Неточные совпадения
Городничий (
в сторону).Да, рассказывай, не знал, чем
заплатить! (Вслух.)Осмелюсь ли спросить: куда и
в какие места ехать изволите?
Убийца заперся
в пустой хате, на конце станицы: мы шли туда. Множество женщин бежало с
плачем в ту же
сторону; по временам опоздавший казак выскакивал на улицу, второпях пристегивая кинжал, и бегом опережал нас. Суматоха была страшная.
Петр Петрович искоса посмотрел на Раскольникова. Взгляды их встретились. Горящий взгляд Раскольникова готов был испепелить его. Между тем Катерина Ивановна, казалось, ничего больше и не слыхала: она обнимала и целовала Соню, как безумная. Дети тоже обхватили со всех
сторон Соню своими ручонками, а Полечка, — не совсем понимавшая, впрочем,
в чем дело, — казалось, вся так и утопла
в слезах, надрываясь от рыданий и спрятав свое распухшее от
плача хорошенькое личико на плече Сони.
Однажды ему удалось подсмотреть, как Борис, стоя
в углу, за сараем, безмолвно
плакал, закрыв лицо руками,
плакал так, что его шатало из
стороны в сторону, а плечи его дрожали, точно у слезоточивой Вари Сомовой, которая жила безмолвно и как тень своей бойкой сестры. Клим хотел подойти к Варавке, но не решился, да и приятно было видеть, что Борис
плачет, полезно узнать, что роль обиженного не так уж завидна, как это казалось.
Но Клим почему-то не поверил ей и оказался прав: через двенадцать дней жена доктора умерла, а Дронов по секрету сказал ему, что она выпрыгнула из окна и убилась.
В день похорон, утром, приехал отец, он говорил речь над могилой докторши и
плакал.
Плакали все знакомые, кроме Варавки, он, стоя
в стороне, курил сигару и ругался с нищими.
Обида, зло падали
в жизни на нее иногда и с других
сторон: она бледнела от боли, от изумления, подкашивалась и бессознательно страдала, принимая зло покорно, не зная, что можно отдать обиду,
заплатить злом.
Подумавши, он отложил исполнение до удобного случая и, отдавшись этой новой, сильно охватившей его задаче, прибавил шагу и пошел отыскивать Марка, чтобы
заплатить ему визит, хотя это было не только не нужно
в отношении последнего, но даже не совсем осторожно со
стороны Райского.
«Слезами и сердцем, а не пером благодарю вас, милый, милый брат, — получил он ответ с той
стороны, — не мне награждать за это: небо наградит за меня! Моя благодарность — пожатие руки и долгий, долгий взгляд признательности! Как обрадовался вашим подаркам бедный изгнанник! он все „смеется“ с радости и оделся
в обновки. А из денег сейчас же
заплатил за три месяца долгу хозяйке и отдал за месяц вперед. И только на три рубля осмелился купить сигар, которыми не лакомился давно, а это — его страсть…»
Но бабушка, по-женски, проникла
в секрет их взаимных отношений и со вздохом заключила, что если тут и есть что-нибудь, то с одной только
стороны, то есть со
стороны лесничего, а Вера
платила ему просто дружбой или благодарностью, как еще вернее догадалась Татьяна Марковна, за «баловство».
Ну, поверят ли, что я не то что
плакал, а просто выл
в этот вечер, чего прежде никогда не позволял себе, и Марья Ивановна принуждена была утешать меня — и опять-таки совершенно без насмешки ни с ее, ни с его
стороны.
Алеша поднял голову, сел и прислонился спиной к дереву. Он не
плакал, но лицо его выражало страдание, а во взоре виднелось раздражение. Смотрел он, впрочем, не на Ракитина, а куда-то
в сторону.
В стороне глухо шумела река; где-то за деревней лаяла собака;
в одной из фанз
плакал ребенок. Я завернулся
в бурку, лег спиной к костру и сладко уснул.
Это было невозможно… Troppo tardi… [Слишком поздно (ит.).] Оставить ее
в минуту, когда у нее, у меня так билось сердце, — это было бы сверх человеческих сил и очень глупо… Я не пошел — она осталась… Месяц прокладывал свои полосы
в другую
сторону. Она сидела у окна и горько
плакала. Я целовал ее влажные глаза, утирал их прядями косы, упавшей на бледно-матовое плечо, которое вбирало
в себя месячный свет, терявшийся без отражения
в нежно-тусклом отливе.
