Неточные совпадения
«Что может
внести в жизнь вот такой хитренький, полуграмотный человечишка? Он — авторитет артели, он тоже своего рода «объясняющий господин». Строит
дома для других, — интересно: есть ли у него свой
дом? Вообще — «объясняющие господа» существуют для других
в качестве «учителей жизни». Разумеется, это не всегда паразитизм, но всегда — насилие, ради какого-нибудь Христа, ради системы фраз».
— Ну, давай как есть. Мои чемодан
внеси в гостиную; я у вас остановлюсь. Я сейчас оденусь, и ты будь готов, Илья. Мы пообедаем где-нибудь на ходу, потом поедем
дома в два, три, и…
Наконец, большая часть вступает
в брак, как берут имение, наслаждаются его существенными выгодами: жена
вносит лучший порядок
в дом — она хозяйка, мать, наставница детей; а на любовь смотрят, как практический хозяин смотрит на местоположение имения, то есть сразу привыкает и потом не замечает его никогда.
И на Выборгской стороне,
в доме вдовы Пшеницыной, хотя дни и ночи текут мирно, не
внося буйных и внезапных перемен
в однообразную жизнь, хотя четыре времени года повторили свои отправления, как
в прошедшем году, но жизнь все-таки не останавливалась, все менялась
в своих явлениях, но менялась с такою медленною постепенностью, с какою происходят геологические видоизменения нашей планеты: там потихоньку осыпается гора, здесь целые века море наносит ил или отступает от берега и образует приращение почвы.
— Да, а ребятишек бросила
дома — они ползают с курами, поросятами, и если нет какой-нибудь дряхлой бабушки
дома, то жизнь их каждую минуту висит на волоске: от злой собаки, от проезжей телеги, от дождевой лужи… А муж ее бьется тут же,
в бороздах на пашне, или тянется с обозом
в трескучий мороз, чтоб добыть хлеба, буквально хлеба — утолить голод с семьей, и, между прочим,
внести в контору пять или десять рублей, которые потом приносят вам на подносе… Вы этого не знаете: «вам дела нет», говорите вы…
Действительно,
дом строился огромный и
в каком-то сложном, необыкновенном стиле. Прочные леса из больших сосновых бревен, схваченные железными скрепами, окружали воздвигаемую постройку и отделяли ее от улицы тесовой оградой. По подмостям лесов сновали, как муравьи, забрызганные известью рабочие: одни клали, другие тесали камень, третьи вверх
вносили тяжелые и вниз пустые носилки и кадушки.
Они уже
вносили с собой новую струю
в жизнь бахаревского
дома; одно их присутствие говорило о другой жизни.
Имя Надежды Васильевны больше не произносилось
в бахаревском
доме, точно оно могло
внести с собой какую-то заразу.
Это «гнездо»
вносило совершенно особенную струю
в гуляевский
дом.
Возвратившись из второго побега, Сатир опять
внес в церковь хороший вклад, но прожил
дома еще менее прежнего и снова исчез. После этого об нем подали
в земский суд явку и затем перестали думать.
В другие дни недели купцы обедали у себя
дома,
в Замоскворечье и на Таганке, где их ожидала супруга за самоваром и подавался обед, то постный, то скоромный, но всегда жирный — произведение старой кухарки, не любившей
вносить новшества
в меню, раз установленное ею много лет назад.
Дня через два, когда Долгоруков отсутствовал, у подъезда
дома остановилась подвода с сундуками и чемоданами, следом за ней
в карете приехал лорд со своим секретарем-англичанином и приказал
вносить вещи прямо
в кабинет князя…
Дома его
в избу не вдруг
внесли, а сначала долго оттирали снегом, а он весь был талый.
Начальник губернии, очень хорошо знавший расположение
дома, тоже побежал за ней — и они там что-то долго оставались. Наконец сам m-r Пиколов взял загашенные свечи, сходил с ними
в зало и
внес их
в гостиную: он знал, когда это надо было сделать.
