Неточные совпадения
Остаток вечера он провел
в мыслях об этой женщине, а когда они прерывались, память показывала
темное, острое лицо Варвары, с плотно закрытыми глазами, с кривой улыбочкой на губах, — неплотно сомкнутые с правой стороны, они открывали три неприятно белых зуба, с золотой коронкой на резце. Показывала пустынный кусок кладбища, одетый толстым слоем снега, кучи комьев рыжей земли, две неподвижные фигуры над
могилой, только что зарытой.
Вере становилось тепло
в груди, легче на сердце. Она внутренно вставала на ноги, будто пробуждалась от сна, чувствуя, что
в нее льется волнами опять жизнь, что тихо, как друг, стучится мир
в душу, что душу эту, как
темный, запущенный храм, осветили огнями и наполнили опять молитвами и надеждами.
Могила обращалась
в цветник.
На первых порах Старцева поразило то, что он видел теперь первый раз
в жизни и чего, вероятно, больше уже не случится видеть: мир, не похожий ни на что другое, — мир, где так хорош и мягок лунный свет, точно здесь его колыбель, где нет жизни, нет и нет, но
в каждом
темном тополе,
в каждой
могиле чувствуется присутствие тайны, обещающей жизнь тихую, прекрасную, вечную.
Но не мертвецы же все эти жалкие люди, не
в темных же
могилах родились и живут они.
Когда мы одиноко идем
в полночь по
темному склепу между
могилами, и вдруг за одной из гробниц пред нами внезапно является какая-нибудь нелепая рожа и делает нам гримасу, — то, как бы гримаса ни была смешна, трудно засмеяться
в эту минуту: невольно испугаешься.
Дорогой Мосей объяснял Артему, по каким местам они шли, какие где речки выпали, какие ключики, лога, кедровники. Дремучий глухой лес для Мосея представлял лучшую географическую карту. Другим, пожалуй, и жутко, когда тропа уводила
в темный ельник,
в котором глухо и тихо, как
в могиле, а Мосей счастлив. Настоящий лесовик был… Солдата больше всего интересовали рассказы Мосея про скиты, которые
в прежние времена были здесь, — они и шли по старой скитской дороге.
Старая часовня сильно пострадала от времени. Сначала у нее провалилась крыша, продавив потолок подземелья. Потом вокруг часовни стали образовываться обвалы, и она стала еще мрачнее; еще громче завывают
в ней филины, а огни на
могилах темными осенними ночами вспыхивают синим зловещим светом.
Но вот и обведенное рвом и обсаженное ветлами место упокоения — кладбище, по которому часто любил гулять вечерами Туберозов и о порядке которого он немало заботился. Гроб пронесли под перемет
темных тесовых ворот; пропета последняя лития, и белые холсты, перекатившись через насыпь отвала, протянулись над
темною пропастью
могилы. Через секунду раздастся последний «аминь», и гроб опустится
в могилу.
Эй, хлопче, не довелось тебе слышать, как играл Опанас Швидкий, а теперь уж и не услышишь! Вот же и не хитрая штука бандура, а как она у знающего человека хорошо говорит. Бывало, пробежит по ней рукою, она ему все и скажет: как
темный бор
в непогоду шумит, и как ветер звенит
в пустой степи по бурьяну, и как сухая травинка шепчет на высокой козацкой
могиле.
Пришли сплавщики с других барок, и я отправился на берег. Везде слышался говор, смех; где-то пиликала разбитая гармоника. Река глухо шумела;
в лесу было темно, как
в могиле, только время от времени вырывались из темноты красные языки горевших костров. Иногда такой костер вспыхивал высоким столбом, освещая на мгновение
темные человеческие фигуры, прорезные силуэты нескольких елей, и опять все тонуло
в окружающей темноте.
На самом краю сего оврага снова начинается едва приметная дорожка, будто выходящая из земли; она ведет между кустов вдоль по берегу рытвины и наконец, сделав еще несколько извилин, исчезает
в глубокой яме, как уж
в своей норе; но тут открывается маленькая поляна, уставленная несколькими высокими дубами; посередине
в возвышаются три кургана, образующие правильный треугольник; покрытые дерном и сухими листьями они похожи с первого взгляда на
могилы каких-нибудь древних татарских князей или наездников, но, взойдя
в середину между них, мнение наблюдателя переменяется при виде отверстий, ведущих под каждый курган, который служит как бы сводом для
темной подземной галлереи; отверстия так малы, что едва на коленах может вползти человек, ко когда сделаешь так несколько шагов, то пещера начинает расширяться всё более и более, и наконец три человека могут идти рядом без труда, не задевая почти локтем до стены; все три хода ведут, по-видимому,
в разные стороны, сначала довольно круто спускаясь вниз, потом по горизонтальной линии, но галлерея, обращенная к оврагу, имеет особенное устройство: несколько сажен она идет отлогим скатом, потом вдруг поворачивает направо, и горе любопытному, который неосторожно пустится по этому новому направлению; она оканчивается обрывом или, лучше сказать, поворачивает вертикально вниз: должно надеяться на твердость ног своих, чтоб спрыгнуть туда; как ни говори, две сажени не шутка; но тут оканчиваются все искусственные препятствия; она идет назад, параллельно верхней своей части, и
в одной с нею вертикальной плоскости, потом склоняется налево и впадает
в широкую круглую залу, куда также примыкают две другие; эта зала устлана камнями, имеет
в стенах своих четыре впадины
в виде нишей (niches); посередине один четвероугольный столб поддерживает глиняный свод ее, довольно искусно образованный; возле столба заметна яма, быть может, служившая некогда вместо печи несчастным изгнанникам, которых судьба заставляла скрываться
в сих подземных переходах; среди глубокого безмолвия этой залы слышно иногда журчание воды: то светлый, холодный, но маленький ключ, который, выходя из отверстия, сделанного, вероятно, с намерением,
в стене, пробирается вдоль по ней и наконец, скрываясь
в другом отверстии, обложенном камнями, исчезает; немолчный ропот беспокойных струй оживляет это мрачное жилище ночи...
