Думай как великие. Говорим с мыслителями о самом важном

Алекс Белл, 2022

Мы привыкли думать, что философия – это скучно и сложно. Но авторы великих идей – Платон, Будда, Лао-цзы, Декарт и другие – были в первую очередь людьми, причем весьма неординарными. На страницах книги каждый из них рассказывает о своих концепциях сам, живым и понятным языком. Вы перенесетесь в прошлое и узнаете, как родились идеи, которые формируют настоящее и будущее – идеи, за которыми стоят лучшие умы человечества.

Глава 3

Наслаждение порядком (Конфуций)

Место: Древний Китай, город Цюйфу, столица царства Лу (современный восточный Китай)

Время: 506 год до нашей эры

Это было трудное, жестокое, кровавое время.

Великая многовековая империя Чжоу окончательно распалась, и на ее обломках возникло более сотни независимых китайских государств — от крохотных до достаточно крупных.

Войны этих государств (а иногда и просто городов) друг с другом шли почти безостановочно. И даже те страны, чьи правители предпочитали мир, жили в постоянном страхе перед соседями. В те годы немногие мужчины в Китае доживали до преклонного возраста. Большинство погибали в боях, а многие из уцелевших умирали от голода: уберечь свой урожай от разбойников было почти невозможно. Понятий о милосердии у воюющих сторон не было. Женщин и младенцев сжигали, иных закапывали живыми. Разрубить человека на части значило дать ему умереть быстрой, легкой смертью. Старинные пергаменты сохранялись лишь в нескольких крупных библиотеках, остальные в хаосе тех десятилетий были сожжены или просто утеряны. Великая история и традиции древнего Китая теперь оказались почти повсеместно преданы забвению.

Впрочем, были и такие государства, где жизнь (благодаря здравому смыслу их правителей) текла спокойнее, чем в других. Одним из таких мест было царство Лу, где правили князья из рода Цзи, родственники бывших императоров Чжоу. Царство Лу находилось на востоке, на берегу Желтого моря, между государствами Ци и Вэй. Ее столица Цюйфу была не таким уж большим городом, но она возвышалась на величественном холме, откуда открывался великолепный вид, и была окружена мощнейшими каменными стенами. Отовсюду Цюйфу казалась неприступной крепостью.

Ночью эти стены выглядели особенно зловеще. В этот раз мне пришлось освоить новое для себя ремесло: я стал колесничим. Мне надо было подвезти одного человека. Еще вчера этот человек был ученым и чиновником, уважаемым всеми. Но теперь, в самом расцвете своей жизни, он, словно вор или загнанный зверь, тайком, один, был вынужден бежать из царства Лу, презираемый и, кажется, никому больше не нужный. В те времена судьба любого человека могла перевернуться в один миг.

Ночью шел сильный дождь, и единственная принадлежавшая ему телега, угодив в канаву с водой прямо у порога его дома, из-за сломанной оси пришла в негодность. Я правил колесницей с двумя сильными, хорошо обученными лошадьми, и, узнав о его беде, ринулся ему на помощь. Но сделал все так, чтобы происшедшее показалось философу случайностью.

Когда я увидел его вблизи (пусть даже в бледном мерцающем свете луны), он произвел на меня сильное впечатление. Это был очень видный человек, высокого роста, широкоплечий, с длинными густыми и еще почти не седыми волосами, заплетенными на старый китайский манер. В этот миг он бессильно стоял у своей разбитой телеги в глубокой грязи. В его фигуре и позе было что-то величественное и трагичное одновременно. Рядом хлопотала, плакала и что-то нервно выкрикивала его миниатюрная, просто одетая жена, внешность которой, напротив, была ничем не примечательна. Приблизившись, я предложил ему свои услуги. Человек, оглянувшись (его лицо было строгим, с правильными чертами), сначала отнесся ко мне с явным недоверием. Но его положение, очевидно, было отчаянным, и другого выхода у него не было. Тем более, что я запросил за свои услуги умеренно, несмотря на то, что путь предстоял очень длинный. Человек собирался в соседнее царство Вэй, до границы которой было не менее двух дней езды. Вопреки явно высокому социальному статусу и врожденному благородству, он, кажется, был небогат. Я согласился принять плату не золотом, а несколькими горстями странных на вид железных фигурок разной формы, которые здесь ходили как деньги. Вещей у путника было немного: кое-какая одежда и скромная деревянная коробка с пергаментами, очевидно, написанными им самим.

