Неточные совпадения
«А ничего, так tant pis», подумал он, опять похолодев, повернулся и пошел. Выходя, он в зеркало увидал ее лицо, бледное, с дрожащими губами. Он и хотел остановиться и сказать ей утешительное слово, но ноги
вынесли его
из комнаты, прежде чем он придумал, что сказать. Целый этот день он провел вне
дома, и, когда приехал поздно вечером, девушка сказала ему, что у Анны Аркадьевны болит голова, и она просила не входить к ней.
— Из-за этой любви я и не женился, потому что, знаете, третий человек в
доме — это уже помеха! И — не всякая жена может
вынести упражнения на скрипке. А я каждый день упражняюсь. Мамаша так привыкла, что уж не слышит…
Смерть у них приключалась от вынесенного перед тем
из дома покойника головой, а не ногами
из ворот; пожар — от того, что собака выла три ночи под окном; и они хлопотали, чтоб покойника
выносили ногами
из ворот, а ели все то же, по стольку же и спали по-прежнему на голой траве; воющую собаку били или сгоняли со двора, а искры от лучины все-таки сбрасывали в трещину гнилого пола.
Старый бахаревский
дом показался Привалову могилой или, вернее,
домом,
из которого только что
вынесли дорогого покойника. О Надежде Васильевне не было сказано ни одного слова, точно она совсем не существовала на свете. Привалов в первый раз почувствовал с болью в сердце, что он чужой в этом старом
доме, который он так любил. Проходя по низеньким уютным комнатам, он с каким-то суеверным чувством надеялся встретить здесь Надежду Васильевну, как это бывает после смерти близкого человека.
Марья Степановна свято блюла все свычаи и обычаи, правила и обряды, которые
вынесла из гуляевского
дома; ей казалось святотатством переступить хотя одну йоту
из заветов этой угасшей семьи, служившей в течение века самым крепким оплотом древнего благочестия.
Если днем все улицы были запружены народом, то теперь все эти тысячи людей сгрудились в
домах, с улицы широкая ярмарочная волна хлынула под гостеприимные кровли. Везде виднелись огни; в окнах, сквозь ледяные узоры, мелькали неясные человеческие силуэты;
из отворявшихся дверей вырывались белые клубы пара,
вынося с собою смутный гул бушевавшего ярмарочного моря. Откуда-то доносились звуки визгливой музыки и обрывки пьяной горластой песни.
— Видишь, я вот знаю, что он и меня терпеть не может, равно как и всех, и тебя точно так же, хотя тебе и кажется, что он тебя «уважать вздумал». Алешку подавно, Алешку он презирает. Да не украдет он, вот что, не сплетник он, молчит,
из дому сору не
вынесет, кулебяки славно печет, да к тому же ко всему и черт с ним, по правде-то, так стоит ли об нем говорить?
Из дома родительского
вынес я лишь драгоценные воспоминания, ибо нет драгоценнее воспоминаний у человека, как от первого детства его в
доме родительском, и это почти всегда так, если даже в семействе хоть только чуть-чуть любовь да союз.
Вино и чай, кабак и трактир — две постоянные страсти русского слуги; для них он крадет, для них он беден, из-за них он
выносит гонения, наказания и покидает семью в нищете. Ничего нет легче, как с высоты трезвого опьянения патера Метью осуждать пьянство и, сидя за чайным столом, удивляться, для чего слуги ходят пить чай в трактир, а не пьют его
дома, несмотря на то что
дома дешевле.
На их обязанности было бегать в подъезды с докладом о приезде, а в грязную погоду помогать гайдукам
выносить барина и барыню
из кареты на подъезд
дома.
Да, Устенька много хорошего
вынесла из этого
дома и навсегда сохранила о Стабровском самую хорошую память, хотя представление об этом умном и добром человеке постоянно в ней двоилось.
Оказалось, однако, что австрийские сабли не сумели выгнать
из Максима его упрямую душу и она осталась, хотя и в сильно попорченном теле. Гарибальдийские забияки
вынесли своего достойного товарища
из свалки, отдали его куда-то в госпиталь, и вот, через несколько лет, Максим неожиданно явился в
дом своей сестры, где и остался.
