Неточные совпадения
Голодная кума Лиса залезла
в сад;
В нём винограду кисти рделись.
У кумушки глаза и зубы разгорелись;
А кисти сочные, как яхонты горят;
Лишь то
беда, висят они высоко:
Отколь и как она к ним ни зайдёт,
Хоть видит око,
Да зуб неймёт.
Пробившись попусту
час целой,
Пошла и говорит с досадою: «Ну, что ж!
На взгляд-то он хорош,
Да зелен — ягодки нет зрелой:
Тотчас оскомину набьёшь».
Ямщик поскакал; но все поглядывал на восток. Лошади бежали дружно. Ветер между тем
час от
часу становился сильнее. Облачко обратилось
в белую тучу, которая тяжело подымалась, росла и постепенно облегала небо. Пошел мелкий снег — и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась метель.
В одно мгновение темное небо смешалось со снежным морем. Все исчезло. «Ну, барин, — закричал ямщик, —
беда: буран!..»
—
Беда! — решила вдруг Татьяна Павловна, поняв,
в чем дело. — Который
час?
Вообще весь рейд усеян мелями и рифами.
Беда входить на него без хороших карт! а тут одна только карта и есть порядочная — Бичи. Через
час катер наш, чуть-чуть задевая килем за каменья обмелевшей при отливе пристани, уперся
в глинистый берег. Мы выскочили из шлюпки и очутились —
в саду не
в саду и не
в лесу, а
в каком-то парке, под непроницаемым сводом отчасти знакомых и отчасти незнакомых деревьев и кустов. Из наших северных знакомцев было тут немного сосен, а то все новое, у нас невиданное.
— Сегодня к двенадцати генерал-губернатор, князь
В.А. Долгоруков, вызывает, купцы нажаловались,
беда будет, а ты приходи
в четыре
часа в тестовский трактир, я от князя прямо туда. Ехать боюсь!
— Да кому ж она люба, батюшка-государь? С того
часу, как вернулися мы из Литвы, всё от нее пошли сыпаться
беды на боярина моего. Не будь этих, прости господи, живодеров, мой господин был бы по-прежнему
в чести у твоей царской милости.
Отчаянье теперь некстати —
Невесело, согласен,
в час такой,
Наместо пламенных объятий,
С холодной встретиться рукой…
И то минутный страх… а нет
беды большой:
Я скромен, рад молчать — благодарите бога,
Что это я, а не другой…
Не то была бы
в городе тревога.
— Сегодня к двенадцати князь [Князь
В.А. Долгоруков, московский генерал-губернатор] вызывает, купцы нажаловались,
беда будет, а ты приходи
в четыре
часа к Тестову, я от князя прямо туда. Ехать боюсь!
В детстве даже
часы, когда отсутствовала мать, тревожили сердце и воображение населяли призраками возможных
бед и несчастий, а теперь прошло целых четыре месяца, долгий и опасный срок для непрочной человеческой жизни.
Конечно, по разъяснению дела тотчас же разосланы были верховые
в разные стороны.
Часов в 10 утра я, проходя по двору, увидал подъезжавшего верхом со стремянным и борзыми дядю Петра Ниофитовича, выехавшего по первой пороше за зайцами. Бросившись ему навстречу, я рассказал о случившейся
беде.
— До
беды, Марфа Андревна, разве долго? — отвечал отец Алексей, кушая жаренную
в сметане печенку. — Все вдруг, государыня, может быть. Я тоже намедни пошел ночью лошадок загарнуть на задворке, а большой ветер был, — я пригнулся, чтоб дверь за собой притворить, а сивуха моя как меня шарахнет
в поясницу, так я насилу выполз, и даже еще по сей
час этот бок саднеет.
