Неточные совпадения
Мужик я пьяный, ветреный,
В амбаре крысы с
голодуПодохли, дом пустехонек,
А не
взял бы, свидетель Бог,
Я за такую каторгу
И тысячи рублей,
Когда б не знал доподлинно,
Что я перед последышем
Стою… что он куражится
По воле по моей...
— Расчет один, что дома живу, не покупное, не нанятое. Да еще всё надеешься, что образумится народ. А то, верите ли, — это пьянство, распутство! Все переделились, ни лошаденки, ни коровенки. С
голоду дохнет, а
возьмите его в работники наймите, — он вам норовит напортить, да еще к мировому судье.
А денег-то от вас я не
возьму, потому что, ей-богу, стыдно в такое время думать о своей прибыли, когда умирают с
голода.
Она
взяла хлеб и поднесла его ко рту. С неизъяснимым наслаждением глядел Андрий, как она ломала его блистающими пальцами своими и ела; и вдруг вспомнил о бесновавшемся от
голода, который испустил дух в глазах его, проглотивши кусок хлеба. Он побледнел и, схватив ее за руку, закричал...
Съедят ли у него из-под рук завтрак или обед, он не станет производить следствия, а
возьмет книгу посерьезнее, чтобы заморить аппетит, или уснет, утомленный
голодом.
— Ну, если в Вятке или Перми
голод, а у тебя
возьмут половину хлеба даром, да туда!..
«Ну, это значит быть без обеда», — думал я, поглядывая на две гладкие, белые, совсем тупые спицы, которыми нельзя
взять ни твердого, ни мягкого кушанья. Как же и чем есть? На соседа моего Унковского, видно, нашло такое же раздумье, а может быть, заговорил и
голод, только он
взял обе палочки и грустно разглядывал их. Полномочные рассмеялись и наконец решили приняться за обед. В это время вошли опять слуги, и каждый нес на подносе серебряную ложку и вилку для нас.
Проповедь Филарета на молебствии по случаю холеры превзошла все остальные; он
взял текстом, как ангел предложил в наказание Давиду избрать войну,
голод или чуму; Давид избрал чуму.
— Брат Окулка-то, — объяснил Груздев гостю, когда Тараско ушел в кухню за жареным. — А мне это все равно: чем мальчонко виноват? Потом его паром обварило на фабрике… Дома холод да
голод. Ну, как его не
взять?.. Щенят жалеют, а живого человека как не пожалеть?
— Действительно, — продолжал Павел докторальным тоном, — он бросился на нее с ножом, а потом, как все дрянные люди в подобных случаях делают, испугался очень этого и дал ей вексель; и она, по-моему, весьма благоразумно сделала, что
взяла его; потому что жить долее с таким пьяницей и негодяем недоставало никакого терпения, а оставить его и самой умирать с
голоду тоже было бы весьма безрассудно.
Делать нечего, старик вплакался, пошел опять к барину: «
Возьми, батюшка, назад, не дай с
голоду умереть!» Вот оно воля-то что значит!
— Потом об
голоде и холере они никаких новых повальных обысков не делали, а
взяли только прежние о том постановления земского суда и опеки.
Просто хоть повеситься, но я благодаря бога и с отчаянности до этого себя не допустил, а чтобы с
голоду не пропасть,
взял да в артисты пошел.
— Да, невозможно-с; степь ровная, дорог нет, и есть хочется… Три дня шел, ослабел не хуже лиса, руками какую-то птицу поймал и сырую ее съел, а там опять
голод, и воды нет… Как идти?.. Так и упал, а они отыскали меня и
взяли и подщетинили…
Приехав неизвестно как и зачем в уездный городишко, сначала чуть было не умерла с
голоду, потом попала в больницу, куда придя Петр Михайлыч и увидев больную незнакомую даму, по обыкновению разговорился с ней; и так как в этот год овдовел, то
взял ее к себе ходить за маленькой Настенькой.
—
Взял нищую с дороги, не дал с
голоду умереть да еще жалованье положил, бесстыдник этакой! У самого дочка есть: лучше бы дочке что-нибудь скопил! — ворчала она себе под нос.
— Может быть. Но во всяком случае, останусь ли я побежденным, или победителем, я в тот же вечер
возьму мою суму, нищенскую суму мою, оставлю все мои пожитки, все подарки ваши, все пенсионы и обещания будущих благ и уйду пешком, чтобы кончить жизнь у купца гувернером либо умереть где-нибудь с
голоду под забором. Я сказал. Alea jacta est! [Жребий брошен! (лат.)]