Но великодушная борьба с беспорядком обыкновенно продолжалась недолго; генерал был тоже человек слишком «порывчатый», хотя и в своем роде; он обыкновенно не
выносил покаянного и праздного житья в своем семействе и кончал бунтом; впадал в азарт, в котором сам, может быть, в те же самые минуты и упрекал себя, но выдержать не мог: ссорился, начинал говорить пышно и красноречиво, требовал безмерного и невозможного к себе почтения и в конце концов исчезал
из дому, иногда даже на долгое время.
В раскольничьем мире нравы не отличаются мягкостью, но все домашние дела покрывались чисто раскольничьим молчанием,
из принципа — не
выносить сора
из дому.
Через два дня после этого происшествия
из дома, в котором квартировал sous-lieutenant, [Младший лейтенант (франц.).]
вынесли длинную тростниковую корзину, в каких обыкновенно возят уголья. Это грубая корзина в три аршина длины и полтора глубины, сверху довольно широкая, книзу совсем почти сходила на нет.
Белоярцев
выносил это объяснение с спокойствием, делающим честь его уменью владеть собою, и довел дело до того, что в первую пятницу в
Доме, было нечто вроде вечерочка. Были тут и граждане, было и несколько мирян. Даже здесь появился и приехавший
из Москвы наш давний знакомый Завулонов. Белоярцев был в самом приятном духе: каждого он приветил, каждому, кем он дорожил хоть каплю, он попал в ноту.
Все эти люди
вынесли из родительского
дома одно благословение: «будь богат и знатен», одну заповедь: «делай себе карьеру».
Калинович поклонился поклоном, изъявлявшим совершенную готовность исполнить всякое приказание, и ушел,
вынеся на этот раз
из дома генеральши еще более приятное впечатление: всю дорогу вместе с комфортом в его воображении рисовался прекрасный, благоухающий образ княжны.
Мы
вынесли несчастную
из этого ада в карету; но она очнулась, лишь подъезжая к
дому, и первый крик ее был опять об Андрее Антоновиче.
Варвара порылась еще в спальне и
вынесла оттуда обрывок бумажки и карандаш. Володин написал: «для хозяйки» и прицепил бумажку к петле. Все это делал он с потешными ужимками. Потом он снова принялся неистово прыгать вдоль стен, попирая их подошвами и весь сотрясаясь при этом. Визгом его и блеющим хохотом был наполнен весь
дом. Белый кот, испуганно прижав уши, выглядывал
из спальни и, невидимому, не знал, куда бы ему бежать.
— Маменька! — сказала она, — кончайте скорее, или я не
вынесу! Все это до того грязно и подло, что я готова бежать
из дому. Не томите же меня, не раздражайте меня! Меня тошнит, слышите ли: меня тошнит от всей этой грязи!
Так мне мерещилось, когда я сидел в тот вечер у себя
дома, едва живой от душевной боли. Никогда я не
выносил еще столько страдания и раскаяния; но разве могло быть хоть какое-либо сомнение, когда я выбегал
из квартиры, что я не возвращусь с полдороги домой? Никогда больше я не встречал Лизу и ничего не слыхал о ней. Прибавлю тоже, что я надолго остался доволен фразой о пользе от оскорбления и ненависти, несмотря на то что сам чуть не заболел тогда от тоски.
Я наблюдал, как в этих щелях, куда инстинкт и скука жизни забивают людей, создаются
из нелепых слов трогательные песни о тревогах и муках любви, как возникают уродливые легенды о жизни «образованных людей», зарождается насмешливое и враждебное отношение к непонятному, и видел, что «
дома утешения» являются университетами, откуда мои товарищи
выносят знания весьма ядовитого характера.
В этом мертвом лесе, пожалуй, была своя поэзия, но непривычному человеку как-то становится в нем грустно и тяжело, как в пустом
доме,
из которого только что
вынесли покойника.
Происходил он
из хорошего
дома, был генеральский сын и белоручка, в нежном детстве своем ходил в бархате и батисте, воспитывался в аристократическом заведении и хоть
вынес из него не много познаний, но на службе успел и дотянул до генеральства.
