Неточные совпадения
— И прекрасно делают, — продолжал папа, отодвигая
руку, — что таких людей сажают
в полицию. Они приносят только ту пользу, что расстраивают и без того слабые нервы некоторых особ, — прибавил он с улыбкой, заметив, что этот разговор очень не нравился матушке, и подал ей пирожок.
Из переулка, точно дым из трубы, быстро, одна за другою, выкатывались группы людей с иконами
в руках, с портретом царя, царицы, наследника, затем выехал, расталкивая людей лошадью, пугая взмахами плети, чернобородый офицер конной
полиции, закричал...
Вечерами он уходил с толстой палкой
в руке, надвинув котелок на глаза, и, встречая его
в коридоре или на улице, Самгин думал, что такими должны быть агенты тайной
полиции и шулера.
Варвара смотрела на него изумленно, даже как бы очарованно, она откинулась на спинку стула, заложив
руки за шею, грудь ее неприлично напряглась. Самгин уже не хотел остановить излияния агента
полиции, находя
в них некий иносказательный смысл.
Эту группу, вместе с гробом впереди ее, окружала цепь студентов и рабочих, державших друг друга за
руки, у многих
в руках — револьверы. Одно из крепких звеньев цепи — Дунаев, другое — рабочий Петр Заломов, которого Самгин встречал и о котором говорили, что им была организована защита университета, осажденного
полицией.
— Наши сведения — полнейшее ничтожество, шарлатан! Но — ведь это еще хуже, если ничтожество, ху-же! Ничтожество — и водит за нос департамент
полиции, градоначальника, десятки тысяч рабочих и — вас, и вас тоже! — горячо прошипел он, ткнув пальцем
в сторону Самгина, и снова бросил
руки на стол, как бы чувствуя необходимость держаться за что-нибудь. — Невероятно! Не верю-с! Не могу допустить! — шептал он, и его подбрасывало на стуле.
Кондорсе ускользает от якобинской
полиции и счастливо пробирается до какой-то деревни близ границы; усталый и измученный, он входит
в харчевню, садится перед огнем, греет себе
руки и просит кусок курицы.
Вслед за тем явился сам государь
в Москву. Он был недоволен следствием над нами, которое только началось, был недоволен, что нас оставили
в руках явной
полиции, был недоволен, что не нашли зажигателей, словом, был недоволен всем и всеми.
У меня
в кисете был перочинный ножик и карандаш, завернутые
в бумажке; я с самого начала думал об них и, говоря с офицером, играл с кисетом до тех пор, пока ножик мне попал
в руку, я держал его сквозь материю и смело высыпал табак на стол, жандарм снова его всыпал. Ножик и карандаш были спасены — вот жандарму с аксельбантом урок за его гордое пренебрежение к явной
полиции.
Во Франции, напротив,
полиция — самое народное учреждение; какое бы правительство ни захватило власть
в руки,
полиция у него готова, часть народонаселения будет ему помогать с фанатизмом и увлечением, которое надобно умерять, а не усиливать, и помогать притом всеми страшными средствами частных людей, которые для
полиции невозможны.
Чрез минуту, конечно, явилась бы
полиция, но
в эту минуту горько пришлось бы Настасье Филипповне, если бы не подоспела неожиданная помощь: князь, остановившийся тоже
в двух шагах, успел схватить сзади за
руки офицера.
— Табак дело… — решил Мыльников, крепко держа толстый пакет
в своих корявых
руках. — Записку-то ты покажи
в полиции, а деньги-то не отдавай. Нет, лучше и записку не показывай, а отдай мне.
— Никогда не сделаю такой глупости! Явитесь сюда с какой-нибудь почтенной особой и с
полицией, и пусть
полиция удостоверит, что этот ваш знакомый есть человек состоятельный, и пускай этот человек за вас поручится, и пускай, кроме того,
полиция удостоверит, что вы берете девушку не для того, чтобы торговать ею или перепродать
в другое заведение, — тогда пожалуйста! С
руками и ногами!
— А ничего. Никаких улик не было. Была тут общая склока. Человек сто дралось. Она тоже
в полицию заявила, что никаких подозрений не имеет. Но Прохор сам потом хвалился: я, говорит,
в тот раз Дуньку не зарезал, так
в другой раз дорежу. Она, говорит, от моих
рук не уйдет. Будет ей амба!