— Не кушайте так много, — у нас
голод! — шепнул он ей, когда Сусанна Николаевна
взяла было, кажется, весьма небольшой кусок индейки.
Потом поравнялись с собором и, увидев, что тайный советник Стрекоза остановился и снял шляпу, сняли и мы свои. Затем, подойдя к Доминику, почувствовали
голод,
взяли по три куска кулебяки и, вспомнив завет Очищенного, при расчете сказали, что съели только по два куска.
Теперь подумайте сами: если можно брать меч, чтобы убивать людей в субботу, то отчего не
взять в руки станок, чтобы вам не помирать с
голоду в чужой стороне?» А! Я же вам говорю: это очень умный человек, этот Мозес.
— Каково же будет вам, — говорил Фома, — если собственная ваша мать, так сказать, виновница дней ваших,
возьмет палочку и, опираясь на нее, дрожащими и иссохшими от
голода руками начнет и в самом деле испрашивать себе подаяния?
Возьмите вы теперь волка, настоящего лесного волка, который по лесу бегает и этак зубами с
голоду щелкает.
Пятьдесят лет ходил он по земле, железная стопа его давила города и государства, как нога слона муравейники, красные реки крови текли от его путей во все стороны; он строил высокие башни из костей побежденных народов; он разрушал жизнь, споря в силе своей со Смертью, он мстил ей за то, что она
взяла сына его Джигангира; страшный человек — он хотел отнять у нее все жертвы — да издохнет она с
голода и тоски!
Курослепов. Ну, ищи поди с меня. Эки проклятые! Тьфу! Вот хотелось ужинать, вот теперь и не хочется. А он с
голоду помирать… да полтораста рублей! Да я с тебя тысячу бы не
взял за это расстройство. Поди за мной, Силантий, я тебе его пачпорт отдам. (Гавриле). А то у меня и в остроге насидишься. (Уходит с Силаном).
— Смеют ли же они, государыня, у меня плохо молиться, когда я приказываю, — заспокоил ее Пимен, — я их
голодом запощу, пока не вымолят, —
взял деньги да и был таков, а барину в ту же ночь желанное его супругою назначение сделано.
Да, его гоняли всю жизнь! Гоняли старосты и старшины, заседатели и исправники, требуя подати; гоняли попы, требуя ругу; гоняли нужда и
голод; гоняли морозы и жары, дожди и засухи; гоняла промерзшая земля и злая тайга!.. Скотина идет вперед и смотрит в землю, не зная, куда ее гонят… И он также… Разве он знал, чтó поп читает в церкви и за что идет ему руга? Разве он знал, зачем и куда увели его старшего сына, которого
взяли в солдаты, и где он умер, и где теперь лежат его бедные кости?
— Вот когда я орешек-то скушаю, — сказала старушка-белочка, томимая
голодом, и достала из-под сухих листьев свое сокровище.
Взяла в лапки и полюбовалась. Полюбовалась и в ротик положила, в ротик положила — а разгрызть-то и не могла: зубок-то уж не было у белочки — да, да, не было!
— Ну, положим, я снесу и
голод, и срам, но ведь у меня, господи, еще попадья есть! Ведь я ее из хорошего дома
взял! Она белоручка и нежная, привыкла и к чаю, и к белой булке, и к простыням… Она у родителей на фортепьянах играла… Молодая, еще и двадцати лет нет… Хочется небось и нарядиться, и пошалить, и в гости съездить… А она у меня… хуже кухарки всякой, стыдно на улицу показать. Боже мой, боже мой! Только и утехи у нее, что принесу из гостей яблочек или какой кренделечек…
Павлуша, между прочим, представил у нас с гитарой комическую сцену, имевшую соотношение с претерпеваемым бедствием, то есть с
голодом, — и тем «заставил самое горе смеяться». Для этого он сел в темноватом конце комнаты на стул,
взял свою гитару о четырех струнах и велел покрыть себя простынею.
— Царица небесная, рады бы сюда не ездить, да где же нам другую мельницу
взять? Сам посуди, кроме тебя тут в окружности ни одной мельницы нет! Просто хоть с
голоду помирай или немолотое зерно кушай!
— Мне гадки, отвратительны эти попреки! Ничего мне от вас не нужно! Ничего! Скорей с
голоду умру, чем съем у вас еще хоть одну крошку! Нате вам назад ваши подлые деньги!
