Неточные совпадения
Артемий Филиппович. Смотрите, чтоб он вас по почте не отправил куды-нибудь подальше. Слушайте: эти дела не так делаются в благоустроенном государстве. Зачем нас здесь целый эскадрон? Представиться нужно поодиночке, да между четырех
глаз и того… как там следует — чтобы и уши не слыхали. Вот как в
обществе благоустроенном делается! Ну, вот вы, Аммос Федорович, первый и начните.
В
глазах родных он не имел никакой привычной, определенной деятельности и положения в свете, тогда как его товарищи теперь, когда ему было тридцать два года, были уже — который полковник и флигель-адъютант, который профессор, который директор банка и железных дорог или председатель присутствия, как Облонский; он же (он знал очень хорошо, каким он должен был казаться для других) был помещик, занимающийся разведением коров, стрелянием дупелей и постройками, то есть бездарный малый, из которого ничего не вышло, и делающий, по понятиям
общества, то самое, что делают никуда негодившиеся люди.
— Мое мнение только то, — отвечал Левин, — что эти вертящиеся столы доказывают, что так называемое образованное
общество не выше мужиков. Они верят в
глаз, и в порчу, и в привороты, а мы….
Там была до невозможного обнаженная красавица Лиди, жена Корсунского; там была хозяйка, там сиял своею лысиной Кривин, всегда бывший там, где цвет
общества; туда смотрели юноши, не смея подойти; и там она нашла
глазами Стиву и потом увидала прелестную фигуру и голову Анны в черном бархатном платье.
Мы тронулись в путь; с трудом пять худых кляч тащили наши повозки по извилистой дороге на Гуд-гору; мы шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось, дорога вела на небо, потому что, сколько
глаз мог разглядеть, она все поднималась и наконец пропадала в облаке, которое еще с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала в голову, но со всем тем какое-то отрадное чувство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над миром: чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий
общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять.
Нельзя утаить, что почти такого рода размышления занимали Чичикова в то время, когда он рассматривал
общество, и следствием этого было то, что он наконец присоединился к толстым, где встретил почти всё знакомые лица: прокурора с весьма черными густыми бровями и несколько подмигивавшим левым
глазом так, как будто бы говорил: «Пойдем, брат, в другую комнату, там я тебе что-то скажу», — человека, впрочем, серьезного и молчаливого; почтмейстера, низенького человека, но остряка и философа; председателя палаты, весьма рассудительного и любезного человека, — которые все приветствовали его, как старинного знакомого, на что Чичиков раскланивался несколько набок, впрочем, не без приятности.
На Руси же
общества низшие очень любят поговорить о сплетнях, бывающих в
обществах высших, а потому начали обо всем этом говорить в таких домишках, где даже в
глаза не видывали и не знали Чичикова, пошли прибавления и еще большие пояснения.
Одинцова раза два — прямо, не украдкой — посмотрела на его лицо, строгое и желчное, с опущенными
глазами, с отпечатком презрительной решимости в каждой черте, и подумала: «Нет… нет… нет…» После обеда она со всем
обществом отправилась в сад и, видя, что Базаров желает заговорить с нею, сделала несколько шагов в сторону и остановилась.
Николай Петрович прихрамывал, черты имел маленькие, приятные, но несколько грустные, небольшие черные
глаза и мягкие жидкие волосы; он охотно ленился, но и читал охотно, и боялся
общества.
— Он очень милый старик, даже либерал, но — глуп, — говорила она, подтягивая гримасами веки, обнажавшие пустоту
глаз. — Он говорит: мы не торопимся, потому что хотим сделать все как можно лучше; мы терпеливо ждем, когда подрастут люди, которым можно дать голос в делах управления государством. Но ведь я у него не конституции прошу, а покровительства Императорского музыкального
общества для моей школы.
Вера мельком оглядела
общество, кое-где сказала две-три фразы, пожала руки некоторым девицам, которые уперли
глаза в ее платье и пелеринку, равнодушно улыбнулась дамам и села на стул у печки.
— Что за дело! — вдруг горячо перебил он, делая большие
глаза. — Что за дело, кузина? Вы снизойдете до какого-нибудь parvenu, [выскочка (фр.).] до какого-то Милари, итальянца, вы, Пахотина, блеск, гордость, перл нашего
общества! Вы… вы! — с изумлением, почти с ужасом повторял он.