Сверстов побежал за женой и только что не на руках
внес свою gnadige Frau на лестницу.
В дворне тем временем узналось о приезде гостей, и вся горничная прислуга разом набежала
в дом. Огонь засветился во всех почти комнатах. Сверстов, представляя жену Егору Егорычу, ничего не сказал, а только указал на нее рукою. Марфин,
в свою очередь, поспешил пододвинуть gnadige Frau кресло, на которое она села, будучи весьма довольна такою любезностью хозяина.
На другой день
в одиннадцать часов Артасьев, конечно, приехал к губернскому предводителю, жившему
в огромном
доме Петра Григорьича, за который он хоть и должен был платить тысячу рублей
в год, но еще
в продолжение двух лет ни копейки не
внес в уплату сей суммы, и здесь я считаю нужным довести до сведения читателя, что сей преемник Крапчика являл совершенную противоположность своему предшественнику.
В доме все было необъяснимо странно и смешно: ход из кухни
в столовую лежал через единственный
в квартире маленький, узкий клозет; через него
вносили в столовую самовары и кушанье, он был предметом веселых шуток и — часто — источником смешных недоразумений. На моей обязанности лежало наливать воду
в бак клозета, а спал я
в кухне, против его двери и у дверей на парадное крыльцо: голове было жарко от кухонной печи,
в ноги дуло с крыльца; ложась спать, я собирал все половики и складывал их на ноги себе.
Запорожец соскочил с коня, при помощи Алексея положил Юрия на лошадь, вывез из тесноты и, доехав до Арбатских ворот,
внес в один мещанский
дом, который менее других показался ему разоренным.
Будь вы сто раз джентльменом и тайным советником, но если у вас есть дочь, то вы ничем не гарантированы от того мещанства, которое часто
вносят в ваш
дом и
в ваше настроение ухаживания, сватовство и свадьба.
Только
дома, когда
внесли щуку
в комнату, положили на рогожу и окружили свечами, чтобы лучше разглядеть, — я опомнился и вполне предался шумной радости молодого рыбака.
Жена Мартына Петровича была собой тщедушна, он, говорят, на ладони
внес ее к себе
в дом, и пожила она с ним недолго; однако родила ему двух дочерей.
На том же богатом ковре, на котором боярышня совершала свое путешествие, ее
в торжественном безмолвии
внесли в плодомасовский
дом; положили на чистое ложе, поставленное среди просторного светлого покоя, и окружили это ложе спящей красавицы целым роем прислужниц, получивших строгий наказ беречь ее пробуждение и предупреждать ее желания.
С этим новым, открывшимся во мне, талантом прибыл я
в дом, привезя с собою и гусли, ставшие моею собственностью чрез мену на одну вещь из одеяния. Хорошо. Вот я, не говоря ничего, и
внес их
в маменькину опочивальню. Они подумали, что это сундучок, так, ничего — и ничего себе… Но надобно было видеть их изумление и, наконец, радость, восторг, исступление, когда я, открыв гусли, начал делать по струнам переборы, дабы показать, что я нечто на гуслях играю.
Мне приходило на мысль пригласить к себе соседей-помещиков и предложить им организовать у меня
в доме что-нибудь вроде комитета или центра, куда бы стекались все пожертвования и откуда по всему уезду давались бы пособия и распоряжения; такая организация, допускавшая частные совещания и широкий свободный контроль, вполне отвечала моим взглядам; но я воображал закуски, обеды, ужины и тот шум, праздность, говорливость и дурной тон, какие неминуемо
внесла бы
в мой
дом эта пестрая уездная компания, и спешил отказаться от своей мысли.
