Неточные совпадения
Все уже разошлись; одна свеча горит в гостиной; maman сказала, что она сама разбудит меня; это она присела на кресло, на котором я сплю, своей чудесной нежной ручкой
провела по моим волосам, и над
ухом моим звучит милый знакомый голос...
Климу хотелось отстегнуть ремень и хлестнуть по лицу девушки, все еще красному и потному. Но он чувствовал себя обессиленным этой глупой сценой и тоже покрасневшим от обиды, от стыда, с плеч до
ушей. Он ушел, не взглянув на Маргариту, не сказав ей ни слова, а она
проводила его укоризненным восклицанием...
«Увяз, любезный друг, по
уши увяз, — думал Обломов,
провожая его глазами. — И слеп, и глух, и нем для всего остального в мире. А выйдет в люди, будет со временем ворочать делами и чинов нахватает… У нас это называется тоже карьерой! А как мало тут человека-то нужно: ума его, воли, чувства — зачем это? Роскошь! И проживет свой век, и не пошевелится в нем многое, многое… А между тем работает с двенадцати до пяти в канцелярии, с восьми до двенадцати дома — несчастный!»
Все, бывало, дергают за
уши Васюкова: «Пошел прочь, дурак, дубина!» — только и слышит он. Лишь Райский глядит на него с умилением, потому только, что Васюков, ни к чему не внимательный, сонный, вялый, даже у всеми любимого русского учителя не выучивший никогда ни одного урока, — каждый день после обеда брал свою скрипку и, положив на нее подбородок,
водил смычком, забывая школу, учителей, щелчки.
Он стал было учиться, сначала на скрипке у Васюкова, — но вот уже неделю
водит смычком взад и вперед: а, с, g, тянет за ним Васюков, а смычок дерет ему
уши. То захватит он две струны разом, то рука дрожит от слабости: — нет! Когда же Васюков играет — точно по маслу рука ходит.
Затем буду опять его издавать и непременно в либеральном и атеистическом направлении, с социалистическим оттенком, с маленьким даже лоском социализма, но держа
ухо востро, то есть, в сущности, держа нашим и вашим и
отводя глаза дуракам.
Обшитая своими чиновными плерезами, Марья Степановна каталась, как шар, по дому с утра до ночи, кричала, шумела, не давала покоя людям, жаловалась на них, делала следствия над горничными, давала тузы и драла за
уши мальчишек,
сводила счеты, бегала на кухню, бегала на конюшню, обмахивала мух, терла ноги, заставляла принимать лекарство.
Отведя гостя в сторону, писарь сказал на
ухо...
Пашенька во-время
отвела его в сторону и прошептала на самое
ухо с милой интимностью...
Продрогнув на снегу, чувствуя, что обморозил
уши, я собрал западни и клетки, перелез через забор в дедов сад и пошел домой, — ворота на улицу были открыты, огромный мужик
сводил со двора тройку лошадей, запряженных в большие крытые сани, лошади густо курились паром, мужик весело посвистывал, — у меня дрогнуло сердце.
Но при этом казалось, что слепой придавал еще какие-то особенные свойства каждому звуку: когда из-под его руки вылетала веселая и яркая нота высокого регистра, он подымал оживленное лицо, будто
провожая кверху эту звонкую летучую ноту. Наоборот, при густом, чуть слышном и глухом дрожании баса он наклонял
ухо; ему казалось, что этот тяжелый тон должен непременно низко раскатиться над землею, рассыпаясь по полу и теряясь в дальних углах.
— Да вы сегодня, кажется, совсем с ума спятили: я буду советоваться с Платоном Васильичем… Ха-ха!.. Для этого я вас и звала сюда!.. Если хотите знать, так Платон Васильич не увидит этого письма, как своих
ушей. Неужели вы не нашли ничего глупее мне посоветовать? Что такое Платон Васильич? — дурак и больше ничего… Да говорите же наконец или убирайтесь, откуда пришли! Меня больше всего
сводит с ума эта особа, которая едет с генералом Блиновым. Заметили, что слово особа подчеркнуто?
