Неточные совпадения
(В те
времена хорошие
В России
дома не было,
Ни школы, где б не спорили
О русском мужике...
Был у нее, по слухам, и муж, но так как она
дома ночевала редко, а все по клевушка́м да по овинам, да и детей у нее не было, то в скором
времени об этом муже совсем забыли, словно так и явилась она на свет божий прямо бабой мирскою да бабой нероди́хою.
Наевшись досыта, он потребовал, чтоб ему немедленно указали место, где было бы можно passer son temps a faire des betises, [Весело проводить
время (франц.).] и был отменно доволен, когда узнал, что в Солдатской слободе есть именно такой
дом, какого ему желательно.
Однако ж она согласилась, и они удалились в один из тех очаровательных приютов, которые со
времен Микаладзе устраивались для градоначальников во всех мало-мальски порядочных
домах города Глупова. Что происходило между ними — это для всех осталось тайною; но он вышел из приюта расстроенный и с заплаканными глазами. Внутреннее слово подействовало так сильно, что он даже не удостоил танцующих взглядом и прямо отправился домой.
Все
дома окрашены светло-серою краской, и хотя в натуре одна сторона улицы всегда обращена на север или восток, а другая на юг или запад, но даже и это упущено было из вида, а предполагалось, что и солнце и луна все стороны освещают одинаково и в одно и то же
время дня и ночи.
Через полтора или два месяца не оставалось уже камня на камне. Но по мере того как работа опустошения приближалась к набережной реки, чело Угрюм-Бурчеева омрачалось. Рухнул последний, ближайший к реке
дом; в последний раз звякнул удар топора, а река не унималась. По-прежнему она текла, дышала, журчала и извивалась; по-прежнему один берег ее был крут, а другой представлял луговую низину, на далекое пространство заливаемую в весеннее
время водой. Бред продолжался.
И точно, он начал нечто подозревать. Его поразила тишина во
время дня и шорох во
время ночи. Он видел, как с наступлением сумерек какие-то тени бродили по городу и исчезали неведомо куда и как с рассветом дня те же самые тени вновь появлялись в городе и разбегались по
домам. Несколько дней сряду повторялось это явление, и всякий раз он порывался выбежать из
дома, чтобы лично расследовать причину ночной суматохи, но суеверный страх удерживал его. Как истинный прохвост, он боялся чертей и ведьм.
Левин в душе осуждал это и не понимал еще, что она готовилась к тому периоду деятельности, который должен был наступить для нее, когда она будет в одно и то же
время женой мужа, хозяйкой
дома, будет носить, кормить и воспитывать детей.
Дети бегали по всему
дому, как потерянные; Англичанка поссорилась с экономкой и написала записку приятельнице, прося приискать ей новое место; повар ушел еще вчера со двора, во
время обеда; черная кухарка и кучер просили расчета.
В то
время как Степан Аркадьич приехал в Петербург для исполнения самой естественной, известной всем служащим, хотя и непонятной для неслужащих, нужнейшей обязанности, без которой нет возможности служить, — напомнить о себе в министерстве, — и при исполнении этой обязанности, взяв почти все деньги из
дому, весело и приятно проводил
время и на скачках и на дачах, Долли с детьми переехала в деревню, чтоб уменьшить сколько возможно расходы.
И, откинувшись в угол кареты, она зарыдала, закрываясь руками. Алексей Александрович не пошевелился и не изменил прямого направления взгляда. Но всё лицо его вдруг приняло торжественную неподвижность мертвого, и выражение это не изменилось во всё
время езды до дачи. Подъезжая к
дому, он повернул к ней голову всё с тем же выражением.
Кити в это
время, давно уже совсем готовая, в белом платье, длинном вуале и венке померанцевых цветов, с посаженой матерью и сестрой Львовой стояла в зале Щербацкого
дома и смотрела в окно, тщетно ожидая уже более получаса известия от своего шафера о приезде жениха в церковь.
