Неточные совпадения
— Mon ami, [Друг мой,] — сказала Лидия Ивановна, осторожно, чтобы не шуметь, занося складки своего шелкового платья и в возбуждении своем называя уже Каренина не Алексеем Александровичем, a «mon ami», — donnez lui la main. Vous voyez? [дайте ему
руку. Видите?] Шш! — зашикала она на
вошедшего опять лакея. — Не принимать.
Он округло вытер платком свое лицо и, запахнув сюртук, который и без того держался очень хорошо, с улыбкой приветствовал
вошедших, протягивая Степану Аркадьичу
руку, как бы желая поймать что-то.
— Доктор! Что же это? Что ж это? Боже мой! — сказал он, хватая за
руку вошедшего доктора.
Он был еще худее, чем три года тому назад, когда Константин Левин видел его в последний раз. На нем был короткий сюртук. И
руки и широкие кости казались еще огромнее. Волосы стали реже, те же прямые усы висели на губы, те же глаза странно и наивно смотрели на
вошедшего.
— Кому прикажете записку о детском белье отдать? — сказала
вошедшая, с заплаканными глазами и с запиской в
руке, Наталья Савишна, обращаясь к maman.
И вот, против всех ожиданий, Версилова, пожав князю
руку и обменявшись с ним какими-то веселыми светскими словечками, необыкновенно любопытно посмотрела на меня и, видя, что я на нее тоже смотрю, вдруг мне с улыбкою поклонилась. Правда, она только что вошла и поклонилась как
вошедшая, но улыбка была до того добрая, что, видимо, была преднамеренная. И, помню, я испытал необыкновенно приятное ощущение.
Представь: грудной младенчик на
руках трепещущей матери, кругом
вошедшие турки.
За стойкой, как водится, почти во всю ширину отверстия, стоял Николай Иваныч, в пестрой ситцевой рубахе, и, с ленивой усмешкой на пухлых щеках, наливал своей полной и белой
рукой два стакана вина
вошедшим приятелям, Моргачу и Обалдую; а за ним в углу, возле окна, виднелась его востроглазая жена.
Кругом все знакомые… Приветствуя, В. Е. Шмаровин иногда становится перед
вошедшим: в одной
руке серебряная стопочка допетровских времен, а в другой — екатерининский штоф, «квинтель», как называли его на «средах».
Между тем с крыльца раздался звонок, и все гимназисты ринулись с той же стремительностью в здание. Ольшанский,
вошедший в роль покровителя, тащил меня за
руку. Добежав до крыльца, где низенький сторож потрясал большим звонком, он вдруг остановился и, ткнув в звонаря пальцем, сказал мне...
— Единственно на минуту, многоуважаемый князь, по некоторому значительному в моих глазах делу, — натянуто и каким-то проникнутым тоном вполголоса проговорил
вошедший Лебедев и с важностию поклонился. Он только что воротился и даже к себе не успел зайти, так что и шляпу еще держал в
руках. Лицо его было озабоченное и с особенным, необыкновенным оттенком собственного достоинства. Князь пригласил его садиться.
Через несколько минут рама в одном из указанных
вошедшею в дом женщиною окон задрожала. Долго она не уступала усилиям слабой
руки, но, наконец, открылась и хлопнула половинками по ломаным откосам.
Кроме лиц,
вошедших в дом Гловацкого вслед за Сафьяносом, теперь в зале был Розанов. Он был в довольно поношенном, но ловко сшитом форменном фраке, тщательно выбритый и причесанный, но очень странный. Смирно и потерянно, как семинарист в помещичьем доме, стоял он, скрестив на груди
руки, у одного окна залы, и по лицу его то там, то сям беспрестанно проступали пятна.
Вошедшие не поклонились Розанову и не протянули ему
рук, а остановились молча у стола, за которым его застали.
Только тогда я с трудом оторвался от страницы и повернулся к
вошедшим (как трудно играть комедию… ах, кто мне сегодня говорил о комедии?). Впереди был S — мрачно, молча, быстро высверливая глазами колодцы во мне, в моем кресле, во вздрагивающих у меня под
рукой листках. Потом на секунду — какие-то знакомые, ежедневные лица на пороге, и вот от них отделилось одно — раздувающиеся, розово-коричневые жабры…
Когда ему за утренним чаем А.М. Пазухин,
вошедший с рукописью в
руках и газетой «Жизнь», подал заметку о безграмотной редакции, Н.И. Пастухов, уже заранее прочитавший газету, показал ему кукиш и сказал...
Увидав Панскую и желая заработать «на чай», Дементий пытается снять ротонду селедочными
руками, но случайно
вошедший один из главных сотрудников К.М. Даниленко, еще совсем юный, выручает и проводит Панскую в кабинет редактора.
Вошедшего Виргинского испугался, и только что тот заговорил, вдруг замахал из-под одеяла
руками, умоляя оставить его в покое.