— Это мой узник, — объяснила Антонида Ивановна мужу, показывая
глазами на Привалова. — Представь себе, когда Сергей Александрыч узнал, что тебя нет дома, он хотел сейчас же незаметным образом скрыться. В наказание я заставила его проскучать целый час в моем
обществе…
Доктор Сараев давно разыскивал Зосю и немало был удивлен, когда нашел ее в
обществе Заплатиной с следами слез на
глазах.
И выходит, что
общество, таким образом, совсем не охранено, ибо хоть и отсекается вредный член механически и ссылается далеко, с
глаз долой, но на его место тотчас же появляется другой преступник, а может, и два другие.
А жених, сообразно своему мундиру и дому, почел нужным не просто увидеть учителя, а, увидев, смерить его с головы до ног небрежным, медленным взглядом, принятым в хорошем
обществе. Но едва он начал снимать мерку, как почувствовал, что учитель — не то, чтобы снимает тоже с него самого мерку, а даже хуже: смотрит ему прямо в
глаза, да так прилежно, что, вместо продолжения мерки, жених сказал...
Лошади эти подняли нас чрезвычайно в
глазах вятского
общества.
Там, притаившись в отведенной ему крестьянской избе, он, в
обществе избранных субалтерн-офицеров, засматривался на чепраковских барышень, покуда они резвились, купаясь в Вопле, и нельзя поручиться, чтоб барышни, в свою очередь, не знали, что за ними следят любопытные
глаза.
Мне всегда было легче говорить в
обществе, чем с
глазу на
глаз.
Первое время настроение польского
общества было приподнятое и бодрое. Говорили о победах, о каком-то Ружицком, который становится во главе волынских отрядов, о том, что Наполеон пришлет помощь. В пансионе ученики поляки делились этими новостями, которые приносила Марыня, единственная дочь Рыхлинских. Ее большие, как у Стасика,
глаза сверкали радостным одушевлением. Я тоже верил во все эти успехи поляков, но чувство, которое они во мне вызывали, было очень сложно.
— А как вы полагаете, откуда деньги у Болеслава Брониславича? Сначала он был подрядчиком и морил рабочих, как мух, потом он начал спаивать мужиков, а сейчас разоряет целый край в
обществе всех этих банковских воров. Честных денег нет, славяночка. Я не обвиняю Стабровского: он не лучше и не хуже других. Но не нужно закрывать себе
глаза на окружающее нас зло. Хороша и литература, и наука, и музыка, — все это отлично, но мы этим никогда не закроем печальной действительности.
Мать смотрела на сына с печалью в
глазах.
Глаза Эвелины выражали сочувствие и беспокойство. Один Максим будто не замечал, какое действие производит шумное
общество на слепого, и радушно приглашал гостей наведываться почаще в усадьбу, обещая молодым людям обильный этнографический материал к следующему приезду.
В
обществе этих стариков росла их единственная дочь, небольшая девочка, с длинною русой косой и голубыми
глазами, поражавшая всех при первом же знакомстве какою-то странною солидностью, разлитою во всей ее фигуре.
Наслаждался внутреннею тишиною, внешних врагов не имея, доведя
общество до высшего блаженства гражданского сожития, — неужели толико чужды будем ощущению человечества, чужды движениям жалости, чужды нежности благородных сердец, любви чужды братния и оставим в
глазах наших на всегдашнюю нам укоризну, на поношение дальнейшего потомства треть целую общников наших, сограждан нам равных, братий возлюбленных в естестве, в тяжких узах рабства и неволи?
Почти всё
общество, — туземцы, дачники, приезжающие на музыку, — все принялись рассказывать одну и ту же историю, на тысячу разных вариаций, о том, как один князь, произведя скандал в честном и известном доме и отказавшись от девицы из этого дома, уже невесты своей, увлекся известною лореткой, порвал все прежние связи и, несмотря ни на что, несмотря на угрозы, несмотря на всеобщее негодование публики, намеревается обвенчаться на днях с опозоренною женщиной, здесь же в Павловске, открыто, публично, подняв голову и смотря всем прямо в
глаза.
Преследуемый мыслию, что у меня есть тайна от Пушкина и что, может быть, этим самым я лишаю
общество полезного деятеля, почти решался броситься к нему и все высказать, зажмуря
глаза на последствия. В постоянной борьбе с самим собою, как нарочно, вскоре случилось мне встретить Сергея Львовича на Невском проспекте.