— Да года два уже не
возим: скотина по
уши в грязи стоит.
Была пора юнкерам идти в училище. Гости тоже разъезжались. Ольга и Люба
провожали их до передней, которая была освещена слабо. Когда Александров успел надеть и одернуть шинель, он услыхал у самого
уха тихий шепот: «До свидания, господин писатель», — и горящие сухие губы быстро коснулись его щеки, точно клюнули.
— Ну всё равно, у меня в одно
ухо вошло, в другое вышло. Не
провожайте меня, Маврикий Николаевич, я только Земирку звала. Слава богу, еще и сама хожу, а завтра гулять поеду.
— Слышал это я, — сказал Мартын Степаныч,
проведя пальцем у себя за
ухом, которое, кажется, еще больше оттопырилось, — но слышал также и то, что это было делом несчастного случая…
Мартын Степаныч
провел у себя за
ухом и, видимо, постарался перевести известное определение идеи, что она есть абсолютное тожество мысли с предметностью, на более понятный для Аггея Никитича язык.
— Поди,
отвези это письмо… к Людмиле Николаевне… и отдай его ей в руки, — проговорил Егор Егорыч с расстановкой и покраснев в лице до
ушей.
Это был, по-видимому, весьма хилый старик, с лицом совершенно дряблым; на голове у него совсем почти не оказывалось волос, а потому дома, в одиночестве, Мартын Степаныч обыкновенно носил колпак, а при посторонних и в гостях надевал парик; бакенбарды его состояли из каких-то седоватых клочков;
уши Мартын Степаныч имел большие, торчащие, и особенно правое
ухо, что было весьма натурально, ибо Мартын Степаныч всякий раз, когда начинал что-либо соображать или высказывал какую-нибудь тонкую мысль,
проводил у себя пальцем за
ухом.
— Полагаю, что до известной степени можно оправдать… — произнес, опять
проведя у себя за
ухом, Мартын Степаныч, — господин Лябьев сделал это из свойственного всем благородным людям point d'honneur. [чувства чести (франц.).]
— Pressentiment?.. — повторил Мартын Степаныч, начав уже
водить, не отставая, у себя за
ухом. — Pressentiment, видно, многое ведает, чего не ведает ум…
Что касается до самого Аггея Никитича, то он, побеседовав с Сусанной Николаевной, впал в некоторую задумчивость. Его мучило желание, чтобы разговор поскорее коснулся масонства или чего-либо другого возвышенного; но — увы! — его ожидания и желания не осуществились, а напротив, беседа перешла на весьма житейский предмет. Мартын Степаныч, заметно вспомнив что-то важное и
проведя, по своей привычке, у себя за
ухом, сказал...
Мартын Степаныч
провел у себя при этом за
ухом.
—
Отвести их в острог, говорит, я с ними потом; ну, а ты оставайся, — это мне то есть говорит. — Пошел сюда, садись! — Смотрю: стол, бумага, перо. Думаю: «Чего ж он это ладит делать?» — Садись, говорит, на стул, бери перо, пиши! — а сам схватил меня за
ухо, да и тянет. Я смотрю на него, как черт на попа: «Не умею, говорю, ваше высокоблагородие». — Пиши!
Вот, громко чавкая, сидит Дроздов за обедом, усы попадают ему в рот, он вытаскивает их оттуда пальцами,
отводит к
ушам и певуче, возвышенно говорит...
— Ты не бойся! — глумится он. — Я не до смерти тебя, я те нос на
ухо посажу, только и всего дела! Ты
води руками, будто тесто месишь али мух ловишь, а я подожду, пока не озяб. Экой у тебя кулак-от! С полпуда, чай, весу? Каково-то будет жене твоей!