— Она, — ответил сенатор и, обратив все свое внимание на
вошедшего с дочерью губернского предводителя, рассыпался перед ним в любезностях, на которые Крапчик отвечал довольно сухо; мало того: он, взяв с несколько армейскою грубостью графа под
руку, отвел его в сторону и проговорил...
Годунов, посланный вперед приготовить государю торжественный прием, исполнив свое поручение, сидел у себя в брусяной избе, облокотясь на дубовый стол, подперши
рукою голову. Он размышлял о случившемся в эти последние дни, о казни, от которой удалось ему уклониться, о загадочном нраве грозного царя и о способах сохранить его милость, не участвуя в делах опричнины, как
вошедший слуга доложил, что у крыльца дожидается князь Никита Романович Серебряный.
Митенька сконфузился; он, конечно, был в состоянии очень хорошо объяснить, почему он так думает, но такое объяснение могло бы обидеть прочих дам, из которых каждая, без сомнения, мнила себя царицей общества. Поэтому он только мял в ответ губами. К счастию, на этой скользкой стезе он был выручен
вошедшим официантом, который провозгласил, что подано кушать. Татьяна Михайловна подала Митеньке
руку. Процессия двинулась.
Вошедший обратился с просьбой о благословении и к дьякону. Дьякон извинился. Пришлец распрямился и, не говоря более ни одного слова, отошел к печке. Здесь, как обтянутый черною эмалью, стоял он, по-наполеоновски скрестя
руки, с рыжеватой шляпой у груди, и то жался, то распрямлялся, поднимал вверх голову и вдруг опускал ее, ворошил длинным, вниз направленным, польским усом и заворачивался в сторону.
Услышав необычайный шум и увидя
вошедших людей, он молча перекрестился и закрыл
рукою глаза.
Доктор, только что прервавший на минуту перевязку раненых и изувеченных людей, умывал
руки под медным рукомойником. Фельдшер стоял рядом и держал полотенце. Увидев
вошедшего Боброва, доктор попятился назад от изумления.
— И полноте! на что это? Я могу еще владеть саблею. Благодаря бога, правая
рука моя цела; не бойтесь, она найдет еще дорогу к сердцу каждого француза. Ну что? — продолжал Рославлев, обращаясь к
вошедшему Егору. — Что лошади?
Еще несколько мгновений, и в комнатке сквозь окно я увидел оживленное движение встречи. Соколов, сутулый, широкоплечий брюнет, размашисто поднялся со стула и обнял
вошедшую. Из соседней комнаты выбежала его жена и, отряхивая назад свои жидкие волосы, повисла у нее на шее. Серяков, молодой студент из кружка, к которому прежде принадлежал и я, сначала немного нерешительно подал
руку, но потом лицо его расцвело улыбкой, и он тоже поцеловался с девушкой.
Так точно думал и Истомин. Самодовольный, как дьявол, только что заманивший странника с торной дороги в пучину, под мельничные колеса, художник стоял, небрежно опершись
руками о притолки в дверях, которые вели в магазин из залы, и с фамильярностью самого близкого, семейного человека проговорил
вошедшей Софье Карловне...
Таинственный человек остановился прямо против дверей квартиры господина Голядкина, стукнул, и (что, впрочем, удивило бы в другое время господина Голядкина) Петрушка, словно ждал и спать не ложился, тотчас отворил дверь и пошел за
вошедшим человеком со свечою в
руках.
Книжка выпала у него из
рук; он сел на кровать и устремил глаза на
вошедших.
Это предложение сделал Грузов,
вошедший в класс с небольшим ящичком в
руках. Все сразу затихли и повернули к нему головы. Грузов вертел ящик перед глазами сидевших в первом ряду и продолжал кричать тоном аукциониста...
Он уже успел объявить себя несостоятельным три раза и три раза рассчитывался с кредиторами по семнадцать копеек за рубль, — эти семнадцать копеек сделались чем-то вроде таксы для следующих купеческих банкротств,
вошедших в Загорье, с легкой
руки Илюшки, в моду.
Проснувшись и нечаянно взглянув в зеркало, видит он: нос! хвать
рукою — точно нос! «Эге!» — сказал Ковалев и в радости чуть не дернул по всей комнате босиком тропака, но
вошедший Иван помешал.
Кое-как, хлопаньем по воздуху носовыми платками и другими средствами, успокоили разъярившихся собачонок, а одну из них, самую старую и самую злую,
вошедшая девка принуждена была вытащить из-под скамейки и унести в спальню, причем потерпела укушение в правую
руку.
— А, это вы? Очень рад! — обрадовался
вошедший и стал искать в потемках
руку доктора, нашел ее и крепко стиснул в своих
руках. — Очень… очень рад! Мы с вами знакомы!.. Я — Абогин… имел удовольствие видеть вас летом у Гнучева. Очень рад, что застал… Бога ради, не откажите поехать сейчас со мной… У меня опасно заболела жена… И экипаж со мной…
Но только что взглянул Колышкин на
вошедшего Алексея, так и покатился со смеху, схватившись за живот обеими
руками.