То Арапов ругает на чем свет стоит все существующее, но ругает не так, как ругал иногда Зарницын, по-фатски, и не так, как ругал сам Розанов, с сознанием какой-то неотразимой необходимости оставаться весь век в пассивной роли, — Арапов ругался яростно, с пеною у рта, с сжатыми кулаками и с искрами неумолимой мести в
глазах, наливавшихся кровью; то он ходит по целым дням, понурив голову, и только по временам у него вырываются бессвязные, но грозные слова, за которыми слышатся таинственные планы мировых переворотов; то он начнет расспрашивать Розанова о провинции, о духе народа, о настроении высшего
общества, и расспрашивает придирчиво, до мельчайших подробностей, внимательно вслушиваясь в каждое слово и стараясь всему придать смысл и значение.
Розанов ничего не нашелся отвечать. Он только обвел
глазами маленькое
общество и остановил их на Лизе, которая сидела молча и, по-видимому, весьма спокойно.
По диванам и козеткам довольно обширной квартиры Райнера расселились: 1) студент Лукьян Прорвич, молодой человек, недовольный университетскими порядками и желавший утверждения в
обществе коммунистических начал, безбрачия и вообще естественной жизни; 2) Неофит Кусицын, студент, окончивший курс, — маленький, вострорыленький, гнусливый человек, лишенный средств совладать с своим самолюбием, также поставивший себе обязанностью написать свое имя в ряду первых поборников естественной жизни; 3) Феофан Котырло, то, что поляки характеристично называют wielke nic, [Букв.: великое ничто (польск.).] — человек, не умеющий ничего понимать иначе, как понимает Кусицын, а впрочем, тоже коммунист и естественник; 4) лекарь Сулима, человек без занятий и без определенного направления, но с непреодолимым влечением к бездействию и покою; лицом черен,
глаза словно две маслины; 5) Никон Ревякин, уволенный из духовного ведомства иподиакон, умеющий везде пристроиваться на чужой счет и почитаемый неповрежденным типом широкой русской натуры; искателен и не прочь действовать исподтишка против лучшего из своих благодетелей; 6) Емельян Бочаров, толстый белокурый студент, способный на все и ничего не делающий; из всех его способностей более других разрабатывается им способность противоречить себе на каждом шагу и не считаться деньгами, и 7) Авдотья Григорьевна Быстрова, двадцатилетняя девица, не знающая, что ей делать, но полная презрения к обыкновенному труду.
Я сначала рассмеялся этому, думая, что всякому человеку может выпасть на долю столкнуться с негодяем; но потом, когда я увидел, что этот пасквиль с восторгом читается в том
обществе, для которого я служил, трудился, что те же самые люди, которых я ласкал, в нуждах и огорчениях которых всегда участвовал, которых, наконец, кормил так, как они никогда не едали, у меня перед
глазами передают друг другу эту газетку, — это меня взорвало и огорчило!..
В числе арестантов Вихров увидел и своего подсудимого Парфена, который стоял, как-то робко потупя
глаза, и, видимо, держал себя, как человек, находящийся в непривычном ему
обществе.
Консервативные идеи хороши в кабинете, с
глазу на
глаз с начальством, но в будуаре или в
обществе, где много молодых женщин, elles ne valent rien. [грош им цена (франц.)]
Вы, как Исав, готовы за горшок чечевицы продать все так называемые основы ваши! вы говорите о святости вашего суда, а сами между тем на каждом шагу делаете из него или львиный ров, или сиренскую прелесть! вы указываете на брак, как на основу вашего гнилого
общества, а сами прелюбодействуете! вы распинаетесь за собственность, а сами крадете! вы со слезами на
глазах разглагольствуете о любви к отечеству, а сами сапоги с бумажными подметками ратникам ставите!
Наедине, с
глазу на
глаз, все это может сойти за наивность, но в
обществе, при свете люстр, подобные смешения не прощаются… никогда!
Я сказала сейчас, что женщины любят то, что в порядочном
обществе известно под именем causerie. [легкой беседы (франц.)] Наедине с женщиной мужчина еще может, a la rigueur, [в крайнем случае (франц.)] ограничиться вращением зрачков, но в
обществе он непременнодолжен уметь говорить или, точнее, — занимать. Поэтому ему необходимо всегдаиметь под руками приличный сюжет для разговора, чтобы не показаться ничтожным в
глазах любимой женщины. Ты понимаешь, надеюсь, к чему я веду свою речь?
Но главное все-таки — это раскрыть
глаза самому
обществу, указать ему на сущность и источник вредных поползновений и возбудить в нем желание самозащиты.
— Я не люблю… в большом
обществе… — пробормотал я, не поднимая
глаз.