«Да!.. пленник… ты меня забудешь…
Прости!.. прости же… навсегда;
Прости! Навек!.. Как счастлив будешь,
Ax!.. вспомни обо мне тогда…
Тогда!.. быть может, уж
могилойЖеланной скрыта буду я;
Быть может… скажешь ты уныло:
Она любила и меня!..»
И девы бледные ланиты,
Почти потухшие глаза,
Смущенный лик, тоской убитый,
Не освежит одна слеза!..
И только рвутся вопли муки…
Она берет его за руки
И
в поле
темное спешит,
Где чрез утесы путь лежит.
Пели первоначально: «
В старину живали деды» [
В старину живали деды… — начальные слова песни М.Н.Загоскина (1789—1852) из либретто оперы А.Верстовского «Аскольдова
могила».], потом «Лучинушку» и, наконец: «Мы живем среди полей и лесов дремучих» [Мы живем среди полей… — начальные слова песни М.Н.Загоскина из либретто оперы А.Верстовского «Пан Твардовский».]; все это не совсем удавалось хору, который, однако, весьма хорошо поладил на старинной, но прекрасной песне: «
В темном лесе,
в темном лесе» и проч.
«Ты ошибаешься, черкес! —
С улыбкой русский отвечает, —
Поверь: меня, как вас, пленяет
И водопад, и
темный лес;
С восторгом ваши льды я вижу,
Встречая пышную зарю,
И ваше племя я люблю:
Но одного я ненавижу!
Черкес он родом, не душой,
Ни
в чем, ни
в чем не схож с тобой!
Себе иль князю Измаилу
Клялся я здесь найти
могилу…
К чему опять ты мрачный взор
Мохнатой шапкой закрываешь?
Твое молчанье мне укор;
Но выслушай, ты всё узнаешь…
И сам досадой запылаешь…
Нет, Маша, не вы ответите мне. И вы ничего не знаете, это неправда.
В одной из
темных каморок вашего нехитрого дома живет кто-то, очень вам полезный, но у меня эта комната пуста. Он давно умер, тот, кто там жил, и на
могиле его я воздвиг пышный памятник. Он умер, Маша, умер — и не воскреснет.
В сторону от моей деревеньки
темнела железнодорожная станция с дымком от локомотива, а позади нас, по другую сторону Каменной
Могилы, расстилалась новая картина. У подножия
Могилы шла дорога, по бокам которой высились старики-тополи. Дорога эта вела к графскому лесу, тянувшемуся до самого горизонта.
У
могилы ожидал уже церковный причет и священник
в старенькой черной ризе. Убитых свалили
в яму и начали петь панихиду. Восковые свечи то и дело задувало ветром, зато три-четыре фонаря освещали своим тусклым колеблющимся светом
темные облики людей, окружавших
могилу и там, внутри ее, кучу чего-то безобразного, серого, кровавого.
Я не осмеливалась спросить, как он пробрался сюда, оставшись незамеченным Николаем и Мариам, которая, впрочем, почему-то не выходила
в последние ночи на крышу. Я еле успевала за моим избавителем, минуя одну за другой
темные, как
могилы, комнаты замка. Вот мы почти у цели: еще один небольшой коридорчик — и мы окажемся
в столовой замка, а там останется пройти самую незначительную и наименее опасную часть пути.
Вечером, воротившись от Маши, я сидел
в темноте у окна. Тихо было на улице и душно. Над забором сада, как окаменевшие черные змеи,
темнели средь дымки молодой листвы извилистые суки ветел. По небу шли черные облака странных очертаний, а над ними светились от невидимого месяца другие облака, бледные и легкие. Облака все время шевелились, ворочались, куда-то двигались, а на земле было мертво и тихо, как
в глубокой
могиле. И тишина особенно чувствовалась оттого, что облака наверху непрерывно двигались.
Душа, удаляясь,
Хочет на нежной груди отдохнуть, и очи,
темнея,
Ищут прощальной слезы; из
могилы нам слышен знакомый
Голос, и
в нашем прахе живет бывалое пламя.
Посоветовались между собой и положили: череп
в саване похоронить по христианскому долгу, на высоте против долины,
в которую одиннадцать дев требовали к себе двенадцатую, и поставить на
могиле деревянный крест; тело же сапожника, ради Отца Небесного, которого он поминал при кончине, не бросать на съедение вороньям и волкам
в поле, а зарыть просто, как еретика,
в темном ущелье леса, неподалеку от долины.
Страшно
в могиле холодной и
темной,
Ветры там воют — гробы трясутся,
Белые кости стучат…
Тения их поблагодарила, а разбойники взяли из-под корня старого дерева по большой светящей гнилушке и пошли через
темную чащу и привели Тению на кладбище к тому месту, где
в темном рве, среди каменной осыпи, была не то человеческая
могила, не то дождевой просос или рытвина, а когда разбойники стали водить над поверхностью его светящеюся гнилушкой, то и они, и Тения стали различать что-то едва заметное и не имеющее ни формы, ни вида, но страшное.