Все ее распоряжения надо было изменять, так как они были неисполнимы, и изменялись они Корнеем, камердинером Алексея Александровича, который незаметно для всех повел теперь весь
дом Каренина и спокойно и осторожно во
время одеванья барина докладывал ему, что было нужно.
— Мне нужно, чтоб я не встречал здесь этого человека и чтобы вы вели себя так, чтобы ни свет, ни прислуга не могли обвинить вас… чтобы вы не видали его. Кажется, это не много. И за это вы будете пользоваться правами честной жены, не исполняя ее обязанностей. Вот всё, что я имею сказать вам. Теперь мне
время ехать. Я не обедаю
дома.
Оставшись одна, Долли помолилась Богу и легла в постель. Ей всею душой было жалко Анну в то
время, как она говорила с ней; но теперь она не могла себя заставить думать о ней. Воспоминания о
доме и детях с особенною, новою для нее прелестью, в каком-то новом сиянии возникали в ее воображении. Этот ее мир показался ей теперь так дорог и мил, что она ни за что не хотела вне его провести лишний день и решила, что завтра непременно уедет.
Между прислугой
дома в это же
время происходило сильное волнение.
В это
время Левин часто бывал в
доме Щербацких и влюбился в
дом Щербацких.
— Нет, ты мне всё-таки скажи… Ты видишь мою жизнь. Но ты не забудь, что ты нас видишь летом, когда ты приехала, и мы не одни… Но мы приехали раннею весной, жили совершенно одни и будем жить одни, и лучше этого я ничего не желаю. Но представь себе, что я живу одна без него, одна, а это будет… Я по всему вижу, что это часто будет повторяться, что он половину
времени будет вне
дома, — сказала она, вставая и присаживаясь ближе к Долли.
Дома ей, за заботами о детях, никогда не бывало
времени думать.
Целый день этот Левин, разговаривая с приказчиком и мужиками и
дома разговаривая с женою, с Долли, с детьми ее, с тестем, думал об одном и одном, что занимало его в это
время помимо хозяйственных забот, и во всем искал отношения к своему вопросу: «что же я такое? и где я? и зачем я здесь?»
— А! — сказала она, как бы удивленная. — Я очень рада, что вы
дома. Вы никуда не показываетесь, и я не видала вас со
времени болезни Анны. Я всё слышала — ваши заботы. Да, вы удивительный муж! — сказала она с значительным и ласковым видом, как бы жалуя его орденом великодушия за его поступок с женой.
— Благородный молодой человек! — сказал он, с слезами на глазах. — Я все слышал. Экой мерзавец! неблагодарный!.. Принимай их после этого в порядочный
дом! Слава Богу, у меня нет дочерей! Но вас наградит та, для которой вы рискуете жизнью. Будьте уверены в моей скромности до поры до
времени, — продолжал он. — Я сам был молод и служил в военной службе: знаю, что в эти дела не должно вмешиваться. Прощайте.
Вчера у колодца в первый раз явилась Вера… Она с тех пор, как мы встретились в гроте, не выходила из
дома. Мы в одно
время опустили стаканы, и, наклонясь, она мне сказала шепотом...
В одном из
домов слободки, построенном на краю обрыва, заметил я чрезвычайное освещение; по
временам раздавался нестройный говор и крики, изобличавшие военную пирушку. Я слез и подкрался к окну; неплотно притворенный ставень позволил мне видеть пирующих и расслушать их слова. Говорили обо мне.
Хотя
время, в продолжение которого они будут проходить сени, переднюю и столовую, несколько коротковато, но попробуем, не успеем ли как-нибудь им воспользоваться и сказать кое-что о хозяине
дома.
— Извините меня: я, увидевши издали, как вы вошли в лавку, решился вас побеспокоить. Если вам будет после свободно и по дороге мимо моего
дома, так сделайте милость, зайдите на малость
времени. Мне с вами нужно будет переговорить.
Казалось, как будто в
доме происходило мытье полов и сюда на
время нагромоздили всю мебель.
