабски и
требует — она
требует! — видеть его, повелителя трех стран света.
Лёжа на кровати, он закрыл глаза и весь сосредоточился на ощущении мучительно тоскливой тяжести в груди. За стеной в трактире колыхался шум и гул, точно быстрые и мутные ручьи текли с горы в туманный день. Гремело железо подносов, дребезжала посуда, отдельные
голоса громко
требовали водки, чаю, пива… Половые кричали...
Ну вот, прочла, вышла, раскланиваюсь и показываю руками, что устала, не могу больше. Публика поняла и не
требует. Вдруг я слышу, кто-то с галерки, сдерживая
голос, убедительно басит: «Реквием»! Я взглянула наверх, а там молодежь хлопает и кричит, и опять басовый полушепот покрывает
голоса: «Реквием»! Потом еще три-четыре
голоса: «Реквием»!
— Запоминайте лица, костюмы, походку людей, которые будут приходить в эту квартиру. Людей, похожих друг на друга, — нет, каждый имеет что-нибудь своё, вы должны научиться сразу поймать это своё в человеке — в его глазах, в
голосе, в том, как он держит руки на ходу, как, здороваясь, снимает шапку. Эта служба прежде всего
требует хорошей памяти…
— Господин Рено! — сказал он грозным
голосом, — я обещался отыскать вас и, кажется, сдержал мое слово. Обида, которую вы мне сделали,
требует немедленного удовлетворения: мы должны сейчас стреляться.
Он с ясностью представил себе покойное, надменное лицо фон Корена, его вчерашний взгляд, рубаху, похожую на ковер,
голос, белые руки, и тяжелая ненависть, страстная, голодная, заворочалась в его груди и
потребовала удовлетворения.
Так пел казак, шагом выезжая на гору по узкой дороге, беззаботно бросив повода и сложа руки. Конь привычный не
требовал понуждения; и молодой казак на свободе предавался мечтам своим. Его
голос был чист и полон, его сердце казалось таким же.
— Я уж вам докладывал, сударь, что у меня нет никаких паспортов. Все мои теперешние больные люди обапольные, знаемые. А вот это, что вы изволили видеть, — обратился он к инспектору и понижая
голос, — так привезена была в совершенном помешательстве рассудка. Какой же от нее паспорт было
требовать?
Что-то громко говорил густой дрожащий
голос. Потом
требовали доктора по телефону: сановнику было дурно. Вызвали и жену его превосходительства.
Пение первоначально и существенно — подобно разговору — произведение практической жизни, а не произведение искусства; но как всякое «уменье», пение
требует привычки, занятия, практики, чтобы достичь высокой степени совершенства; как все органы, орган пения,
голос,
требует обработки, ученья, для того чтобы сделаться покорным орудием воли, — и естественное пение становится в этом отношении «искусством», но только в том смысле, в каком называется «искусством» уменье писать, считать, пахать землю, всякая практическая деятельность, а вовсе не в том смысле, какой придается слову «искусство» эстетикою.
Придворные бросаются в разные стороны.
Голоса: «Сапожника! Справедливого сапожника
требует король!»
Наука, в высшем смысле своем, сделается доступна людям, и тогда только она может
потребовать голоса во всех делах жизни.
— Чтò, Поликей Ильич, али барыня вас
требуют? — раздался
голос столяровой жены из-за перегородки.
— Пожалейте меня, господа проезжающие, не
требуйте, — произнес он вдруг чрезвычайно жалобным и приниженно-просящим
голосом.
Голос за сценой: «Сотника
требуют к полковнику!» Суета.
Яковлев поднялся с кресел, стал в позицию перед Дмитревским, ударил себя рукою в грудь и
голосом Отелло произнес: «Правды
требую, правды!» Скрывая негодование, Дмитревский с убийственным хладнокровием отвечал: «Если ты непременно хочесь знать правду, дуса моя, то я скажу тебе, что роль Отеллы ты играесь как сапожник».