— Не пугайся, Катерина! Гляди: ничего нет! — говорил он, указывая по
сторонам. — Это колдун хочет устрашить людей, чтобы никто не добрался до нечистого гнезда его. Баб только одних он напугает этим! Дай сюда на руки мне сына! — При сем слове поднял пан Данило своего сына вверх и поднес к губам. — Что, Иван, ты не боишься колдунов? «Нет, говори, тятя, я козак». Полно же, перестань
плакать! домой приедем! Приедем домой — мать накормит кашей, положит тебя спать
в люльку, запоет...
В Богословском (Петровском) переулке с 1883 года открылся театр Корша. С девяти вечера отовсюду поодиночке начинали съезжаться извозчики, становились
в линию по обеим
сторонам переулка, а не успевшие занять место вытягивались вдоль улицы по правой ее
стороне, так как левая была занята лихачами и парными «голубчиками», платившими городу за эту биржу крупные суммы. «Ваньки», желтоглазые погонялки — эти извозчики низших классов, а также кашники, приезжавшие
в столицу только на зиму,
платили «халтуру» полиции.
Оно обязано
платить, но почему-то не
платит; представители другой
стороны, ввиду такого явного правонарушения, давно уже обязаны употребить власть, но почему-то медлят и, мало того, продолжают еще расходовать 150 тысяч
в год на охрану доходов общества, и обе
стороны ведут себя так, что трудно сказать, когда будет конец этим ненормальным отношениям.
Слепой взял ее за руки с удивлением и участием. Эта вспышка со
стороны его спокойной и всегда выдержанной подруги была так неожиданна и необъяснима! Он прислушивался одновременно к ее
плачу и к тому странному отголоску, каким отзывался этот
плач в его собственном сердце. Ему вспомнились давние годы. Он сидел на холме с такою же грустью, а она
плакала над ним так же, как и теперь…
Бог весть, увидимся ли вновь,
Увы! надежды нет.
Прости и знай: твою любовь,
Последний твой завет
Я буду помнить глубоко
В далекой
стороне…
Не
плачу я, но не легко
С тобой расстаться мне!
Окся с трудом поднялась с земли, отошла
в сторону, присела
в траву и горько
заплакала.
Наступила тяжелая минута общего молчания. Всем было неловко. Казачок Тишка стоял у стены, опустив глаза, и только побелевшие губы у него тряслись от страха: ловко скрутил Кирилл Самойлу Евтихыча… Один Илюшка посматривал на всех с скрытою во взгляде улыбкой: он был чужой здесь и понимал только одну смешную
сторону в унижении Груздева. Заболотский инок посмотрел кругом удивленными глазами, расслабленно опустился на свое место и, закрыв лицо руками,
заплакал с какими-то детскими всхлипываниями.
Один раз, сидя на окошке (с этой минуты я все уже твердо помню), услышал я какой-то жалобный визг
в саду; мать тоже его услышала, и когда я стал просить, чтобы послали посмотреть, кто это
плачет, что, «верно, кому-нибудь больно» — мать послала девушку, и та через несколько минут принесла
в своих пригоршнях крошечного, еще слепого, щеночка, который, весь дрожа и не твердо опираясь на свои кривые лапки, тыкаясь во все
стороны головой, жалобно визжал, или скучал, как выражалась моя нянька.
Парфен и родные его, кажется, привыкли уже к этой мысли; он, со своей
стороны, довольно равнодушно оделся
в старый свой кафтан, а новый взял
в руки; те довольно равнодушно простились с ним, и одна только работница сидела у окна и
плакала; за себя ли она боялась, чтобы ей чего не было, парня ли ей было жаль — неизвестно; но между собой они даже и не простились.
Маленький Михин отвел Ромашова
в сторону. — Юрий Алексеич, у меня к вам просьба, — сказал он. — Очень прошу вас об одном. Поезжайте, пожалуйста, с моими сестрами, иначе с ними сядет Диц, а мне это чрезвычайно неприятно. Он всегда такие гадости говорит девочкам, что они просто готовы
плакать. Право, я враг всякого насилия, но, ей-богу, когда-нибудь дам ему по морде!..