Возьмите!
Добро бы, у тебя, подлеца этакого, в банке деньги лежали или был свой хутор, где бы за тебя другие работали, а то ведь ни шиша за душой нет, ешь чужое, задолжал кругом, семью
голодом моришь, шут бы тебя
взял!
За ужином главный врач, вздыхая, ораторствовал: — Да! Если мы на том свете будем гореть, то мне придется попасть на очень горячую сковородку. Вот приходил сегодня наш хозяин. Должно быть, он хотел
взять три мешка рису, которые зарыл в погребе; а их уж раньше откопала наша команда. Он, может быть, только на них и рассчитывал, чтобы не помереть с
голоду, а поели рис наши солдаты.
Ермак мог делать вылазки, но жалел своих людей, и без того малочисленных. Стрелять? Бесполезно, так как имелись только легкие пушки, а неприятель стоял далеко и не хотел приступать к стенам в надежде
взять крепость с осажденными
голодом. Последнее было бы действительно неминуемым для осажденных в Искоре, если бы осада продлилась.
Повсюду наступил
голод, появились недуги, продовольствия
взять было неоткуда, так как все обозы перехватывали москвитяне. Воины новгородские с башен и бойниц валились мертвыми грудами, да кроме того, некто Упадыш, бывший до того времени верным слугою отечества, заколотил огнеметы и этим довершил бессилие новгородцев к защите.
— Но откуда же я
возьму вам столько денег? — прошептал несчастный. Деревня наша мала и бедна. Нам почти нечего есть. У нас остались только худые, голодные коровы, и наши дети питаются их молоком. Если их продать, дети умрут с
голоду.
Повсюду наступил
голод, появились недруги, продовольствия было
взять неоткуда, так как все обозы перехватывали москвитяне. Воины новгородские с башен и бойниц валились мертвые грудами, да, кроме того, некто Упадыш, бывший до того времени верным слугою отечества, заколотил стенные огнеметы и этим довершил бессилие новгородцев к защите.
— Действительно, я другого мнения, — сказала Дубянская, — я хорошо знаю Дмитрия Павловича и удостоверяю, что он не может быть вором. Он скорее умер бы с
голоду, чем
взял бы что-нибудь чужое! Вы верите, потому что не знаете его так, как я его знаю… Его нельзя даже подозревать…
И вот теперь этот грязный и бессердечный человек, погубитель России, великодушно предлагает мне один из своих тридцати сребреников — нет, Николай Евгеньевич, с
голоду умру, если придется, но от вас копейки не
возьму!
— Э, чорт! — злобно вскрикнул Денисов и, оскалив зубы, плетью раза три ударил лошадь, забрызгав себя и товарищей грязью. Денисов был не в духе: и от дождя, и от
голода (с утра никто ничего не ел), и главное от того, что от Долохова до сих пор не было известий и посланный
взять языка не возвращался.
— А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, — продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. — Ну этого ты зачем
взял к себе? — сказал он покачивая головой. — Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои росписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут 30. Помрут с
голоду или побьют. Так не всё ли равно их и не брать?
Во всяком случае те ли это или другие, оголодавшие ли псы или волки, но они моему преосвященству спуска не дадут, и хотя мне, по разуму, собственно было бы легче быть сразу растерзанным, чем долго томиться
голодом, однако инстинкт самосохранения
взял свое, и я с ловкостью и быстротою, каких, признаться сказать, никогда за собою не знал и от себя не чаял, взобрался в своем тяжелом убранстве на самый верх дерева, как векша, и тогда лишь опомнился, когда выше было некуда лезть.
Наконец пятое условие счастья есть здоровье и безболезненная смерть. И опять, чем выше люди на общественной лестнице, тем более они лишены этого условия счастья.
Возьмите среднего богача и его жену и среднего крестьянина и его жену, несмотря на весь
голод и непомерный труд, который, не по своей вине, но по жестокости людей, несет крестьянство, и сравните их. И вы увидите, что чем ниже, тем здоровее, и чем выше, тем болезненнее мужчины и женщины.
Он был жалостлив и
взял к себе сироту-приемыша, и все бранили его за это; а сирота пожил немного и умер от постоянного
голода и болезни, и тогда он сам начал бранить себя и перестал понимать, нужно быть жалостливым или нет.
В-четвертых, бессмысленно было желание
взять в плен императора, королей, герцогов, — людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание
взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделить дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и уже забранные пленные мерли с
голода.