Клеопатра Сергеевна(огорченным, но вместе с тем и твердым
голосом). За что? За что, скажи мне на милость, ты потерял бы уважение ко мне?.. Ты, я вижу, Вячеслав, в самом деле ко мне какой-то жестокий и немилосердый эгоист!.. Ты меня разлюбил!.. Я тебе в тягость нравственно и материально, и ты
требуешь, чтоб я, как деревяшка какая-нибудь, ничего бы этого не понимала и продолжала тебя обременять собой. А что я к мужу опять уйду, что ж для тебя такого? Я не любовника нового сыщу себе!
Это, брат, было очень занимательно, когда других
потребовали; наша деревня, Малинки, Василево, Фомино — в один
голос решили: Якова Гнедого выборщиком-то.
И вот, точно глумясь над самим собою, точно в одном миге желая испытать всю беспредельность падения, безумия и позора, тот же народ кричит, вопит,
требует тысячью звериных и человеческих
голосов...
А если кому из этих ораторов и удавалось на несколько мгновений овладеть вниманием близстоящей кучки, то вдруг на скамью карабкался другой, перебивал говорящего,
требовал слова не ему, а себе или вступал с предшественником в горячую полемику; слушатели подымали новый крик, новые споры, ораторы снова
требовали внимания, снова взывали надседающимся до хрипоты
голосом, жестикулировали, убеждали; ораторов не слушали, и они, махнув рукой, после всех усилий, покидали импровизованную трибуну, чтоб уступить место другим или снова появиться самим же через минуту, и увы! — все это было совершенно тщетно.
—
Требовать немедленного открытия университета! уничтожения матрикул! отмены платы! — слышались разные
голоса.
Поднялись
голоса разные: один по поводу распространения выборного начала на все земство вопиет «о неуместности соединения дворянства в одной комиссии с прочими сословиями»; другой, становясь под охрану «Дворянской грамоты» Екатерины II, доказывает права дворян на землю и на неудобства в наделе ею крестьян, а потом предлагает господам дворянам некоторые изменения в Положении 19-го февраля, сообразно с «Дворянскою Грамотою», третий
требует нового утверждения на помещичью землю, введения каких-то вечных паспортов; четвертые добровольно отказываются от всех своих сословных прав и преимуществ.
— Дуня! Дуняша! Дунятка! Прохорова! К Софье Петровне ступай! Софья Петровна Дуню Прохорову
требует! — заливались кругом детские
голоса.
Меж тем как мы волновались подобными чувствами — до нашего слуха долетели другие
голоса, касавшиеся уже непосредственно нас самих: кто-то давал Кирилле мысль прижать нас и
потребовать от нас доплаты к сумме, следовавшей ему за наш провоз; но Кирилл энергически против этого протестовал и наотрез отказался нас беспокоить, объявив, что он всю плату получил сполна и что это дело казенное — и он «мошенства» ни за что сделать не хочет, а скорее пойдет куда-то к начальству и скажет: так и так, и т. д.
Она слышит его
голос, где дрожит сердечное волнение. С ней он хочет братски помириться. Ее он жалеет. Это была не комедия, а истинная правда. Так не говорят, так не смотрят, когда на сердце обман и презрительный холод. И что же ему делать, если она для него перестала быть душевно любимой подругой? Разве можно
требовать чувства? А брать в любовницы без любви — только ее позорить, низводить на ступень вещи или красивого зверя!
Она, точно медоточивая струя, зажурчала: «Что нам, сестрица, считаться, — Серафима передразнивала
голос Калерии, — ежели вы сами признаете, что дяденька оставил вам капитал для передачи мне, это уж дело вашей совести с тетенькой; я ни судиться, ни
требовать не буду.
Только что я замолкал, Федька уж
требовал, чтобы я говорил еще и таким умоляющим, взволнованным
голосом, что нельзя было не исполнить его желания.