Неточные совпадения
И, как всякий человек
в темноте, Самгин с неприятной остротою ощущал свою
реальность. Люди шли очень быстро, небольшими группами, и, должно быть, одни из них знали, куда они идут, другие шли, как заплутавшиеся, — уже раза два Самгин заметил, что, свернув за угол
в переулок, они тотчас возвращались назад. Он тоже невольно следовал их примеру. Его обогнала небольшая группа, человек пять; один из них курил, папироса вспыхивала часто, как бы
в такт шагам; женский голос спросил тоном обиды...
Самгин был утомлен впечатлениями, и его уже не волновали все эти скорбные, испуганные, освещенные любопытством и блаженно тупенькие лица, мелькавшие на улице, обильно украшенной трехцветными флагами. Впечатления позволяли Климу хорошо чувствовать его весомость,
реальность. О причине катастрофы не думалось. Да,
в сущности, причина была понятна из рассказа Маракуева: люди бросились за «конфетками» и передавили друг друга. Это позволило Климу смотреть на них с высоты экипажа равнодушно и презрительно.
Она снова тихонько заплакала, а Самгин с угрюмым напряжением ощущал, как завязывается новый узел впечатлений. С поразительной
реальностью вставали перед ним дом Марины и дом Лидии, улица
в Москве, баррикада, сарай, где застрелили Митрофанова, — фуражка губернатора вертелась
в воздухе, сверкал магазин церковной утвари.
«Глупо. Но вспоминать — не значит выдумывать. Книга —
реальность, ею можно убить муху, ее можно швырнуть
в голову автора. Она способна опьянять, как вино и женщина».
Пение удалялось, пятна флагов темнели, ветер нагнетал на людей острый холодок;
в толпе образовались боковые движения направо, налево; люди уже, видимо, не могли целиком влезть
в узкое горло улицы, а сзади на них все еще давила неисчерпаемая масса,
в сумраке она стала одноцветно черной, еще плотнее, но теряла свою
реальность, и можно было думать, что это она дышит холодным ветром.
В конце концов на большей глубине открывается, что Истина, целостная истина есть Бог, что истина не есть соотношение или тождество познающего, совершающего суждение субъекта и объективной
реальности, объективного бытия, а есть вхождение
в божественную жизнь, находящуюся по ту сторону субъекта и объекта.
Если мы отвергаем так называемый объективный критерий истины, и
в смысле реализма наивного, и
в смысле реализма рационалистического, и
в смысле идеализма трансцендентально-критического, то совсем не для того, чтобы утверждать «субъективность» произвольную, «психологизм»
в гуссерльском смысле слова,
в противоположность глубокой
реальности.
Физическое насилие, завершающееся убийством, не есть что-то само по себе существующее, как самостоятельная
реальность, — оно есть знак духовного насилия, совершившегося
в духовной действительности зла.
В «Войне и мире» не только «мир» побеждает «войну», но и вообще
реальность «частной» жизни побеждает призрачность жизни «исторической», детская пеленка, запачканная
в зеленое и желтое, оказывается существеннее, глубже всех Наполеонов и всех столкновений Запада и Востока.
В действительности же номинализм этого миросозерцания идет дальше, он разлагает и человека, принужден отвергнуть
реальность души человека, всегда ведь связанной с бесконечной глубиной бытия мирового, и выбрасывает человека на поверхность.
Создание особенного мировоззрения, часто иллюзорного мировоззрения
в зависимости от направления сознания, имеет характер прагматический, которого не имеет познание истинной
реальности.
Когда экзистенциалисты Хайдеггер, Сартр и др. говорят о выброшенности человека (Dasein)
в мир и обреченности человека этому миру, то они говорят об объективации, которая делает судьбу человека безысходной, выпавшей из глубокой
реальности.
Единое человечество не есть существо, не есть личность высокой иерархической ступени; она не имеет экзистенциального центра, не способна
в своей сверхличной
реальности к страданию и радости.
Но с другой стороны, социализм есть суровая и прозаическая
реальность, есть необходимость
в известный час истории.
Наоборот, мифы гораздо динамичнее
реальности, и так всегда было
в истории.
Это сознание людей объективируется
в quasi
реальности.
Если отрицать ценность личности и сомневаться
в ее
реальности, то ни о какой свободе не может быть и речи.
Толстой с такой легкостью радикально отверг историю и все историческое, потому что он не верит
в ее
реальность и видит
в ней лишь случайную и хаотическую кучу мусора.
Россия — великая
реальность, и она входит
в другую
реальность, именуемую человечеством, и обогащает ее, наполняет ее своими ценностями и богатствами.