Я помог ему переложить вещи в мою колесницу. Жена с новым приступом плача бросилась к нему на шею, но он довольно грубо оттолкнул ее. Строго и без всякой приязни приказал ей не поднимать шум, чтобы не разбудить соседей, и возвращаться домой. Добавил всего пару слов о сыне (видимо, тот был ребенком, и в это время спал дома), наказав ей воспитать его достойным человеком. Когда он сел в мою колесницу и приказал трогаться, то даже не обернулся, чтобы бросить взгляд на то, что, очевидно, много лет было его родным домом, и где он, возможно, навсегда оставил свою семью.

Первое время стук копыт и грохот жестких деревянных колес по ухабам пустынной земляной дороги, ведущей к городским воротам (каждая встряска древней колесницы отзывалась крайне болезненно в спине и ягодицах) было единственным, что нарушало тишину ночи. Несмотря на то, что я был его спасителем, я спиной ощущал, что человек не горел желанием общаться со мной. Лишь перед самыми воротами он попросил накрыть его сверху вещами, чтобы охранники не узнали его. Я сказал им, что везу заболевшего родственника к знахарям в его родную деревню и затем щедро отсыпал им железных фигурок, чтобы нас выпустили без долгих расспросов.

Еще через пару часов езды дорогу осветили первые лучи рассвета. Мы проезжали мимо деревень, в основном пустых и разоренных. Тут и там виднелись брошенные и покосившиеся небольшие деревянные дома, поля заросли бурьяном. Там, где еще недавно жили тысячи крестьян, теперь было сплошное вымершее пространство.

Мой пассажир какое-то время спал, а проснувшись, видимо, пришел в лучшее расположение духа. Я предложил ему ненадолго остановиться, чтобы перекусить сухими рисовыми лепешками, которые у меня были с собой. Мой новый знакомый ответил, что нам нельзя терять времени, но затем голод взял свое, и он согласился. Завтракал он с видимым удовольствием. Чтобы как-то разговорить спутника, я спросил, что он чувствует, когда обстоятельства заставляют его бросить дом, семью, расстаться навсегда со всей прежней жизнью. Но он даже в такой ситуации не собирался терять лицо перед простым возницей и жаловаться на судьбу. Ответил коротко:

— Не стоит бояться перемен. Чаще всего они случаются именно тогда, когда необходимы.

Задумался ненадолго, и затем добавил:

— Если ты ненавидишь, значит, тебя победили. То, что ты можешь воспринимать спокойно, больше не управляет тобой. Надо прощать людей, даже если они обошлись с тобой несправедливо.

Благородного чиновника звали Кун-Цзы (некоторые из большого почтения называли его более официально — Кун-Фу-Цзы, что означало «мудрый учитель Кун»). Он коротко представился мне после того, как переоделся и совершил краткую молитву Всемогущему Небу. Кажется, даже сейчас он считал недопустимым быть одетым неподобающе своему положению и времени суток. Когда мы снова поехали, он опять глубоко погрузился в мысли, не горя желанием делиться ими со мной. Но я все же спросил:

— Вы были в Лу высокопоставленным чиновником? Если да, то из-за чего мы так спешим? Что вам угрожает?

— Не поговорить с человеком, который достоин этого — потерять для себя этого человека. Говорить с человеком, который этого не достоин — впустую потерять свои слова, что еще хуже. Зачем ты докучаешь мне вопросами?

— Потому что, как мне кажется, вы — прирожденный учитель и очень образованы.

— Даже если и так, какой мне смысл обучать того, кто вряд ли поймет хотя бы ничтожную часть сказанного мной?

— Как хотите. Но ответьте хотя бы на один вопрос. Вы знакомы с мастером Лао-Цзы?

Низкий, звучный голос бывшего чиновника был полон искреннего удивления.