Поутру, ранее даже того
времени, которое назначено в городе N. для визитов, из дверей оранжевого деревянного
дома с мезонином и голубыми колоннами выпорхнула дама в клетчатом щегольском клоке, [Клок — дамское широкое пальто.] сопровождаемая лакеем в шинели с несколькими воротниками и золотым галуном на круглой лощеной шляпе.
Фонари еще не зажигались, кое-где только начинались освещаться окна
домов, а в переулках и закоулках происходили сцены и разговоры, неразлучные с этим
временем во всех городах, где много солдат, извозчиков, работников и особенного рода существ, в виде дам в красных шалях и башмаках без чулок, которые, как летучие мыши, шныряют по перекресткам.
Именно, когда представитель всех полковников-брандеров, наиприятнейший во всех поверхностных разговорах обо всем, Варвар Николаич Вишнепокромов приехал к нему затем именно, чтобы наговориться вдоволь, коснувшись и политики, и философии, и литературы, и морали, и даже состоянья финансов в Англии, он выслал сказать, что его нет
дома, и в то же
время имел неосторожность показаться перед окошком.
— Сударыня! здесь, — сказал Чичиков, — здесь, вот где, — тут он положил руку на сердце, — да, здесь пребудет приятность
времени, проведенного с вами! и поверьте, не было бы для меня большего блаженства, как жить с вами если не в одном
доме, то, по крайней мере, в самом ближайшем соседстве.
— Позвольте вам вместо того, чтобы заводить длинное дело, вы, верно, не хорошо рассмотрели самое завещание: там, верно, есть какая-нибудь приписочка. Вы возьмите его на
время к себе. Хотя, конечно, подобных вещей на
дом брать запрещено, но если хорошенько попросить некоторых чиновников… Я с своей стороны употреблю мое участие.
Незадолго перед ужином в комнату вошел Гриша. Он с самого того
времени, как вошел в наш
дом, не переставал вздыхать и плакать, что, по мнению тех, которые верили в его способность предсказывать, предвещало какую-нибудь беду нашему
дому. Он стал прощаться и сказал, что завтра утром пойдет дальше. Я подмигнул Володе и вышел в дверь.
Maman уже не было, а жизнь наша шла все тем же чередом: мы ложились и вставали в те же часы и в тех же комнатах; утренний, вечерний чай, обед, ужин — все было в обыкновенное
время; столы, стулья стояли на тех же местах; ничего в
доме и в нашем образе жизни не переменилось; только ее не было…
Во
время путешествия он заметно успокоился; но по мере приближения к
дому лицо его все более и более принимало печальное выражение, и когда, выходя из коляски, он спросил у выбежавшего, запыхавшегося Фоки: «Где Наталья Николаевна?» — голос его был нетверд и в глазах были слезы.
Светлица была убрана во вкусе того
времени, о котором живые намеки остались только в песнях да в народных
домах, уже не поющихся более на Украйне бородатыми старцами-слепцами в сопровождении тихого треньканья бандуры, в виду обступившего народа; во вкусе того бранного, трудного
времени, когда начались разыгрываться схватки и битвы на Украйне за унию.
А во
время отлучки и татарва может напасть: они, турецкие собаки, в глаза не кинутся и к хозяину на
дом не посмеют прийти, а сзади укусят за пяты, да и больно укусят.
В следующую же ночь, с свойственною одним бурсакам дерзостью, он пролез чрез частокол в сад, взлез на дерево, которое раскидывалось ветвями на самую крышу
дома; с дерева перелез он на крышу и через трубу камина пробрался прямо в спальню красавицы, которая в это
время сидела перед свечою и вынимала из ушей своих дорогие серьги.
Не помня, как оставила
дом, Ассоль бежала уже к морю, подхваченная неодолимым ветром события; на первом углу она остановилась почти без сил; ее ноги подкашивались, дыхание срывалось и гасло, сознание держалось на волоске. Вне себя от страха потерять волю, она топнула ногой и оправилась.
