Неточные совпадения
Едва увидел он
массу воды, как
в голове его уже утвердилась мысль, что у него будет свое собственное море.
Огонь охватил плетеные стены, обвил каждую отдельную хворостинку и
в одну минуту сделал из темной, дымившейся
массы рдеющий ярко-прозрачный костер.
Не только спокойствие, но даже самое счастье казалось обидным и унизительным
в виду этого прохвоста, который единолично сокрушил целую
массу мыслящих существ.
Масса, с тайными вздохами ломавшая дома свои, с тайными же вздохами закопошилась
в воде. Казалось, что рабочие силы Глупова сделались неистощимыми и что чем более заявляла себя бесстыжесть притязаний, тем растяжимее становилась сумма орудий, подлежащих ее эксплуатации.
Действовал он всегда большими
массами, то есть и усмирял и расточал без остатка; но
в то же время понимал, что одного этого средства недостаточно.
Весь воздух был наполнен какою-то светящеюся
массою,
в которой отдельными точками кружились и вихрились головни и горящие пуки соломы:"Куда-то они полетят?
Собрав последние усилия и истощив весь запас мусора, жители принялись за строительный материал и разом двинули
в реку целую
массу его.
Стонала вся слобода. Это был неясный, но сплошной гул,
в котором нельзя было различить ни одного отдельного звука, но который всей своей
массой представлял едва сдерживаемую боль сердца.
Словом, все было хорошо, как не выдумать ни природе, ни искусству, но как бывает только тогда, когда они соединятся вместе, когда по нагроможденному, часто без толку, труду человека пройдет окончательным резцом своим природа, облегчит тяжелые
массы, уничтожит грубоощутительную правильность и нищенские прорехи, сквозь которые проглядывает нескрытый, нагой план, и даст чудную теплоту всему, что создалось
в хладе размеренной чистоты и опрятности.
Впрочем, тревожиться много нечего:
масса никогда почти не признает за ними этого права, казнит их и вешает (более или менее) и тем, совершенно справедливо, исполняет консервативное свое назначение, с тем, однако ж, что
в следующих поколениях эта же
масса ставит казненных на пьедестал и им поклоняется (более или менее).
Лампа, плохо освещая просторную кухню, искажала формы вещей: медная посуда на полках приобрела сходство с оружием, а белая
масса плиты — точно намогильный памятник.
В мутном пузыре света старики сидели так, что их разделял только угол стола. Ногти у медника были зеленоватые, да и весь он казался насквозь пропитанным окисью меди. Повар,
в пальто, застегнутом до подбородка, сидел не по-стариковски прямо и гордо; напялив шапку на колено, он прижимал ее рукой, а другою дергал свои реденькие усы.
— Мы видим, что
в Германии быстро создаются условия для перехода к социалистическому строю, без катастроф, эволюционно, — говорил Прейс, оживляясь и даже как бы утешая Самгина. — Миллионы голосов немецких рабочих, бесспорная культурность
масс, огромное партийное хозяйство, — говорил он, улыбаясь хорошей улыбкой, и все потирал руки, тонкие пальцы его неприятно щелкали. — Англосаксы и германцы удивительно глубоко усвоили идею эволюции, это стало их органическим свойством.
— Час тому назад я был
в собрании людей, которые тоже шевелятся, обнаруживают эдакое, знаешь, тараканье беспокойство пред пожаром. Там была носатая дамища с фигурой извозчика и при этом — тайная советница, генеральша, да! Была дочь богатого винодела, кажется, что ли. И много других, все отличные люди, то есть действующие от лица
масс. Им — денег надобно, на журнал. Марксистский.
Посмотрев, как хлопотливо порхают
в придорожном кустарнике овсянки, он
в сотый раз подумал: с детства, дома и
в школе, потом —
в университете его начиняли
массой ненужных, обременительных знаний, идей, потом он прочитал множество книг и вот не может найти себя
в паутине насильно воспринятого чужого…
Зеркала фантастически размножали всю эту
массу жирной плоти, как бы таявшей
в жарком блеске огней, тоже бесчисленно умноженных белым блеском зеркал.