— Подумайте сами, мадам Шойбес, — говорит он, глядя на стол, разводя
руками и щурясь, — подумайте, какому риску я здесь подвергаюсь! Девушка была обманным образом вовлечена
в это…
в как его… ну, словом,
в дом терпимости, выражаясь высоким слогом. Теперь родители разыскивают ее через
полицию. Хорошо-с. Она попадает из одного места
в другое, из пятого
в десятое… Наконец след находится у вас, и главное, — подумайте! —
в моем околотке! Что я могу поделать?
Впереди плыла
в воздухе ограбленная крышка гроба со смятыми венками, и, качаясь с боку на бок, ехали верхом полицейские. Мать шла по тротуару, ей не было видно гроба
в густой, тесно окружившей его толпе, которая незаметно выросла и заполнила собой всю широту улицы. Сзади толпы тоже возвышались серые фигуры верховых, по бокам, держа
руки на шашках, шагала пешая
полиция, и всюду мелькали знакомые матери острые глаза шпионов, внимательно щупавшие лица людей.
Полицеймейстер, говорят, теперь подлинного дела не только что писцам
в руки не дает, а даже
в полицию совсем не сносит; все допросы напамять отбирает, по тому самому, что боится очень, — себя тоже бережет…
Молодого человека этого очень хорошо знал доктор Сверстов и даже производил следствие об убийстве его, вместе с чинами
полиции; но каким образом билет этого убитого мещанина очутился
в руках вашего супруга, вы уж его спросите; он, конечно, объяснит вам это!
«Сверстов
в Москве, мы оба бодрствуем; не выпускайте и Вы из Ваших
рук выслеженного нами волка. Вам пишут из Москвы, чтобы Вы все дело передали
в московскую
полицию. Такое требование, по-моему, незаконно: Москва Вам не начальство. Не исполняйте сего требования или, по крайней мере, медлите Вашим ответом; я сегодня же
в ночь скачу
в Петербург; авось бог мне поможет повернуть все иначе, как помогал он мне многократно
в битвах моих с разными злоумышленниками!»
Робость имеет страшную, даже и недавно, всего еще года нет, как я его вечерами сама куда нужно провожала; но если расходится, кричит: «Не выдам своих! не выдам, — да этак
рукой машет да приговаривает: — нет; резать всех, резать!» Так живу и постоянно гляжу, что его
в полицию и
в острог.
Железные дороги, телеграфы, телефоны, фотографии и усовершенствованный способ без убийства удаления людей навеки
в одиночные заключения, где они, скрытые от людей, гибнут и забываются, и многие другие новейшие изобретения, которыми преимущественно перед другими пользуются правительства, дают им такую силу, что, если только раз власть попала
в известные
руки и
полиция, явная и тайная, и администрация, и всякого рода прокуроры, тюремщики и палачи усердно работают, нет никакой возможности свергнуть правительство, как бы оно ни было безумно и жестоко.
Ведь только оттого совершаются такие дела, как те, которые делали все тираны от Наполеона до последнего ротного командира, стреляющего
в толпу, что их одуряет стоящая за ними власть из покорных людей, готовых исполнять всё, что им прикажут. Вся сила, стало быть,
в людях, исполняющих своими
руками дела насилия,
в людях, служащих
в полиции,
в солдатах, преимущественно
в солдатах, потому что
полиция только тогда совершает свои дела, когда за нею стоят войска.
Суетилась строгая окуровская
полиция, заставляя горбатого Самсона собирать осколки костей; картузник едва держался на ногах с похмелья, вставал на четвереньки, поднимая горб к небу, складывал кости
в лукошко и после каждого куска помахивал
рукой в воздухе, точно он пальцы себе ожёг.
Ошеломлённый, замирая
в страхе, Кожемякин долго не мог понять тихий шёпот татарина, нагнувшегося к нему, размахивая
руками, и, наконец, понял: Галатская с Цветаевым поехали по уезду кормить голодных мужиков, а
полиция схватила их, арестовала и увезла
в город; потом, ночью, приехали жандармы, обыскали весь дом, спрашивали его, Шакира, и Фоку — где хозяин?