— Был, сударыня, был-с! — продолжает он с увлечением и вытягиваясь во весь рост. — Встречали-с! Провожали-с! Шагу по улице не делал, чтобы квартальный впереди народ не разгонял-с! Без стерляжьей
ухи за стол не саживался-с! А что насчет этих помпадурш-с…
Знакомые моих хозяев появлялись с приветствиями, шептали им на
ухо или, таинственно
отведя их для секретной беседы, составляли беспокойный фон, на котором мелькал дождь конфетти, сыпавшийся из хорошеньких ручек.
Он приглашал открыть карты. Одновременно с звуком его слов мое сознание, вдруг выйдя из круга игры, наполнилось повелительной тишиной, и я услышал особенный женский голос, сказавший с ударением: «Бегущая по волнам». Это было как звонок ночью. Но более ничего не было слышно, кроме шума в
ушах, поднявшегося от резких ударов сердца, да треска карт, по ребру которых
провел пальцами доктор Филатр.
Когда он совершенно пришел в себя, ему показалось, что он вынес тяжкую, долгую болезнь; он чувствовал слабость в ногах, усталь, шум в
ушах;
провел раза два рукою по голове, как будто щупая, тут ли она; ему было холодно, он был бледен как полотно; пошел в спальню, выслал человека и бросился на диван, совсем одетый…
А.И. Погонин, человек общества, хороший знакомый губернатора, хлопотал об Инсарском, и нам командир батальона, сам ли или по губернаторской просьбе, разрешил не ночевать в казармах, играть в театре, только к 6 часам утра обязательно являться на ученье и до 6 вечера
проводить день в казармах. Дней через пять Инсарский заболел и его отправили в госпиталь — у него сделалась течь из
уха.
Бывало, день-деньской сидит он над мальчиком и дует ему над
ухом в самодельную берестовую дудку или же
возит его в тележке собственного изделия, которая имела свойство производить такой писк, что, как только Аким тронется с нею, бывало, по улице, все деревенские собаки словно взбесятся: вытянут шеи и начнут выть.
Да и сам Грызунов почти не отходит от Ноздрева, так что я начинаю подозревать, уж не он ли скрывается под псевдонимом"Не верьте мне", подписанным под блестящими экономическими статьями, украшающими"Помои". По крайней мере, не успел я порядком осмотреться, как Грызунов
отвел меня в сторону и шепнул на
ухо...
— Потому что… (Елпидифор Мартыныч начал это говорить Миклакову почти на
ухо)… потому что в самый день смерти пришли было арестовать ее: такую, говорят, с разными заграничными революционерами переписку
завела, что страсть!
Я пришел на конгресс первый, но едва успел углубиться в чтение"Полицейских ведомостей", как услышал прямо у своего
уха жужжание мухи. Отмахнулся рукой один раз, отмахнулся в другой; наконец, поднял голову… о, чудо! передо мной стоял Веретьев! Веретьев, с которым я
провел столько приятных минут в"Затишье"!
Кроме одного здешнего купца Сандерса, никто его не знает, и генерал Рапп стал было сомневаться, точно ли он итальянской купец; но когда его привели при мне к генералу, то все ответы его были так ясны, так положительны; он стал говорить с одним итальянским офицером таким чистым флорентийским наречием, описал ему с такою подробностию свой дом и родственные свои связи, что добрый Рапп решился было выпустить его из-под ареста; но генерал Дерикур пошептал ему что-то на
ухо, и купца
отвели опять в тюрьму.
Это и были последние напутственные слова бедной хохлатке. Она вдруг кувырнулась на бок, беспомощно потыкала клювом в пыль и
завела глаза. Потом повернулась на спину, обе ноги задрала кверху и осталась неподвижной. Басом заплакала Матрешка, расплескав чашку, и сама попадья — председатель артели, а гостья наклонилась к ее
уху и зашептала...