Я от нее
в сторону да крещу ее, а сам пячуся, а она обвила ручками мои колени, а сама
плачет, сама
в ноги, кланяется и увещает...
Евсей, подпоясанный ремнем, весь
в пыли, здоровался с дворней; она кругом обступила его. Он дарил петербургские гостинцы: кому серебряное кольцо, кому березовую табакерку. Увидя Аграфену, он остановился как окаменелый, и смотрел на нее молча, с глупым восторгом. Она поглядела на него сбоку, исподлобья, но тотчас же невольно изменила себе: засмеялась от радости, потом
заплакала было, но вдруг отвернулась
в сторону и нахмурилась.
Фрау Леноре начала взглядывать на него, хотя все еще с горестью и упреком, но уже не с прежним отвращением и гневом; потом она позволила ему подойти и даже сесть возле нее (Джемма сидела по другую
сторону); потом она стала упрекать его — не одними взорами, но словами, что уже означало некоторое смягчение ее сердца; она стала жаловаться, и жалобы ее становились все тише и мягче; они чередовались вопросами, обращенными то к дочери, то к Санину; потом она позволила ему взять ее за руку и не тотчас отняла ее… потом она
заплакала опять — но уже совсем другими слезами… потом она грустно улыбнулась и пожалела об отсутствии Джиован'Баттиста, но уже
в другом смысле, чем прежде…
Изменилась,
в свою очередь, и Муза Николаевна, но только
в противную
сторону, так что, несмотря на щеголеватое домашнее платье, она казалась по крайней мере лет на пять старше Сусанны Николаевны, и главным образом у нее подурнел цвет лица, который сделался как бы у англичанки, пьющей портер: красный и с небольшими угрями; веки у Музы Николаевны были тоже такие, словно бы она недавно
плакала, и одни только ее прекрасные рыжовские глаза говорили, что это была все та же музыкантша-поэтесса.
Егор Егорыч с нервным вниманием начал прислушиваться к тому, что происходило
в соседних комнатах. Он ждал, что раздадутся
плач и рыдания со
стороны сестер; этого, однако, не слышалось, а, напротив, скоро вошли к нему
в комнату обе сестры, со слезами на глазах, но, по-видимому, сохранившие всю свою женскую твердость. Вслед за ними вошел также и Антип Ильич, лицо которого сияло полным спокойствием.
При известии о смерти Любиньки Иудушка набожно покрестился и молитвенно пошептал. Аннинька между тем села к столу, облокотилась и, смотря
в сторону церкви, продолжала горько
плакать.
За что же ты молчишь? — восклицал дьякон, вдруг совсем начиная
плакать и обращаясь с поднятыми руками
в ту
сторону, где полагал быть дому отца протопопа.
Женщины после этого долго
плакали и не могли успокоиться. Особенно жалко было Лозинскому молодую сироту, которая сидела
в стороне и
плакала, как ребенок, закрывая лицо углом шерстяного платка. Он уже и сам не знал, как это случилось, но только он подошел к ней, положил ей на плечо свою тяжелую руку и сказал...
— А! Как мне не
плакать… Еду одна на чужую
сторону. На родине умерла мать, на корабле отец, а
в Америке где-то есть братья, да где они, — я и не знаю… Подумайте сами, какая моя доля!
Шубин вдруг
заплакал, отошел
в сторону, присел на землю и схватил себя за волосы.
Клоус вышел из себя, взбесился, отскочил от постели, как будто обжегся, и закричал: «Как? без меня! я живу здесь неделю и
плачу всякий день деньги, и меня не позвали!..» Красное его лицо побагровело, парик сдвинулся
в сторону, вся его толстая фигурка так была смешна, что родильница принялась хохотать.
Я
в состоянии
заплатить, сколько надо, и с этой
стороны у вас не было бы причины остаться недовольным.
Орлову
платил по пяти рублей
в случае нашей победы, а меня угощал, верил
в долг деньги и подарил недорогие, с себя, серебряные часы, когда на мостике, близ фабрики Корзинкина, главный боец той
стороны знаменитый
в то время Ванька Гарный во главе своих начал гнать наших с моста, и мне удалось сбить его с ног.
Наташа(отвертываясь
в сторону, негромко). Не
плачь… не надо!