— Через двадцать лет начали проповедовать, что спасение —
в безличной воле
масс…
Шествие замялось. Вокруг гроба вскипело не быстрое, но вихревое движение, и гроб — бесформенная
масса красных лент, венков, цветов — как будто поднялся выше; можно было вообразить, что его держат не на плечах, а на руках, взброшенных к небу. Со двора консерватории вышел ее оркестр, и
в серый воздух, под низкое, серое небо мощно влилась величественная музыка марша «На смерть героя».
«Взволнован, этот выстрел оскорбил его», — решил Самгин, медленно шагая по комнате. Но о выстреле он не думал, все-таки не веря
в него. Остановясь и глядя
в угол, он представлял себе торжественную картину: солнечный день, голубое небо, на площади, пред Зимним дворцом, коленопреклоненная толпа рабочих, а на балконе дворца, плечо с плечом, голубой царь, священник
в золотой рясе, и над неподвижной, немой
массой людей плывут мудрые слова примирения.
Самгин окончательно почувствовал себя участником важнейшего исторического события, — именно участником, а не свидетелем, — после сцены, внезапно разыгравшейся у входа
в Дворянскую улицу. Откуда-то сбоку
в основную
массу толпы влилась небольшая группа, человек сто молодежи, впереди шел остролицый человек со светлой бородкой и скромно одетая женщина, похожая на учительницу; человек с бородкой вдруг как-то непонятно разогнулся, вырос и взмахнул красным флагом на коротенькой палке.
— Героем времени постепенно становится толпа,
масса, — говорил он среди либеральной буржуазии и, вращаясь
в ней, являлся хорошим осведомителем для Спивак. Ее он пытался пугать все более заметным уклоном «здравомыслящих» людей направо, рассказами об организации «Союза русского народа»,
в котором председательствовал историк Козлов, а товарищем его был регент Корвин, рассказывал о работе эсеров среди ремесленников, приказчиков, служащих. Но все это она знала не хуже его и, не пугаясь, говорила...
Очень пыльно было
в доме, и эта пыльная пустота, обесцвечивая мысли, высасывала их. По комнатам, по двору лениво расхаживала прислуга, Клим смотрел на нее, как смотрят из окна вагона на коров вдали,
в полях. Скука заплескивала его, возникая отовсюду, от всех людей, зданий, вещей, от всей
массы города, прижавшегося на берегу тихой, мутной реки. Картины выставки линяли, забывались, как сновидение, и думалось, что их обесцвечивает, поглощает эта маленькая, сизая фигурка царя.
Он отбрасывал их от себя, мял, разрывал руками, люди лопались
в его руках, как мыльные пузыри; на секунду Самгин видел себя победителем, а
в следующую — двойники его бесчисленно увеличивались, снова окружали его и гнали по пространству, лишенному теней, к дымчатому небу; оно опиралось на землю плотной, темно-синей
массой облаков, а
в центре их пылало другое солнце, без лучей, огромное, неправильной, сплющенной формы, похожее на жерло печи, — на этом солнце прыгали черненькие шарики.
Клим впервые видел так близко и
в такой
массе народ, о котором он с детства столь много слышал споров и читал десятки печальных повестей о его трудной жизни.
— Интересно, что сделает ваше поколение, разочарованное
в человеке? Человек-герой, видимо, антипатичен вам или пугает вас, хотя историю вы мыслите все-таки как работу Августа Бебеля и подобных ему. Мне кажется, что вы более индивидуалисты, чем народники, и что
массы выдвигаете вы вперед для того, чтоб самим остаться
в стороне. Среди вашего брата не чувствуется человек, который сходил бы с ума от любви к народу, от страха за его судьбу, как сходит с ума Глеб Успенский.
Не торопясь отступала плотная
масса рабочих, люди пятились, шли как-то боком, грозили солдатам кулаками,
в руках некоторых все еще трепетали белые платки; тело толпы распадалось, отдельные фигуры, отскакивая с боков ее, бежали прочь, падали на землю и корчились, ползли, а многие ложились на снег
в позах безнадежно неподвижных.