— Ты, неграмотный возница, слышал о сем великом мудреце?

— Я много читал. А об этом достойнейшем учителе слышали многие люди во всех частях Поднебесной.

— Верно. Я встречался с ним лично два раза. Первый раз — мельком. Еще совсем юнцом меня, уже хорошего мастера каллиграфии, послали из Лу в библиотеку Чжоу сделать копии старинных пергаментов. Тогда я лишь видел его, но мы не разговаривали. Второй раз случился лет пятнадцать назад. Меня как посланника направили в княжество Ци вручить местному правителю документы. Лао-Цзы перебрался туда на склоне лет. Мы встретились случайно на окраине деревни близ окутанного туманом красивого зеленого холма, где он сидел на большом камне и что-то рассказывал прохожим. Он был уже очень стар и почти слеп. Я представился, хотел поделиться своими идеями. Но он, лишь мельком оглядев меня, посоветовал умерить гордыню и смириться с тем, что я всю жизнь буду скитаться по разным странам, и что при жизни мои идеи так и не будут воплощены. Тогда мне эти слова показались забавными — что вообще этот старик мог знать обо мне? Но как раз сейчас я задумался над тем, что он, возможно, был не так уж и неправ.

— Так что же случилось с вами?

— Всю жизнь, с детства и до вчерашнего дня я старался каждую минуту служить во благо обществу. Ведь это — главное призвание благородного человека. Я родился в знатной семье, но мое детство было тяжелым. Мой отец, признанный воин и герой, был женат трижды, но все его жены рождали только девочек. Не иметь наследника — позор. Отчаявшись, уже в старости он женился на юной безродной наложнице, пусть это и не принято. Она, наконец, подарила ему долгожданного сына — меня. Вскоре отец умер, и мою мать со мной на руках выгнали из дома его старшие жены. Чем мне только не приходилось заниматься с раннего детства, чтобы заработать на кусок хлеба для себя и для нее. Я был пастухом, и благодаря этому научился считать. Смотрителем амбаров с зерном, где мне пришлось научиться писать. Ночами я читал старинные пергаменты, запоминал как можно больше иероглифов. Затем стал жрецом в храме: в мои обязанности входило общение с духами умерших. Родственники умерших требовали, чтобы я делал это для них по многу раз в день. Именно тогда я понял, что, хотя духи сильны и существуют на самом деле, человеку надо держаться от них как можно дальше, чтобы не лишиться собственного рассудка. Наконец меня приметил кто-то из приближенных правителя, и мечта всей моей жизни сбылась. Я стал чиновником и смог начать полноценно служить обществу. Но моя радость длилась недолго. Я стал часто ездить по разным важным поручениям за границу и ужаснулся тому, что творится в соседних царствах. Я понял, что великого Китая, о котором столько прекрасного написано в древних пергаментах, больше не существует. Общество расколото, всюду война и страдания. Каждый человек думает только о себе и своей быстрой и легкой наживе. В современных царях не осталось и крупицы былой мудрости и благородства. Что же это за правители, если они не пекутся о вверенном им народе, простых людях, так, как должен заботиться о своих детях внимательный и чуткий отец? Ведь счастье или беды любого народа прежде всего зависят от того, как устроено общество, каковы его ценности и как организовано государственное управление. Я потратил годы жизни и размышлений, но в итоге продумал абсолютно все, вплоть до мелочей. Затем я решился поделиться своими идеями с правителем. К счастью, он оказался мудр, воспринял мои предложения с интересом и даже пообещал утвердить некоторые из них как непреложные законы. Но почти ничего так и не было принято. Зато против меня оказались настроены главы трех самых влиятельных в царстве семей, так как мои идеи, став законами, могли лишить их немалой части доходов. Моя репутация в глазах правителя была настолько чиста, что просить мой отставки они не могли, но они явно искали способ от меня избавиться. Ко мне подсылали в ночи убийц, но мои молодые ученики, которых у меня набралось к тому времени две сотни, были настороже. Главный военачальник, чтобы скомпрометировать меня, предложил мне сместить правителя и занять его место, но я гневно отказался. И все же трагедия случилась. Из одного из дружественных соседних царств правителю прислали дорогой подарок: шестьдесят прекрасных юных наложниц. Он развлекался с ними три дня напролет, еще и пьянствуя при этом. Опоздал на заседание Совета, а когда появился, то был нетрезв и одет в мятую домашнюю одежду. Все сделали вид, что ничего не произошло, но я, преисполненный праведным гневом, тихо и вежливо, шепотом, сказал ему, что государю не к лицу такое поведение. Мне казалось, что он устыдится. Как я ошибался. Он, всегда относившийся ко мне с уважением, швырнул в меня глиняную чашку. Сказал, что я, ничтожный пес, не имею права говорить ему такие вещи. Стража хотела обезглавить меня, но он дал им знак отступить, пообещав, что через день соберет Совет, который определит форму моего наказания. Зная, как много в нем моих недоброжелателей, я не стал испытывать судьбу и решил бежать этой ночью.