Кончились простины.
Из дома вынесли гроб на холстах и, поставив на черный «одёр» [Носилки, на которых носят покойников. За Волгой, особенно между старообрядцами, носить покойников до кладбища на холстах или же возить на лошадях почитается грехом.], понесли на плечах. До кладбища было версты две, несли переменяясь, но Никифор как стал к племяннице под правое плечо, так и шел до могилы, никому не уступая места.
Так же, как и тогда наяву, кругом них гремела и гудела необозримая толпа народа, запрудив меж двумя мостами всю набережную Фонтанки, все окрестные улицы и переулки; так же, как и тогда,
вынесло Семена Ивановича вместе с пьянчужкой за какой-то забор, где притиснули их, как в клещах, на огромном дровяном дворе, полном зрителями, собравшимися с улиц, с Толкучего рынка и
из всех окрестных
домов, трактиров и кабаков.
Когда минут через пять я
вынес ее на руках
из пещеры и, замученную новыми впечатлениями, поставил на землю, почти у самого порога я увидал Пшехоцкого… Он стоял, ехидно глядел на меня и тихо аплодировал… Я смерил его взглядом и, взяв Ольгу под руку, направился к
дому.
Льдом нельзя греть, а водой и паром можно греть. Водой можно вот как греть: провести в холодный
дом воду. Когда вода замерзнет, так лед
выносить вон; опять замерзнет, — опять
выносить вон. И в
доме все будет теплее, и так станет тепло, что вода не станет уж мерзнуть. Отчего это так будет? — Оттого, что как вода замерзнет, так она выпустит
из себя лишнее тепло в воздух, и до тех пор будет выпускать, пока воздух согреется, и вода перестанет мерзнуть.
Из домов продолжали
выносить и спасаться жильцы.
Беды повисли над нами тучей: энергическая старуха бабка не
вынесла своего горя — и когда ее стали выводить
из ее родового баронского
дома, она умерла на пороге.
А моя бедная деда слушала сурового старика, дрожа всем телом и бросая на моего отца умоляющие взоры. Он не
вынес этого немого укора, крепко обнял ее и, передернув плечами, вышел
из дому. Через несколько минут я видела, как он скакал по тропинке в горы. Я смотрела на удаляющуюся фигуру отца, на стройный силуэт коня и всадника, и вдруг точно что-то толкнуло меня к Хаджи-Магомету.
От сильного волнения у Прокофьича дух занялся и ноги подкосились; он бы упал и расшибся, если б мы с князем его не поддержали. Без чувств
вынесли старика
из дома.
Прошел сорокоуст после смерти г-жи Z, и Тони возвратилась в свое семейство, принеся в него ту же простоту нрава, доброту души и любовь к родным, которые
из него некогда
вынесла и которых не могли извратить годы, проведенные в роскоши аристократического
дома и в большом свете.
Благодаря преданности дворни, любившей свою госпожу за кроткое обращение и сытую жизнь, и, кроме того, по обычаю русских людей, не любивших «
выносить сора
из избы», многое
из интимной жизни княжны осталось неузнанным, и сами дворовые люди говорили о многом, происходящем в
доме, пониженным шепотом.
— Какой ветер
вынес тебя
из дома отцов твоих и занес сюда? Добрый или злой? — спросил его великий князь.
Подсохин не
вынес и бежал
из дому.
Когда же на ночь камердинер герцога
выносил из спальни его платье, нечто вставало с своего стула, жало руку камердинеру, и осторожно, неся всю тяжесть своего огромного туловища в груди своей, чтобы не сделать им шуму по паркету, выползало или выкатывалось
из дому, и нередко еще на улице тосковало от сомнения, заснула ли его светлость и не потребовала бы к себе, чтобы над ним пошутить.