Находя, что все это скучно, Самгин прошел
в буфет; там, за длинным столом, нагруженным
массой бутербродов и бутылок, действовали две дамы — пышная, густобровая испанка и толстощекая дама
в сарафане,
в кокошнике и
в пенсне, переносье у нее было широкое, неудобно для пенсне; оно падало, и дама, сердито ловя его, внушала лысому лакею...
И не одну сотню раз Клим Самгин видел, как вдали, над зубчатой стеной елового леса краснеет солнце, тоже как будто усталое, видел облака, спрессованные
в такую непроницаемо плотную
массу цвета кровельного железа, что можно было думать: за нею уж ничего нет, кроме «черного холода вселенской тьмы», о котором с таким ужасом говорила Серафима Нехаева.
В огромном большинстве люди — это невежды, поглощенные простецким делом питания, размножения и накопления собственности, над
массой этих людей и
в самой
массе шевелятся люди, которые, приняв и освоив ту или иную систему фраз, именуют себя консерваторами, либералами, социалистами.
Дома он застал Варавку и мать
в столовой, огромный стол был закидан
массой бумаг, Варавка щелкал косточками счет и жужжал
в бороду...
— Мы, люди, — начал он, отталкивая Берендеева взглядом, — мы, с моей точки зрения, люди, на которых историей возложена обязанность организовать революцию, внести
в ее стихию всю мощь нашего сознания, ограничить нашей волей неизбежный анархизм
масс…
Затем, при помощи прочитанной еще
в отрочестве по настоянию отца «Истории крестьянских войн
в Германии» и «Политических движений русского народа», воображение создало мрачную картину: лунной ночью, по извилистым дорогам, среди полей, катятся от деревни к деревне густые, темные толпы, окружают усадьбы помещиков, трутся о них; вспыхивают огромные костры огня, а люди кричат, свистят, воют, черной
массой катятся дальше, все возрастая, как бы поднимаясь из земли; впереди их мчатся табуны испуганных лошадей, сзади умножаются холмы огня, над ними — тучи дыма, неба — не видно, а земля — пустеет, верхний слой ее как бы скатывается ковром, образуя все новые, живые, черные валы.
«Сколько ценнейших сил, упрямого учительства тратится на эту полудикую, полуграмотную
массу людей.
В сущности, они не столько помогают, как мешают жить».
Допустим, что
в процентном отношении к единокровной
массе евреев-шпионов больше, чем русских, это можно объяснить географически — евреи живут на границе.
Очень успокаивало Самгина полное отсутствие монументальных городовых на постах, успокаивало и то, что Невский проспект
в это утро казался тише, скромнее, чем обычно, и не так глубоко прорубленным
в сплошной
массе каменных домов.
Самгин смотрел на плотную, празднично одетую
массу обывателей, — она заполняла украшенную молодыми березками улицу так же плотно, густо, как
в Москве, идя под красными флагами, за гробом Баумана, не видным под лентами и цветами.
Самгин встал у косяка витрины, глядя направо; он видел, что монархисты двигаются быстро, во всю ширину улицы, они как бы скользят по наклонной плоскости, и
в их движении есть что-то слепое, они, всей
массой, качаются со стороны на сторону, толкают стены домов, заборы, наполняя улицу воем, и вой звучит по-зимнему — зло и скучно.
Умело действуя на инстинкт собственности, на честолюбие, привлекает пролетариат интеллигентный,
в качестве мелких акционеров,
в дело обирания
масс.
Клим решил говорить возможно меньше и держаться
в стороне от бешеного стада маленьких извергов. Их назойливое любопытство было безжалостно, и первые дни Клим видел себя пойманной птицей, у которой выщипывают перья, прежде чем свернуть ей шею. Он чувствовал опасность потерять себя среди однообразных мальчиков; почти неразличимые, они всасывали его, стремились сделать незаметной частицей своей
массы.