— А как же ваши ученики? Они знают, что произошло?

— Я специально не стал никого из них впутывать в это дело. К тому же, их слишком мало, чтобы они могли послужить мне защитой. А даже если бы их было много, я бы никогда не затеял бунт с их участием. Я скорее умру, чем принесу своей стране боль, вражду и несчастья.

— Что вы теперь собираетесь делать?

— Я пару раз бывал при дворе царства Вэй. Им управляет овдовевшая молодая правительница. Я общался с ней, и она тогда живо заинтересовалась моим учением. Сказала, что ее окружение то и дело плетет против нее интриги, и ей жаль, что у нее нет такого мудрого и преданного советника, как я. Она также воспитывает сына, будущего князя Вэй, но не может найти ему достойного ученого наставника, просила моих рекомендаций. Я решил попытать счастья у нее.

Солнце взошло уже достаточно высоко. Мне было радостно от того, что Кун-Цзы все же счел меня достойным слушателем. Время от времени бывший чиновник с тревогой оглядывался назад. Наверняка о его бегстве успели доложить правителю, тот мог разгневаться и отправить своих людей в погоню. Но позади нас была тишина.

— В чем суть вашего учения? Что может сделать страну и ее людей счастливыми и богатыми? И если весь Китай почитает мудреца Лао-Цзы, как соотносится ваше учение и его?

— Я, как и все, чту труды Лао-Цзы. Но сам исследую совершенно другие вопросы. Да, я верю во всесильное Небо, которое, почти как его Дао, управляет всем на земле. Но меня это не интересует. Зачем изучать путь Дао, если мы не можем его никак изменить? Признаться, если бы кто-нибудь пообещал мне за одну мелкую монету рассказать в точности, кто, как и зачем сотворил этот мир и чем все когда-нибудь закончится, и даже что станет с нами после смерти, я бы отказался от такого знания. Для какой практической надобности оно может пригодиться? И для чего вообще нам что-то знать о смерти, если до сих пор мы почти ничего не знаем о жизни? Размышления о Вселенной пусты. Правильно думать только о человеке. Как помочь ему сделать его жизнь долгой, счастливой, достойной? Как построить из эгоистичных личностей общество людей, которые желают друг другу добра, радеют только о мире и взаимопомощи? Вот единственная истинно важная тема.

— Но как вы сами пришли к учению о всеобщем благе? Разве ваше изгнание не свидетельствует о том, что благородных и достойных в жизни ничтожно мало? Вы не сдадитесь?

— Три пути ведут к знанию: путь размышления, и этот путь самый благородный; путь подражания — самый легкий, и путь опыта — самый горький. Однако, увы, самый верный — именно последний. Не тот велик, кто не падал, а тот, кто падал и вставал. Драгоценный камень нельзя отшлифовать без трения. Так и настоящего успеха в большом деле нельзя добиться без множества трудных и неудачных попыток. Я буду делиться учением с людьми где угодно, покуда я жив, до последнего вздоха.

— Но разве может быть идеальным целое общество и тем более государство? Ведь любое сообщество людей всегда приходит к противоборству разных сил внутри него. И всякий раз неизвестно, зло или добро в конечном итоге окажется сильнее.