Коллектив есть не
реальность, а известная направленность людей и групп, состояние,
в котором они находятся.
Главное зло
в образовании коллективного сознания и коллективной совести
в том, что это только метафорическое, фигуральное выражение, но
реальность, скрытая за этими словами, иная.
Человек имеет дело уже не с природой, сотворенной Богом, а с новой
реальностью, созданной человеком и цивилизацией, с
реальностью машины, техники, которых
в природе нет.
Главная особенность так называемых коллективных
реальностей заключается
в том, что они не имеют экзистенциального центра, не могут страдать или радоваться.
Для этого миросозерцания не существовало России, как самостоятельной
реальности, имеющей свою судьбу и задачу
в мире.
Ложь коллективизма заключается
в том, что он переносит нравственный экзистенциальный центр, совесть человека и его способность к суждениям и оценкам из глубины человеческой личности
в quasi
реальность, стоящую над человеком.
Не может быть сознание церкви, нации, класса, но может быть церковное, национальное, классовое сознание людей, группирующихся
в этого рода
реальности.
Возникновение так называемых коллективных, сверхличных
реальностей в значительной степени объясняется этой объективацией, выбрасыванием вовне сильных эмоций, их экстериоризацией.
Так называемые корыстные национальные интересы не являются непосредственными эгоистическими интересами,
в них происходит уже экстериоризация и объективация эгоистических интересов и страстей, перенесение их на коллективные
реальности.
Все предполагает эту
реальность, без которой мы погружены
в иллюзорное царство объективной необходимости.
Но единое человечество не есть только абстракция мысли, оно есть известная ступень
реальности в человеческой жизни, высокое качество человека, его всеобъемлющая человечность.
Для него
в познании отражаются объективные
реальности.
Важнее же всего сознать, что дух совсем не есть
реальность, сопоставимая с другими
реальностями, например, с
реальностью материи; дух есть
реальность совсем
в другом смысле, он есть свобода, а не бытие, качественное изменение мировой данности, творческая энергия, преображающая мир.
Коммюнотарность есть духовное начало людей, общность и братство
в отношениях людей, и она совсем не означает какой-то
реальности, стоящей над людьми и ими командующей.
Нужно прежде всего сказать, что истина не есть соответствие
в познающем объективно данной
реальности.
Глубокая
реальность раскрывается
в субъективности, стоящей вне объективизации.
В этом отношении совершенно ложна метафизика коллективизма, которая
в социальном коллективе видит
реальность, стоящую над человеком.
Но и социализм,
в большинстве случаев основанный на ложной метафизике, признает мир объектов первичной
реальностью, мир же субъекта — вторичный.
Это коллективные
реальности, и о них часто некритически мыслят
в духе реализма понятий.
Человечество есть некоторое положительное всеединство, и оно превратилось бы
в пустую отвлеченность, если бы своим бытием угашало и упраздняло бытие всех входящих
в него ступеней
реальности, индивидуальностей национальных и индивидуальностей личных.
Историческая жизнь есть самостоятельная
реальность, и
в ней есть самостоятельные ценности.
Если для осуществления совершенно справедливого социального строя и счастия людей нужно замучить и убить несколько миллионов людей, то главный вопрос совсем не
в цели, а
в применяемых средствах, цель уходит
в отвлеченную даль, средства же являются непосредственной
реальностью.
«Коллективная»
реальность имеет экзистенциальный смысл
в человеческой жизни, но она совсем не то значит, что думают, желая подчинить ей человеческую личность.
Марксистская философия должна быть определена, как философия praxis, акта, действия, но она дорожит
реальностью того материального мира, над которым работает субъект, человек, она восстает против идеализма, где лишь
в мысли происходит победа над необходимостью и властью материального мира.
Никто никогда не объяснил, как
реальность бытия может переходить
в идеальность познания.
Церковь имеет огромный экзистенциальный смысл
в судьбе людей, но социальная объективация духовной
реальности церкви не может претендовать на первореальность, это
реальность производная.
— Да, отсутствие движения есть отсутствие труда, — говорит Алексей Петрович, — потому что труд представляется
в антропологическом анализе коренною формою движения, дающего основание и содержание всем другим формам: развлечению, отдыху, забаве, веселью; они без предшествующего труда не имеют
реальности.
Я наиболее выразил это
в книгах «Дух и
реальность» и «О рабстве и свободе человека».
Я всегда терпеть не мог «символов»
в человеческих обществах, условных знаков, титулов, мне они представлялись противными
реальностями.
Никакие танки и разрушительные бомбардировки не могли убедить меня
в глубокой, первичной и последней
реальности происходящего
в мире.
Настоящая цель заключается
в победе самой
реальности над символом.