— Вам бы, Матвей Савельич, не столь откровенно говорить среди людей, а то непривычны им ваши мысли и несколько пугают. Начальство — не
в полиции, а
в душе людской поселилось. Я — понимаю, конечно, добрые ваши намерения и весьма ценю, только — по-моему-с — их надо людям подкладывать осторожно, вроде тихой милостыни, невидимой, так сказать, рукою-с!
«Вдруг ударило солнце теплом, и земля за два дня обтаяла, как за неделю;
в ночь сегодня вскрылась Путаница, и нашёлся Вася под мостом, ниже портомойни. Сильно побит, но сам
в реку бросился или сунул кто — не дознано пока. Виня Ефима,
полиция допрашивала его, да он столь горем ушиблен, что заговариваться стал и никакого толка от него не добились. Максим держит
руки за спиной и молчит, точно заснул; глаза мутные, зубы стиснул.
Она была слишком веселой и сердечной женщиной для того, чтоб спокойно жить с мужем; муж ее долго не понимал этого — кричал, божился, размахивал
руками, показывал людям нож и однажды пустил его
в дело, проколов кому-то бок, но
полиция не любит таких шуток, и Стефано, посидев немного
в тюрьме, уехал
в Аргентину; перемена воздуха очень помогает сердитым людям.
На случай серьезных столкновений
в узкой улице вдоль стен домов стоит отряд карабинеров, [Карабинер — солдат или офицер военной
полиции, выполняющей функции жандармерии.] с коротенькими и легкими ружьями
в руках.
— Э, что там? — отмахиваясь от него
рукой, воскликнул Кирик. — Тарелка пельменей — пустяк! Нет, братец, будь я полицеймейстером — гм! — вот тогда бы ты мог сказать мне спасибо… о да! Но полицеймейстером я не буду… и службу
в полиции брошу… Я, кажется, поступлю доверенным к одному купцу… это получше! Доверенный? Это — шишка!
Однажды Перфишку вызвали
в полицию. Он ушёл встревоженный, а воротился весёлый и привёл с собой Пашку Грачёва, крепко держа его за
руку. Пашка был такой же остроглазый, только страшно похудел, пожелтел, и лицо у него стало менее задорным. Сапожник притащил его
в трактир и там рассказывал, судорожно подмигивая глазом...
— Покуда
в руках нашего правительства есть солдаты,
полиция, шпионы, оно не уступит народу и обществу своих прав без боя, без крови, мы должны помнить это!
Когда Евсей служил
в полиции, там рассказывали о шпионах как о людях, которые всё знают, всё держат
в своих
руках, всюду имеют друзей и помощников; они могли бы сразу поймать всех опасных людей, но не делают этого, потому что не хотят лишить себя службы на будущее время. Вступая
в охрану, каждый из них даёт клятву никого не жалеть, ни мать, ни отца, ни брата, и ни слова не говорить друг другу о тайном деле, которому они поклялись служить всю жизнь.
Бабушка тотчас же попросила крупёра распорядиться, и как оба полячка ни кричали (точно два пойманные
в руки петуха), но явилась
полиция и тотчас карманы их были опустошены
в пользу бабушки.
— Я, — говорит, — его хотел вести ночью
в полицию, а он — меня; друг дружку тянули за
руки, а мясник Агафон мне поддерживал;
в снегу сбились, на площадь попали — никак не пролезть… все валяться пошло… Со страху кричать начали… Обход взял… часы пропали…
Ну, написали
в газете; пришла
полиция, санитарный, — дал я им всем вместе двадцать пять целкачей, и вот тебе, — он обвел
рукою круг
в воздухе над головой своей, — видал?
— Как она меня!.. — с изумлением продолжал он через несколько секунд, оставаясь
в старой позе, на ларе, на коленях и упираясь
руками в пологий подоконник. —
В полицию попала… пьяная… с каким-то чертом. Скоро как порешила! — Он глубоко вздохнул, слез с ларя, сел на мешок, обнял голову
руками, покачался и спросил меня вполголоса...
— Губитель! Разоритель! Христопродавец Иуда! — Растопырив короткие пальцы, он воздевал
руки к небу и вдруг громко, голосом, резавшим уши, возглашал: — А ежели я тебя за бунт
в полицию?