Бледное лицо Насти багрецом подернуло. Встала она с места и, опираясь о стол
рукою, робко глядела на
вошедшего. А он все стоит у притолоки, глядит не наглядится на красавицу.
Не отвечая словами на вопрос игуменьи, Иван Григорьич с Аграфеной Петровной прежде обряд исполнили. Сотворили пред Манефой уставные метания [Метание — слово греческое,
вошедшее в русский церковный обиход, особенно соблюдается старообрядцами. Это малый земной поклон. Для исполнения его становятся на колени, кланяются, но не челом до земли, а только
руками касаясь положенного впереди подручника, а за неимением его — полы своего платья, по полу постланной.], набожно вполголоса приговаривая...
Катерина Астафьевна, воззрясь в темноту, вдруг позабыла всякую осторожность, требуемую близостью больного и, отчаянно взвизгнув, кинулась вперед, обхватила
вошедшую темную массу
руками и замерла на ней.
— Что ты делаешь, проклятое семя? — вскричала женщина,
вошедшая в избу так тихо, как тень вечерняя. Взглянув на пришедшую, мальчик обомлел и выпустил камень из
рук.
Письмо, которое он писал к Мариорице, было орошено слезами, так что по нем сделались пятна. Но лишь только начертал он несколько строк, как стукнули в дверь. Он спешил утереть слезы и бросить письмо под кипу бумаг;
рука, дрожащая от страха, отперла дверь.
Вошедший слуга доложил, что его превосходительство желают видеть граф Сумин-Купшин, Перокин и Щурхов. Тысячу проклятий их безвременному посещению! Политика и дружба для него теперь гости хуже, чем татары для бывалой Руси. Однако ж велено просить друзей.
Гриша Камышов,
вошедший в комнату, с ласковой улыбкой пожал сзади
руку Лельки выше локтя и весело сказал...
— Добро пожаловать, господин обер-кригскомиссар, — произнес важно и ласково фельдмаршал, обратившись к
вошедшему с сыном его; махнул
рукою последнему, чтоб он удалился, а гостю показал другою место на складных креслах, неподалеку от себя и подле стола. — Вести от вашего приятеля! Адрес на ваше имя, — продолжал он, подавая Паткулю сверток бумаг, полученный через маленького вестника.
— Вот что, — отдал приказание
вошедшему Семен Иоаникиевич, — отведи ты Ивану Ивановичу, — он
рукой указал на Ивана Кольцо, — с его молодцами горницы, напои, накорми, угости гостей досыта. А завтра мы с тобой, добрый молодец, порешим это дело неповоротливо.
— Уф, устал, братец, — отвечал
вошедший, пожимая
руку «аптекарю». — Жид-то мой поручил мне набрать труппу для своего театра… Денег-то на расход много не дает, а изволь ему представить звезд первой величины!.. Такая уж у него замашка… Ну, вот я и гоняюсь с утра до поздней ночи в поисках за петербургскими звездами, а их и днем с огнем не сыщешь… Дай-ка рюмку водки, «двухспальную», да закусить что по острее.
Александра Яковлевна Гаринова сидела с книгой в
руках на задней террасе шестовского дома, когда до нее донесся шум подъехавшего к крыльцу экипажа, а через несколько минут
вошедший на террасу лакей доложил ей о прибытии Николая Леопольдовича Гиршфельда, за которым была послана на станцию, по его телеграмме, коляска.
Ее думы прервал
вошедший Аким, с большим белым картоном в
руках.
Эту нежную сцену прервала
вошедшая графиня, у которой Савин с чувством почти сыновьего почтения поцеловал
руку, и получил от нее ответный поцелуй в лоб.
Этот отрывистый разговор происходил в день самоубийства князя в одном из комфортабельных номеров «Hotel des Anglais» между
вошедшим в номер мужчиной, среднего роста, лет тридцати пяти, с добродушным чисто русским лицом, невольно вызывавшим симпатию, с грустным выражением добрых серых глаз, в которых светился недюжинный ум, и молодой женщиной, светлой шатенкой, лет двадцати пяти, сидевшей в глубоком кресле с французской книжкой в
руках.
Граф Аракчеев, по-прежнему, не спуская взгляда с циферблата часов и не поворачивая головы к
вошедшему, слегка приподнял
руку и ткнул молча пальцем в этот циферблат.
— Это сказки, подполковник, — рассмеялся Густав Бирон. Видя, однако, что Манштейн продолжает крепко держать его за
руки, начал вырываться, но
вошедшая в эту минуту команда, позванная Манштейном, кинулась на Густава, который продолжал отбиваться и звать к себе на помощь.