— Правильное общество подобно крепкой, любящей семье. Обычная семья — это самая маленькая, но при этом важнейшая его ячейка. Секрет хорошей семьи — безмерная, искренняя преданность и послушание детей своим родителям. Если ночью в дом налетели комары, дети должны намазать на себя что-то сладкое, чтобы все укусы комаров достались им, а сон их родителей не был потревожен. Для детей слово отца — даже более непреложный закон, чем законы государства. Следующая, более крупная ячейка — это род, все родственники. Род должен жить дружно, родичи обязаны помогать друг другу, а юноши обязаны вырасти крепкими воинами для своей страны и государя. Чиновники — следующий уровень общества. Хорошие чиновники умны, образованы и абсолютно бескорыстны. В идеальном государстве они вообще не должны получать жалование (кроме еды, одежды и самого необходимого), ведь они и так удостоены высшего блага, о котором можно мечтать: участие в управлении страной и возможность принести ей много пользы. Нечестных чиновников, нечистых на руку, следует прилюдно казнить. Наконец, надо всеми стоит добрый, благодетельный государь, отец всем людям, посредник между великим Небом и народом. Если он правит справедливо и с заботой о людях, то он будет прославлен в веках, а его династия будет продолжаться до скончания времен.

Кун-Цзы сделал паузу и задумчиво погладил свою пышную бороду.

— Жаль конечно, что я сам не рожден правителем. Я был бы лучшим императором, которого только знал мир. Это надо признать со всей очевидностью.

— А как заставить общество жить честно, по законам? Ведь низких людей не меньше, чем благородных.

— Для этого есть Пять основ, они же добродетели и постоянства, которые в обществе следует признать главными ценностями, и на уровне законов всегда им следовать. Первое — «Жень», или человеколюбие. Принимая любое, даже самое незначительное решение, надо спрашивать себя: а поможет ли это окружающим, не навредит ли им? Быть добрым — не трудно, это вполне в природе человека. Попробуйте думать с добром обо всем хотя бы несколько дней, и вы ощутите, что у вас больше рука не поднимется сотворить нечто дурное. Вторая основа — это «И», долг. Перед родителями, родственниками, страной, императором. Третья основа — «Ли», ритуал. Наши древние учителя неукоснительно следовали правилам. Во-первых, они делают твою собственную жизнь упорядоченной и приятной. Во-вторых, бесспорно, идут на пользу обществу. Забудьте о ритуалах, о приличиях, — и вы из человека превратитесь в животное. Грубое нарушение ритуалов я не смог простить даже своему правителю, за что и поплатился всем, что имел; но, повторись все снова, я еще раз сделал бы ему то же замечание. Наконец, четвертая и пятая основы — это знание и честность. Всякий благородный муж должен всю жизнь учиться, ибо знания бесконечны, а также никогда не лгать, даже под угрозой смерти.

— А что следует делать со злом? Правильно ли отвечать на него добром?

— Добром надо отвечать на добро. А на зло необходимо отвечать справедливостью. При этом к самому себе всегда следует подходить строже, чем к другим. Только таков путь к самосовершенствованию.

— Учитель, не слишком ли вы много требуете от людей? По силам ли им быть благородными?

— Благородству надо учиться всю жизнь. В этом нет ничего недостижимого. Неважно, быстро или медленно ты идешь. Ты все равно придешь к своей цели, если только не остановишься.

— Но разве ваше учение не приносит вам одни только несчастья и разочарования?

— Счастье — это когда тебя понимают. Большое счастье — когда тебя любят. Но истинное счастье — это когда любишь кого-то ты сам. Я люблю людей, и готов пострадать ради их блага. Я вижу, что многим простым, особенно неграмотным, людям мои речи кажутся сложными, и они часто внимают мне с недоверием. Но я не огорчаюсь, если люди меня не понимают. Гораздо хуже, когда я не понимаю людей.

— Учитель, а что если я тоже в душе добрый человек и стараюсь работать над собой, но у меня не всегда хватает сил и времени на добрые дела? Мне кажется, что для них еще будет время.

