Неточные совпадения
Кант оставил познающего с самим собою, гениально формулировал его оторванность от бытия, от действительности, от
реальности и искал спасения
в практическом разуме.
У учителей церкви, у средневековых мистиков была посвященность
в тайны христианства, было приобщение к таинственным
реальностям.
Живому человеку не легче от этих гносеологических ухищрений, его повергают
в царство призрачности, лишают и личности, и свободы, и
реальности бытия.
Фихте и Гегель идеалистически и рационалистически отрицали
реальность, утверждали свободу лишь призрачно и иллюзорно,
в онтологии их не осталось места для конкретной личности.
А
в пантеистическом идеализме, как
в океане, тонет и личность, и свобода, и конкретная
реальность.
Германский идеализм довел до пределов, до абсурда идеалистическое течение,
в котором
в призрак и отвлеченность превратились
реальность, свобода, личность.
Весь опыт новой философии громко свидетельствует о том, что проблемы
реальности, свободы и личности могут быть истинно поставлены и истинно решены лишь для посвященных
в тайны христианства, лишь
в акте веры,
в котором дается не призрачная, а подлинная
реальность и конкретный гнозис.
Только христианская метафизика утверждает
реальность бытия и
реальность путей к бытию, постигает великую тайну свободы, ни на что не разложимой и ни к чему не сводимой, и признает субстанцию конкретной личности, заложенной
в вечности.
У величайшего из людей, у Апостола Павла, были встречи и видения потрясающей силы и
реальности, он выразил их
в догмате искупления.
Глубокая и неискоренимая противоположность существует между философским рационализмом и религиозным реализмом: философский рационализм не выходит из круга идей, мышления, интеллектуальности, рассудочности, религиозный реализм живет
в царстве бытия,
реальностей, целостной жизни духа.
Канта не считают рационалистом, того Канта, который допускал веру лишь
в пределах разума, который рационалистически отвергал чудесное, который все бытие сковал рациональными категориями, поставил
реальность в зависимость от познающего субъекта.
Именно те, которые переносят веру и мистику исключительно
в субъективную действительность человеческого духа, те, которые отрицают мистическую
реальность бытия и пути соединения с ней, отрицают чудесную тайну преосуществления
в мире объективном,
в мировой душе, те должны быть признаны рационалистами.
Для философии, которую мы называем мистической
в отличие от рационалистической,
реальность бытия не может быть подорвана никакой рассудочной рефлексией.
Религиозная вера вырождается
в морализм и
в постулаты воли, так как перестают видеть
реальность бытия и
реальность Божества, оторвавшись от источника.
В критицизме формулируется потеря путей к бытию, к живым
реальностям,
в критицизме познающий субъект остается сам с собой и из себя все должен воссоздать.
Критицизм остается компромиссом метафизики (трансцендентальное сознание и сверхиндивидуальная оценка) и позитивизма (отрицание трансцендентных
реальностей, имманентизм, психобиологизм
в генетической точке зрения).
Познать действительности нельзя, так как рациональное не покрывает иррациональное, познающий субъект не
в силах совладать с хаосом, да и действительности не существует как трансцендентной
реальности.
Реальность не может ни
в каком смысле зависеть от рефлексии, от познания, от рационализирования.
Если действительность непосредственно воспринимается нами и непосредственно присутствует
в знании, то общее
в знании не может быть истолковано номиналистически, не может быть производным, не есть абстракция от частных
реальностей, а есть сама общая
реальность.
Наш «эмпирический» мир есть действительный мир, но больной и испорченный; он воспринимается таким, каков он есть
в данном своем дефектном состоянии, а не таким, каким его конструирует субъект; он познается наукой, наука имеет дело с
реальностью, а не с состояниями сознания и элементами мышления, но
реальностью больной.
Но отпадение не есть полная потеря связи с Абсолютным Разумом, с Логосом; связь эта остается, и
в ней дан выход к бытию и познанию бытия
в его абсолютной
реальности.
Созерцание вечных идей как
реальностей дается лишь
в мистическом акте самоотречения, погружения
в Абсолютное.
Религия эстетизма учит утешаться призрачной жизнью, сладостью потери ощущения
реальностей, переносит центр тяжести жизни избранных людей не
в реальную, а
в иллюзорную красоту.
И мифологичность книги Бытия не есть ложь и выдумка первобытного, наивного человечества, а есть лишь ограниченность и условность
в восприятии абсолютной истины, предел ветхого сознания
в восприятии откровения абсолютной
реальности.
В этом, быть может, тайна всякого мифа, который всегда заключает
в себе часть истины, за которым всегда скрывается некоторая
реальность.
Зло — не особая стихия, а превращение всякой стихии
в небытие, подмена подлинных
реальностей фиктивными, оболгание всех стихий бытия.
Все живет
в истории жизнью таинственной, и красота
в жизни есть самая подлинная
реальность.
В отвлеченной мистике переживаний нет ни
реальности мира, ни
реальности личности.
Творцу-поэту, творцу-философу, творцу-мистику, творцу правды общественной, правды, освобождающей жизнь, раскрывается
в творческом экстазе мир последней, сокровенной
реальности.
Неточные совпадения
И, как всякий человек
в темноте, Самгин с неприятной остротою ощущал свою
реальность. Люди шли очень быстро, небольшими группами, и, должно быть, одни из них знали, куда они идут, другие шли, как заплутавшиеся, — уже раза два Самгин заметил, что, свернув за угол
в переулок, они тотчас возвращались назад. Он тоже невольно следовал их примеру. Его обогнала небольшая группа, человек пять; один из них курил, папироса вспыхивала часто, как бы
в такт шагам; женский голос спросил тоном обиды:
Самгин был утомлен впечатлениями, и его уже не волновали все эти скорбные, испуганные, освещенные любопытством и блаженно тупенькие лица, мелькавшие на улице, обильно украшенной трехцветными флагами. Впечатления позволяли Климу хорошо чувствовать его весомость,
реальность. О причине катастрофы не думалось. Да,
в сущности, причина была понятна из рассказа Маракуева: люди бросились за «конфетками» и передавили друг друга. Это позволило Климу смотреть на них с высоты экипажа равнодушно и презрительно.
Она снова тихонько заплакала, а Самгин с угрюмым напряжением ощущал, как завязывается новый узел впечатлений. С поразительной
реальностью вставали перед ним дом Марины и дом Лидии, улица
в Москве, баррикада, сарай, где застрелили Митрофанова, — фуражка губернатора вертелась
в воздухе, сверкал магазин церковной утвари.
«Глупо. Но вспоминать — не значит выдумывать. Книга —
реальность, ею можно убить муху, ее можно швырнуть
в голову автора. Она способна опьянять, как вино и женщина».
Пение удалялось, пятна флагов темнели, ветер нагнетал на людей острый холодок;
в толпе образовались боковые движения направо, налево; люди уже, видимо, не могли целиком влезть
в узкое горло улицы, а сзади на них все еще давила неисчерпаемая масса,
в сумраке она стала одноцветно черной, еще плотнее, но теряла свою
реальность, и можно было думать, что это она дышит холодным ветром.