Отвожу я от тебя чорта страшного, отгоняю вихоря бурного, отдаляю от лешего одноглазого, от чужого домового, от злого водяного, от ведьмы Киевской, от злой сестры ее Муромской, от моргуньи-русалки, от треклятыя бабы-яги, от летучего змея огненного, отмахиваю от ворона вещего, от вороны-каркуньн, защищаю от кащея-ядуна, от хитрого чернокнижника, от заговорного кудесника, от ярого волхва, от слепого знахаря, от старухи-ведуньи, а будь ты, мое дитятко, моим словом крепким
в нощи и
в полунощи,
в часу и
в получасьи,
в пути и дороженьке, во сне и наяву укрыт от силы вражией, от нечистых духов, сбережен от смерти напрасный, от горя, от
беды, сохранен на воде от потопления, укрыт
в огне от сгорения.
Доктор (посмеиваясь). Не то чтобы болен, а, знаете, с этими барынями
беда! До трех
часов каждый день сидит за винтом, а сама тянется
в рюмку. А барыня сырая, толстая, да и годочков-то немало.
Находя, что приближается
в действительности для них решительная минута, которою определится навеки их судьба, мы все еще не хотим сказать себе:
в настоящее время не способны они понять свое положение; не способны поступить благоразумно и вместе великодушно, — только их дети и внуки, воспитанные
в других понятиях и привычках, будут уметь действовать как честные и благоразумные граждане, а сами они теперь не пригодны к роли, которая дается им; мы не хотим еще обратить на них слова пророка: «Будут видеть они и не увидят, будут слышать и не услышат, потому что загрубел смысл
в этих людях, и оглохли их уши, и закрыли они свои глаза, чтоб не видеть», — нет, мы все еще хотим полагать их способными к пониманию совершающегося вокруг них и над ними, хотим думать, что они способны последовать мудрому увещанию голоса, желавшего спасти их, и потому мы хотим дать им указание, как им избавиться от
бед, неизбежных для людей, не умеющих вовремя сообразить своего положения и воспользоваться выгодами, которые представляет мимолетный
час.
Груша. Что ты, что ты?! Нехорошо! Нешто такие слова говорят?
В какой
час скажется. Вот у нас кузнец Еремка, все этак душой-то своей клялся,
в преисподнюю себя проклинал… Ну, что ж, сударь ты мой… такая-то страсть!.. И завел его на сеновал под крышу. Насилу стащили, всего скорчило. Уж такой-то этот Еремка распостылый! Каких
бед с ним не было! Два раза из прорубя вытаскивали, а ему все как с гуся пода.
Остерман возвел глаза к небу и пожал плечами. Он думал
в это время: «Что скажет об тебе история, мне дела нет; а то
беда, что русские мужики
в недобрый
час изжарят нас, басурманов, как лекаря-немца при Иоанне Грозном».
— Чует мое сердце, что задумал ты покидать Новгород не
в добрый
час, не наживи, смотри,
беды неминучей; тоже надо ой с какой опаской быть близ грозного царя… И с чего тебе прыгать с места на место приспичило?.. Знаешь пословицу «От добра добра не ищут»? — говорил брату Афанасий Афанасьевич, когда тот высказал ему свою мысль о переезде.
— Барин молодой проснулись! Бежать одевать их надо… Ахти
беда, поднимет дым коромыслом… Опять
в училище свое опоздает! Кажинный день так-то: будишь его будишь, бровью не поведет, a потом к девяти
часам, глядишь, и пойдет гонка! Уж вы сами потрудитесь пройти
в вашу комнату, барышня. Вот отсюда по коридору третья дверь на право. A я бегу!
Из этого Семен Иоаникиевич с племянниками заключили, что
в Сибири не все ладно, может быть, нужна помощь. Не послушаться их советов тоже было опасно. Они были у царя
в случае. Отпишут, не ровен
час, самому Ивану Васильевичу, что-де твои царские слуги вместо помощи Ермаку
в «сибирском царстве» на наших вкусных хлебах животы нагуливают, —
беда будет неминучая — смертью казнит грозный царь.
Он едет
в условленный
час, но боится, чтобы клевреты Бирона не подшутили вновь над ним; он страшится за Мариорицу и молит все силы небесные сохранить ее от новой
беды, а ему не дать упасть
в борьбе неравной.