— Войдите, — повторил нежно тот же спокойный голос, и мы очутились в комнате. Между окном и столом стоял человек в нижней рубашке и полосатых брюках, — человек так себе, среднего роста, не слабый, по-видимому, с темными гладкими волосами, толстой шеей и перебитым носом, конец которого торчал как сучок. Ему было лет тридцать. Он
заводил карманные часы, а теперь приложил их к
уху.
Не заметила Настя, как
завела песню и как ее кончила. Но только что умолк ее голос, на лугу с самого берега Гостомли заслышалась другая песня. Настя сначала думала, что ей это показалось, но она узнала знакомый голос и, обернувшись
ухом к лугу, слушала. А Степан пел...
Артамонов
провёл ладонью по лицу, по бороде, холодными пальцами пощупал
ухо, осмотрелся.
И вот я заснул: отлично помню эту ночь — 29 ноября, я проснулся от грохота в двери. Минут пять спустя я, надевая брюки, не
сводил молящих глаз с божественных книг оперативной хирургии. Я слышал скрип полозьев во дворе:
уши мои стали необычайно чуткими. Вышло, пожалуй, еще страшнее, чем грыжа, чем поперечное положение младенца: привезли ко мне в Никольский пункт-больницу в одиннадцать часов ночи девочку. Сиделка глухо сказала...
Бенни сконфузился: его за это постыдили и
завели с ним срамной разговор. Он ушел, со слезами на глазах, в другую комнату, сел над столом и закрыл ладонями
уши. К нему подошла вся компания и хватила над ним...
Нет, лучше за одно
ухо и за
ухо проведу его по всей комнате.
Аксинья вошла в долю с Хрымиными, и их фабрика теперь называется так: «Хрымины Младшие и K°». Открыли около станции трактир, и уже играют на дорогой гармонике не на фабрике, а в этом трактире, и сюда часто ходит начальник почтового отделения, который тоже
завел какую-то торговлю, и начальник станции тоже. Глухому Степану Хрымины Младшие подарили золотые часы, и он то и дело вынимает их из кармана и подносит к
уху.
И Веретьев громко свистнул. Заяц тотчас присел, повел
ушами, поджал передние лапки, выпрямился, пожевал, пожевал, понюхал воздух и опять пожевал. Веретьев проворно сел на корточки, наподобие зайца, и стал
водить носом, нюхать и жевать, как он. Заяц
провел раза два лапками по мордочке, встряхнулся — они, должно быть, были мокры от росы, — уставил
уши и покатил дальше. Веретьев потер себя руками по щекам и также встряхнулся… Марья Павловна не выдержала и засмеялась.
— Семьдесят рублев, — отвечали равнодушно и как бы из милости рыженькие спутники Антона,
отводя его в сторону и принимаясь нашептывать ему на
ухо.
— Уйди, старик, а то я тебя за
ухо возьму и сам прочь
отведу!
Наступило время батеньке и маменьке узнать радость и от третьего сына своего, о котором даже сам пан Кнышевский решительно сказал, что он не имеет ни в чем таланта. И так пан Кнышевский преостроумно все распорядил: избрал самые трудные псалмы и,
заведя меня и своего дьяченка, скрытно от всех, на ток (гумно) в клуне (риге), учил нас вырабатывать все гагаканья… О, да и досталось же моим
ушам!
С добрым человеком поговорил, сам его даже
проводил и посоветовал, а одному-другому пьяному
ухо надрал, да будошникову жену, которая под коров колдовать ходила, в кутузку запер, а наутро явился к городничему с докладом, что видит себе в деле одну помеху в будошниках.
Но бывало, что я и хлеб-соль с ними
водил, и на свадьбах у них бывал, и мацу, и гугель, и аманово
ухо у них ел, а к чаю их булки с чернушкой и теперь предпочитаю непропеченной сайке, но того, что с ними теперь хотят сделать, — этого я не понимаю.