— Ползай на коленях и проси прощенья не у меня, а у этого честного человека, которого ты безвинно заставил
вынести позор ареста и содержания в тюрьме… Которого ты лишил свободы и хотел лишить чести. Вымаливай прощенья у него… Если он простит тебя, то я ограничусь изгнанием твоим
из моего
дома и не буду возбуждать дела, если же нет, то и ты попробуешь тюрьмы, в которую с таким легким сердцем бросил преданного мне и тебе человека…
И поступили в комсомол. Я удрала
из дому пятнадцати лет, как только кончила семилетку. Жизнь вихрем закрутила меня. Целый приключенческий роман можно бы написать
из того, что я переиспытала с пятнадцати лет до последнего года, когда поступила в МВТУ. Кем я ни была: библиотекарем, бандитом, комиссаром здравоохранения, статистиком. И где я ни побывала: на Амуре, на Мурмане, в Голодной степи. Больше всего полюбила зной зауральских пустынь, хотя больше всего
вынесла там страданий.
Он не выдержал и стал убегать
из дома на целые дни, совершенно разумно рассуждая, что лучше
выносить гром и молнии от супруги раз в сутки.
Горе сестры и невесты покойного было неописуемо. Их несколько раз
выносили из церкви в обмороке. Последний обморок с молодыми девушками произошел в момент опущения гроба в могилу. Великолепный поминальный обед в
доме безвременного угасшего князя завершил печальную церемонию.
Дом стариков Суворовых, несмотря на их средний достаток, был открытый, и гости
из соседних помещиков, тогда в значительном числе живших по деревням, собирались часто. Это обстоятельство составляло самую мучительную сторону жизни для маленького Александра Суворова. «Дикарь», как называл его дядька Степан, не мог
выносить общества посторонних вообще, а большого общества незнакомых людей в особенности.
— Слушай же: у нас
дома есть недобрый человек, который
выносит сор
из избы, оговаривает своего барина.
Ей рассказали, где она находится; она смутно припомнила последние минуты пребывания ее в
доме Салтыковой, вспоминая тот момент, когда Кузьма схватил ее в охабку и
вынес из ворот
дома «кровопивицы».
Таковое именно впечатление
вынесли обе молодые девушки, княжна Людмила и Таня, когда увидели княжеский
дом реставрированным. Несмотря на то что, как мы знаем, он потерял для них прежнее обаяние таинственности,
из их груди вырвался невольный вздох. Они пожалели старый
дом с замазанными мелом стеклами.
На Татьяну Борисовну, как выражались дворовые села Грузина, «находило» — она то убегала в лес даже в суровую осень и пропадала там по целым дням, пока, по распоряжению графа, посланные его не находили ее сидящей под деревом в каком-то оцепенении и не доставляли домой, то забиралась в собор и по целым суткам молилась до изнеможения, и тут уже никакие посланные не в состоянии были вернуть ее в
дом, пока она не падала без чувств и ее не
выносили из церкви на руках, то вдруг, выпросив у графа бутылку вина, пила и поила вином дворовых девушек, заставляла их петь песни и водить хороводы, сама принимала участие в этих забавах, вдруг задумывалась в самом их разгаре, а затем начинала неистово хохотать и хохотала до истерического припадка.
Выйдя
из дому, великая княгиня стала пристально рассматривать то, что происходило там, и увидела, как некоторые выбирались и
выносили окровавленных людей. В числе наиболее пострадавших была фрейлина великой княгини, княжна Гагарина. Она хотела выбраться
из дому, как все другие, но только что успела перейти
из своей комнаты в следующую, как печка стала рушиться, повалила экран и опрокинула ее на стоявшую там постель, на которую посыпались кирпичи. С ней была одна девушка, и обе они очень пострадали.
Каким образом этот крест попал к ней, она не помнила; только не забыла, что женщина, которая
вынесла ее
из пожарища, когда горел отцовский
дом, строго наказывала ей никогда не покидать святого знамения Христа и, как она говорила, благословения отцовского.
Весь фундамент состоял
из четырех рядов известкового камня. В сенях первого этажа архитектор велел поставить двенадцать деревянных столбов. Ему надо было ехать в Малороссию, и, уезжая, он сказал гостилицкому управляющему, чтобы до его возвращения он не позволял трогать этих подпорок. Несмотря на запрещение архитектора, управляющий, как скоро узнал, что великий князь и великая княгиня со свитой займут этот
дом, тотчас приказал
вынести эти столбы, которые безобразили сени.