Капитан Горталов, бывший воспитатель
в кадетском корпусе, которому запретили деятельность педагога, солидный краевед, талантливый цветовод и огородник, худощавый, жилистый, с горячими глазами, доказывал редактору, что протуберанцы являются результатом падения твердых тел на солнце и расплескивания его
массы, а у чайного стола крепко сидел Радеев и говорил дамам...
Да, поле, накрытое непонятным облаком, казалось смазано толстым слоем икры, и
в темной
массе ее, среди мелких, кругленьких зерен, кое-где светились белые, красные пятна, прожилки.
Круг все чаще разрывался, люди падали, тащились по полу, увлекаемые вращением серой
массы, отрывались, отползали
в сторону,
в сумрак; круг сокращался, — некоторые, черпая горстями взволнованную воду
в чане, брызгали ею
в лицо друг другу и, сбитые с ног, падали. Упала и эта маленькая неестественно легкая старушка, — кто-то поднял ее на руки, вынес из круга и погрузил
в темноту, точно
в воду.
И все-таки он был поражен, даже растерялся, когда, шагая
в поредевшем хвосте толпы, вышел на Дворцовую площадь и увидал, что люди впереди его становятся карликами. Не сразу можно было понять, что они падают на колени, падали они так быстро, как будто невидимая сила подламывала им ноги. Чем дальше по направлению к шоколадной
массе дворца, тем более мелкими казались обнаженные головы людей; площадь была вымощена ими, и
в хмурое, зимнее небо возносился тысячеголосый рев...
— То есть — как это отходят? Куда отходят? — очень удивился собеседник. — Разве наукой вооружаются не для политики? Я знаю, что некоторая часть студенчества стонет: не мешайте учиться! Но это — недоразумение. Университет,
в лице его цивильных кафедр, — военная школа, где преподается наука командования пехотными
массами. И, разумеется, всякая другая военная мудрость.
В памяти ожили темные
массы людей.
— Плохой ты актер, — сказал он и, подойдя к окну, открыл форточку.
В темноте колебалась сероватая
масса густейшего снега, создавая впечатление ткани, которая распадается на мелкие клочья. У подъезда гостиницы жалобно мигал взвешенный
в снегу и тоже холодный огонек фонаря. А за спиною бормотал Лютов.
Они толпились на вокзале, ветер гонял их по улицам, группами и по одному, они шагали пешком, ехали верхом на лошадях и на зеленых телегах, везли пушки, и всюду
в густой, холодно кипевшей снежной
массе двигались, мелькали серые фигуры, безоружные и с винтовками на плече, горбатые, с мешками на спинах.
«Власть человека, власть единицы — это дано навсегда.
В конце концов, миром все-таки двигают единицы.
Массы пошли истреблять одна другую
в интересах именно единиц. Таков мир. “Так было — так будет”».
Кольцеобразное, сероватое месиво вскипало все яростнее; люди совершенно утратили человекоподобные формы, даже головы были почти неразличимы на этом облачном кольце, и казалось, что вихревое движение то приподнимает его
в воздух, к мутненькому свету, то прижимает к темной
массе под ногами людей.
Пред ним снова встал сизый, точно голубь, человечек на фоне льдистых стекол двери балкона. Он почувствовал что-то неприятно аллегорическое
в этой фигурке, прилепившейся, как бездушная, немая деталь огромного здания, высоко над
массой коленопреклоненных, восторженно ревущих людей. О ней хотелось забыть, так же как о Лидии и о ее муже.
— Нет, Клим Иванович, ты подумай! — сладостно воет он, вертясь
в комнате. — Когда это было, чтоб премьер-министр, у нас, затевал публичную говорильню, под руководством Гакебуша, с участием Леонида Андреева, Короленко, Горького? Гакебушу — сто тысяч, Андрееву — шестьдесят, кроме построчной, Короленке, Горькому — по рублю за строчку. Это тебе — не Европа! Это — мировой аттракцион и —
масса смеха!