«Не замышляет ли рыжий дьявол чего? Больно защемила ему сердце племянница… Везде эти бабы: как хвостом вильнут — так и собирай
беды в лукошко… Подведет, неровен
час, моего-то упрямого сидня под царский гнев…»
Дай еще ей пожить на белом свете и увидеть красные денечки… и коли я с нынешнего
часа возьму
в рот хоть каплю проклятого зелья, разразись над моей головой всеми лютыми
бедами: пусть умирать буду без покаяния, пусть бросят меня
в глухую трущобу, как зачумленную собаку, и воронья расклюют меня.
Начался смертельный бой. Поляки защищались, как львы. Битва продолжалась
в течение двенадцати
часов. Кровь лилась рекой, стоны, вопли, мольбы, проклятия и боевые крики стояли гулом, сопровождаемые барабанным боем, ружейной трескотней и пушечными выстрелами. На общую
беду своих, многие, спрятавшиеся
в домах, стали оттуда стрелять, бросать каменьями и всем тяжелым, что попадалось под руку. Это еще более усилило ярость солдат.
Уж больше
часу рассказывал мне Михайло о всевозможных
бедах и притеснениях, которые ему пришлось претерпеть
в жизни.
Весть об этом кровавом событии достигла до К. и до Иннокентия Антиповича, давно с беспокойством и с смутным предчувствием
беды ожидавшего Марью Петровну и Сабирова, от которых последнее известие он получил из Оренбурга,
в форме телеграммы о выезде из этого города, то есть за несколько
часов до их трагической кончины.
— Ну, конечно, я приму меры, — ответил Иван Осипович с деланным спокойствием. — Благодарю вас, княгиня, я точно предчувствовал
беду, когда получил ваше письмо, так настоятельно призывавшее меня сюда. Сергей был прав, я ни
в каком случае не должен был отпускать от себя сына ни на
час; но я надеялся, что здесь,
в Зиновьеве, он
в безопасности. Осип так радовался поездке, так ждал ее, что у меня не хватило духу отказать ему
в ней. Вообще он только тогда весел, когда я далек от него.
Действительно, кроме злоумышленников, никто и не догадывался о предстоящей
беде. Инвалиды не имели даже патронов и спали крепким сном, а инвалидному начальнику, дряхлому и немощному старцу,
в неведении дел мирских, вовсе и не чудилось, что он среди России через несколько
часов сделается военнопленным; исправник еще с полдня выехал
в уезд, прочие власти тоже разъехались, жители спали; бодрствовал только часовой, стоявший у казначейства.
— Господин, вот ты сделал большую ошибку: напрасно ты медлил судить Анастаса.
В этой ночи я слышал стук под темницей. Темница подкопана, и я не знаю, где идет этот подкоп. Каждый
час угрожает
бедою: Анастаса могут отковать и увести. Отвечай за него ты, а я его сторожить не берусь.
— Камень белильный! Что за
беда — почернеет и камень белильный, если тихо, но долго по нем ударять и всегда
в одно место. Она тебя уже слушает, это прекрасно: лишь бы только белее стало немножечко темнеть, а потом оно будет и синим, и желтым, и черным. «Никогда не надо говорить никогда». А надо вот что, — добавил он, склонясь к уху старухи, — надо спешить, чтобы Милию не наскучило ждать, и чтобы он с досады не открыл суд над Анастасом и не отбыл
в Дамаск, прежде чем Тения скажет ему: «
час благосклонен».
«15-го сентября.
В часу первом после обеда уехали и достигли благополучно дома. Опять застали издохшую телушку. И у крестьян тоже гибнет скот.
Беда!»
Ему возглавье — бранный щит;
Незыблемый
в мученье,
Он с ясным взором говорит:
«Друзья,
бедам презренье!»
И
в их сердцах героя речь
Веселье пробуждает,
И, оживясь, до полы меч
Рука их обнажает.
Спеши ж, о витязь наш! воспрянь;
Уж ангел истребленья
Горе́ подъял ужасну длань,
И близок
час отмщенья.