Дымов выхватил из рук Емельяна ложку и швырнул ее далеко
в сторону. Кирюха, Вася и Степка вскочили и побежали искать ее, а Емельян умоляюще и вопросительно уставился на Пантелея. Лицо его вдруг стало маленьким, поморщилось, заморгало, и бывший певчий
заплакал, как ребенок.
Между детьми и кредиторами объявилась игра,
в которой на ставке стояла престарелая мать первых, и она бог весть бы докуда просидела и, может быть, и умерла бы
в тюрьме, потому что и та и другая из играющих
сторон обличали большой такт и выдержку: кредиторы томили старушку
в тюрьме, надеясь добиться, что дети сжалятся над нею и отдадут деньги, а дети были еще тверже
в своем намерении не
платить денег и оставить мать
в тюрьме.
Когда нанятые для переноски рояля мужики подняли его и понесли, г-жа Петицкая удалилась несколько
в сторону и
заплакала. Княгине сделалось бесконечно жаль ее.
Через голову убитой лошади рухнул офицер, а стражники закружились на своих конях, словно танцуя, и молодецки гикнули
в сторону: открыли пачками стрельбу солдаты. «Умницы! Молодцы, сами догадались!» — восторженно, почти
плача, думал офицер, над которым летели пули, и не чувствовал как будто адской боли от сломанной ноги и ключицы, или сама эта боль и была восторгом.
Тотчас же раздался выстрел. Увидев, что Лаевский стоит на месте, а не упал, все посмотрели
в ту
сторону, откуда послышался крик, и увидели дьякона. Он, бледный, с мокрыми, прилипшими ко лбу и к щекам волосами, весь мокрый и грязный, стоял на том берегу
в кукурузе, как-то странно улыбался и махал мокрой шляпой. Шешковский засмеялся от радости,
заплакал и отошел
в сторону…
— Вам, вероятно, еще не успели сообщить моих условий. Каждая
сторона платит мне по пятнадцати рублей, а
в случае смерти одного из противников оставшийся
в живых
платит все тридцать.
Я едва не
заплакал от злости, но удержался, так как с некоторого времени упорно решал вопрос — «кто я — мальчик или мужчина?» Я содрогался от мысли быть мальчиком, но, с другой
стороны, чувствовал что-то бесповоротное
в слове «мужчина» — мне представлялись сапоги и усы щеткой.
Я скоро нашел его: он с другими мальчиками играл у церковной паперти
в бабки. Я отозвал его
в сторону и, задыхаясь и путаясь
в речах, сказал ему, что мои родные гневаются на меня за то, что я отдал часы, и что если он согласится мне их возвратить, то я ему с охотой
заплачу за них деньгами… Я, на всякий случай, взял с собою старинный, елизаветинский рубль [Елизаветинский рубль — старинный серебряный рубль, отчеканенный при императрице Елизавете Петровне (1741–1761).], весь мой наличный капитал.
— Да Гараськина Марфутка каку-то
плачу все воет… Слышь,
в ихней
стороне на свадьбе такие песни играют. Марфутка-то, чердынская выходит, так к ненастью и тоскует…
Кум угадал; действительно, Марфутка не даром разливалась
в своем
плаче — вечером же небо обложилось со всех
сторон серыми низкими тучами, точно войлоком, и «заморосил» мелкий дождь «сеночной».
Но она не успела ничего выговорить далее; Павел Павлович схватил ее за руку, чуть не за шиворот, и уже с нескрываемым озлоблением потащил ее
в маленькую комнатку. Там опять несколько минут происходило шептанье, слышался заглушенный
плач. Вельчанинов хотел было уже идти туда сам, но Павел Павлович вышел к нему и с искривленной улыбкой объявил, что сейчас она выйдет-с. Вельчанинов старался не глядеть на него и смотрел
в сторону.
Елеся. Всех не отдам, Тигрий Львович, живого
в землю закопайте, не отдам. Мне третья часть следует. (
Плачет). Дом заложен, на
сторону валится, маменька бедствует. Долго ль нам еще страдать-то? Нам бог послал. Нет, уж это на что же похоже! Не троньте меня, грубить стану.
В стороне стоял весь избитый Матюшка и
плакал, утирая слезы кулаком связанных рук.