— Я бы представила, — продолжала она, скрестив руки на груди и устремив
глаза в сторону, — целое
общество молодых девушек, ночью, в большой лодке — на тихой реке. Луна светит, а они все в белом и в венках из белых цветов, и поют, знаете, что-нибудь вроде гимна.
Перекрестов с нахальной улыбкой окинул
глазами шкафы книг, зеленый стол, сидевших консультантов и, вытащив свою записную книжечку, поместился с ней в дальнем конце стола, где в столичных ученых
обществах сидят «представители прессы».
M-r Половинкин совсем потерялся в
обществе блестящего молодого человека и только жалко хлопал
глазами, когда тот заставлял Анниньку хохотать до слез.
Я всегда боялся отца, а теперь тем более. Теперь я носил в себе целый мир смутных вопросов и ощущений. Мог ли он понять меня? Мог ли я в чем-либо признаться ему, не изменяя своим друзьям? Я дрожал при мысли, что он узнает когда-либо о моем знакомстве с «дурным
обществом», но изменить этому
обществу, изменить Валеку и Марусе я был не в состоянии. К тому же здесь было тоже нечто вроде «принципа»: если б я изменил им, нарушив данное слово, то не мог бы при встрече поднять на них
глаз от стыда.
Теперь, когда я окончательно сжился с «дурным
обществом», грустная улыбка Маруси стала мне почти так же дорога, как улыбка сестры; но тут никто не ставил мне вечно на вид мою испорченность, тут не было ворчливой няньки, тут я был нужен, — я чувствовал, что каждый раз мое появление вызывает румянец оживления на щеках девочки. Валек обнимал меня, как брата, и даже Тыбурций по временам смотрел на нас троих какими-то странными
глазами, в которых что-то мерцало, точно слеза.
— А потому, что потому. Существуют такие тонкие признаки. Состав
общества, его чересчур кипучая деятельность — все это прямо бросается в
глаза. Ну, с чего вы, например, Ольга Васильевна Ладогина, вполне обеспеченная девица, так кипятитесь по поводу какой-то жалкой азбуки?
Генечка последовал и этому совету. Он даже сошелся с Ростокиным, хотя должен был, так сказать, привыкать к его
обществу. Через Ростокина он надеялся проникнуть дальше, устроить такие связи, о каких отец и не мечтал. Однако ж сердце все-таки тревожилось воспоминанием о товарищах, на
глазах которых он вступил в жизнь и из которых значительная часть уже отшатнулась от него. С одним из них он однажды встретился.
Его прислала на именины к князю мать, желавшая, чтоб он бывал в хороших
обществах, и Кадников, завитой, в новой фрачной паре, был что-то очень уж развязен и с
глазами, налившимися кровью.
— Я не помню, где-то читала, — вмешалась Полина, прищуривая
глаза, — что Пушкин любил, чтоб в
обществе в нем видели больше светского человека, а не писателя и поэта.
Вследствие болезни
глаз бросил свою любимую науку и весь отдался литературе: переводил Шекспира, Кальдерона, Лопе де Вега, читал лекции и в 1878 году был избран председателем
Общества любителей российской словесности, а после смерти А.Н. Островского — председателем
Общества драматических писателей.
— А про то, что аффилиации, какие бы ни были, делаются по крайней мере
глаз на
глаз, а не в незнакомом
обществе двадцати человек! — брякнул хромой. Он высказался весь, но уже слишком был раздражен. Верховенский быстро оборотился к
обществу с отлично подделанным встревоженным видом.
Валерьян был принят в число братьев, но этим и ограничились все его масонские подвиги: обряд посвящения до того показался ему глуп и смешон, что он на другой же день стал рассказывать в разных
обществах, как с него снимали не один, а оба сапога, как распарывали брюки, надевали ему на
глаза совершенно темные очки, водили его через камни и ямины, пугая, что это горы и пропасти, приставляли к груди его циркуль и шпагу, как потом ввели в самую ложу, где будто бы ему (тут уж Ченцов начинал от себя прибавлять), для испытания его покорности, посыпали голову пеплом, плевали даже на голову, заставляли его кланяться в ноги великому мастеру, который при этом, в доказательство своего сверхъестественного могущества, глотал зажженную бумагу.
Против Феодосия Гаврилыча сидел и играл с ним тоже старик, но только иного рода: рябой, с какими-то рваными ноздрями, с крашеными, чтобы скрыть седину, густыми волосами, с выдавшимися скулами и продлинноватыми, очень умными, черными
глазами, так что в
обществе, вместо настоящей его фамилии — Янгуржеев, он слыл больше под именем Калмыка.