Временами то крыша, то забор скрывали от нее алые паруса; тогда, боясь, не исчезли ли они, как простой призрак, она торопилась миновать мучительное препятствие и, снова увидев корабль, останавливалась облегченно вздохнуть.
Похвальный лист этот, очевидно, должен был теперь послужить свидетельством о праве Катерины Ивановны самой завести пансион; но главное, был припасен с тою целью, чтобы окончательно срезать «обеих расфуфыренных шлепохвостниц», на случай если б они пришли на поминки, и ясно доказать им, что Катерина Ивановна из самого благородного, «можно даже сказать, аристократического
дома, полковничья дочь и уж наверно получше иных искательниц приключений, которых так много расплодилось в последнее
время».
— А чего такого? На здоровье! Куда спешить? На свидание, что ли? Все
время теперь наше. Я уж часа три тебя жду; раза два заходил, ты спал. К Зосимову два раза наведывался: нет
дома, да и только! Да ничего, придет!.. По своим делишкам тоже отлучался. Я ведь сегодня переехал, совсем переехал, с дядей. У меня ведь теперь дядя… Ну да к черту, за дело!.. Давай сюда узел, Настенька. Вот мы сейчас… А как, брат, себя чувствуешь?
Сама бывшая хозяйка его, мать умершей невесты Раскольникова, вдова Зарницына, засвидетельствовала тоже, что, когда они еще жили в другом
доме, у Пяти Углов, Раскольников во
время пожара, ночью, вытащил из одной квартиры, уже загоревшейся, двух маленьких детей и был при этом обожжен.
Заглянув случайно, одним глазом, в лавочку, он увидел, что там, на стенных часах, уже десять минут восьмого. Надо было и торопиться, и в то же
время сделать крюк: подойти к
дому в обход, с другой стороны…
Лариса. Но что меня заставило?.. Если
дома жить нельзя, если во
время страшной, смертельной тоски заставляют любезничать, улыбаться, навязывают женихов, на которых без отвращения нельзя смотреть, если в
доме скандалы, если надо бежать и из
дому и даже из города?
Неожиданный поступок Павла Петровича запугал всех людей в
доме, а ее больше всех; один Прокофьич не смутился и толковал, что и в его
время господа дирывались, «только благородные господа между собою, а этаких прощелыг они бы за грубость на конюшне отодрать велели».
Николай Петрович в то
время только что переселился в новую свою усадьбу и, не желая держать при себе крепостных людей, искал наемных; хозяйка, с своей стороны, жаловалась на малое число проезжающих в городе, на тяжелые
времена; он предложил ей поступить к нему в
дом в качестве экономки; она согласилась.
В общем
дома жилось тягостно, скучно, но в то же
время и беспокойно. Мать с Варавкой, по вечерам, озабоченно и сердито что-то считали, сухо шумя бумагами. Варавка, хлопая ладонью по столу, жаловался...
Дронов возился с продажей
дома больше месяца, за это
время Самгин успел утвердиться в правах наследства, ввестись во владение, закончить план повести и даже продать часть вещей, не нужных ему, костюмы Варвары, мебель.
За
время, которое он провел в суде, погода изменилась: с моря влетал сырой ветер, предвестник осени, гнал над крышами
домов грязноватые облака, как бы стараясь затискать их в коридор Литейного проспекта, ветер толкал людей в груди, в лица, в спины, но люди, не обращая внимания на его хлопоты, быстро шли встречу друг другу, исчезали в дворах и воротах
домов.
Он был сыном уфимского скотопромышленника, учился в гимназии, при переходе в седьмой класс был арестован, сидел несколько месяцев в тюрьме, отец его в это
время помер, Кумов прожил некоторое
время в Уфе под надзором полиции, затем, вытесненный из
дома мачехой, пошел бродить по России, побывал на Урале, на Кавказе, жил у духоборов, хотел переселиться с ними в Канаду, но на острове Крите заболел, и его возвратили в Одессу. С юга пешком добрался до Москвы и здесь осел, решив...