Вылезал откуда-нибудь из угла Конец — мрачный, молчаливый, черный пьяница, бывший тюремный смотритель Лука Антонович Мартьянов, человек, существовавший игрой «
в ремешок», «
в три листика», «
в банковку» и прочими искусствами, столь же остроумными и одинаково нелюбимыми
полицией. Он грузно опускал свое большое, жестоко битое тело на траву, рядом с учителем, сверкал черными глазами и, простирая
руку к бутылке, хриплым басом спрашивал...
Полиция была
в руках у всесильного Тараса Ермилыча.
А Вавило Бурмистров, не поддаваясь общему оживлению, отошел к стене, закинул
руки за шею и, наклоня голову, следил за всеми исподлобья. Он чувствовал, что первым человеком
в слободе отныне станет кривой. Вспоминал свои озорные выходки против
полиции, бесчисленные дерзости, сказанные начальству, побои, принятые от городовых и пожарной команды, — всё это делалось ради укрепления за собою славы героя и было дорого оплачено боками, кровью.
Бургмейер(почти швыряя им
в руки Руфина). Посадить его
в каземат,
в подвал!.. И
полицию ко мне скорее.
Полицию!..
Долго там проживали они. Скит Улангерский прославился, дорожили им московские и других городов старообрядцы. «Знайте, дескать, что и меж нас есть родовые дворяне благородные», и щедрой
рукой сыпали
в Улангер подаяния. И жизнь
в том скиту была безопасней и привольнее, чем по другим, — и попы и
полиция не так смело к нему подступали.
— Ну, а остальное, что Бог даст! — подхватил Свитка, хлопая ему по
руке своею ладонью; — а между прочим, я уже объяснил вашей хозяйке, что вы по самой экстренной и непредвиденной надобности уехали за город и что она,
в случае надобности, может
в полиции отметить вас выбывшим из Петербурга. Квартира, однако, оставлена за вами. А теперь прощайте. Мне некогда.
— Стало быть,
в данную минуту вы уже
в руках тайной
полиции, которая может сделать с вами все, что заблагорассудит, и никто знать этого не будет, потому что никто не знал и не видел, как и где, и кем и когда вы арестованы.
— Каково придумано, а? — бормотал он, потирая
руки. — Шикарно! Лучшей мести сам сатана не придумает! Естественно, купчина струсит и сейчас же донесет
полиции, а
полиция засядет к шести часам
в кусты — и цап-царап его, голубчика, когда он за письмом полезет!.. То-то струсит! Пока дело выяснится, так успеет, каналья, и натерпеться и насидеться… Браво!
Не желая подвергать жену превратностям своей судьбы, опасаясь попасть
в руки тифлисской
полиции, он поместил Гуль-Гуль
в башне замка, которая была ему хорошо знакома.
Полисмен Уйрида начал довольно обстоятельный рассказ на не совсем правильном английском языке об обстоятельствах дела: о том, как русский матрос был пьян и пел «более чем громко» песни, — «а это было, господин судья,
в воскресенье, когда христианину надлежит проводить время более прилично», — как он, по званию полисмена, просил русского матроса петь не так громко, но русский матрос не хотел понимать ни слов, ни жестов, и когда он взял его за
руку, надеясь, что русский матрос после этого подчинится распоряжению
полиции, «этот человек, — указал полисмен пальцем на «человека», хлопавшего напротив глазами и дивившегося всей этой странной обстановке, — этот человек без всякого с моей стороны вызова, что подтвердят и свидетели, хватил меня два раза по лицу…
— Сейчас
в полицию его, разбойника, да руки-то хорошенько скрутите. А ты беги скорей за лекарем, спит, так разбудили бы.
— По домам! — крикнул он таким голосом, каким командовал
в сражении под Остроленкой, где ранен
в руку, за что и получил место городничего. — А вас, пащенки, — прибавил он, обращаясь к мальчишкам, — всех велю забрать
в полицию да таких горячих засыплю, что век будете меня помнить.
По исконному обычаю масс радоваться всяким напастям
полиции, у майора вдруг нашлось
в городе очень много друзей, которые одобряли его поступок и передавали его из уст
в уста с самыми невероятными преувеличениями, доходившими до того, что майор вдруг стал чем-то вроде сказочного богатыря, одаренного такою силой, что возьмет он за
руку — летит
рука прочь, схватит за ногу — нога прочь.