— Три вещи никогда не возвращаются: упущенное время, необдуманное слово и потерянная возможность. Побороть любую дурную привычку (в данном случае — эгоизм и лень) можно только сегодня, а не завтра. Когда мы доберемся до границы, там будет что-то вроде ночлежки для слабых и старых людей. Не теряй возможности, зайди туда хотя бы на час. Набери им воды, наруби дров. Для добрых дел нужны не деньги, достаточно и добрых намерений.

— Учитель, я часто хочу многое изменить в моей жизни. Но дальше мыслей дело не заходит.

— Ты просишь совета? Что ж, это хорошо характеризует тебя. Обычно люди советы принимают каплями, а раздают ведрами. Дело в том, что ты боишься серьезных перемен. Но если хаос настойчиво стучится в твой дом, открой ему. Он-то и расставит все по нужным местам. Когда кажется, что цель недостижима, изменяй не цель, а план, как ее достигнуть.

— А если я ошибаюсь, и перемены пойдут мне во вред?

— Ошибка — это не когда ты ошибаешься, а когда не исправляешься. Что мешает тебе попробовать, а если не получится — извлечь опыт, и попробовать еще раз, уже с новым уровнем знания? Наша жизнь — это путь постоянного совершенствования.

Я и учитель Кун вздрогнули почти одновременно. Позади, пока еще на большом расстоянии, но совершенно явственно слышался мощный топот лошадиных копыт. Преследователи. Вероятно, правитель послал их, чтобы его советник не ускользнул и понес суровое наказание за свою вчерашнюю неслыханную дерзость. Перечень долгих, страшных и мучительных казней в древнем Китае был необъятным. Я обернулся к нему. Высокий, величавый еще минуту назад человек вжался в деревянное сидение, сгорбившись и втянув плечи, в его глазах светился страх, граничащий с отчаянием.

Я изо всех сил подхлестнул лошадей, но состязание в скорости с наездниками было неравным. Спустя недолгое время они были уже за нашими спинами. Я боялся, что они начнут стрелять в нас из луков. Впереди, прямо посреди дороги, как назло, виднелась глубокая прогалина, наполненная водой и грязью, преодолеть которую на скорости, не разбив колесницу, было невозможно. Мне пришлось резко осадить лошадей. Я оглянулся. Преследователей было трое; они казались молодыми, почти юными, и были одеты не по-военному.

Кун-Цзы закрыл глаза — возможно, читая короткую молитву Небу. Затем резко оглянулся. Тут же вскочил на ноги, вне себя от радости.

— Цзэн-Цзы! Ю Жо! Янь Юань!

— Учитель, как вы могли покинуть нас, не взяв с собой? Как мы можем жить, не следуя вашему учению?

— Я не хотел навлечь на вас беду!

— Мы узнали о вашем отъезде на рассвете и сразу же, бросив все, поспешили за вами!

Молодые ученики клялись учителю в верности и обещали следовать за ним куда угодно. Я понял, что моя дальнейшая помощь Кун-Цзы уже не требуется. Перед тем, как уйти, я задал ему еще один, последний вопрос.

— Вы могли бы сформулировать главную идею вашего учения в одной фразе?

Он обернулся ко мне с улыбкой.

— Разумеется. Не делай другому того, чего не желаешь себе.

Это было известное во все века так называемое «золотое правило нравственности». Задолго до христианских мыслителей, впервые в истории, его сформулировал этот китайский мудрец две с половиной тысячи лет назад.

Я долго стоял на грязной проселочной колее, глядя им вослед. Я знал, что в государстве Вэй дела у Кун-Цзы вновь не сложатся, он сменит еще несколько покровителей, история повторится и с ними. В старости ему придется вернуться домой, в княжество Лу, которое он сейчас так спешно покидал, и встретить там смерть: по-прежнему в бедности, и по-прежнему в кругу верных учеников. На закате жизни Кун-Цзы напишет несколько книг, которые не оценят современники — и они сохранятся в библиотеках после его смерти лишь по счастливой случайности.

Эти книги миллиарды китайцев всех последующих эпох будут знать наизусть.