Г-жа Мендель вошла
в комнату на цыпочках, и мне казалось, что она озабочена и испугана. Я успел только поздороваться с Симхой, как пришел доктор. Это был маленький человечек
в золотых очках, с подпрыгивающей, будто танцующей походкой. Он спросил о здоровьи развязно, с той деланной свободой, какой доктора стараются
внести в комнату больного уверенность и бодрость. Но маленькие глазки за золотыми очками бегали вопросительно и тревожно… Вообще
в доме Менделей чувствовалась тревога и напряжение…
Мы
внесли батюшку
в дом, лицо у него посинело, я тер его руки, вспрыскивал водой, мне казалось, что он хрипит, я уложил его на постель и побежал за пьяным портным; на этот раз он еще был довольно трезв, схватил ланцет, бинт и побежал со мною. Раза три просек руку, кровь не идет… я стоял ни живой ни мертвый; портной вынул табакерку, понюхал, потом начал грязным платком обтирать инструмент.
Подходят к
дому. На лестнице, так же как и по всему пути слона, до самой столовой, все двери растворены настежь, для чего приходилось отбивать молотком дверные щеколды. Точно так же делалось однажды, когда
в дом вносили большую чудотворную икону.
У него было бы больше, но на одном уроке у купца опять недодали десяти рублей, хотя обещались заплатить, а кроме того, пятнадцать рублей он дал Райко, который почти ничего не получал из
дому и содержался на деньги товарищей: за его долю
в квартире плату
вносил Ванька Костюрин.
— Выкинь, выкинь!.. Ах ты, старый греховодник!.. Ах ты, окаянный!.. Выбрось сейчас же, да вымой руки-то!.. Ишь каку погань привез?.. Это что?.. Четвероконечный!.. А?.. Не видал?.. Где глаза-то были?.. Чтобы духу его
в нашем
доме не было… Еретицкими яйцами христосоваться вздумал!.. Разве можно их
в моленну
внести?.. Выбрось, сейчас же выкинь на двор!.. Эк обмиршился, эк до чего дошел.
Отдашь за меня Марью Гавриловну, сегодня ж ей
дом и пятьдесят тысяч
в опекунский совет на ее имя
внесу…
С младенческой колыбели до брачного венца никогда почти не знавала она ни бед, ни печалей, а приняв венец, рай
в мужнин
дом внесла и царила
в нем.
В дом Господен
вносить их не подобает…
— Три завода, четыре
дома, акции каждодневно обрезают, — прошептала Анна Ивановна, у которой находилось теперь
в кассе ровно пятьсот шестьдесят рублей, так как четыре рубля она
внесла на днях.
Подходя к
дому, Абрам поблагодарил тетку Арину за квас и беспокойство, сказал было, что парнишка его ношу
в избу к нему
внесет, но Арина и слушать того не захотела.
Она и её мучители были уже
дома. Петька
внес её
в жилое помещение, находившееся при цирке, где они поселились на время их приезда
в большой город, и тяжело, как вязанку дров, бросил её на пол.
В тот же миг перед ней мелькнуло искаженное гневом лицо хозяина. Плетка со свистом взвилась над ней… Тася
в ужасе закрыла лицо руками.
И так, ничего не знающий, некультурный, очень умный и необыкновенно важный, косой от зависти, с громадной печенкой, желтый, серый, плешивый, брожу я по Москве из
дому в дом, задаю тон жизни и всюду
вношу что-то желтое, серое, плешивое…
Если не
внесете — сгною
в подвале!» — Он обратился к Кате: — Ну, объясните мне: вклады конфискованы, продавать вещи запрещено,
дом теперь не мой, — откуда же прикажете достать денег?
— Светские барышни! — презрительно щурится им вслед Боб, и все его благодушие большого, длинного ребенка исчезает куда-то. — И к чему пошли на сцену, спрашивается?! Сидели бы
дома — тепло и не дует. Тут есть нечего, последние гроши за учение
внести надо, а они
в шелках и
в бархатах, на собственных пролетках разъезжают!
И сами офицеры, идя вверх по мягкой лестнице и слушая его, чувствовали, что они приглашены
в этот
дом только потому, что было бы неловко не пригласить их, и при виде лакеев, которые спешили зажигать огни внизу у входа и наверху
в передней, им стало казаться, что они
внесли с собою
в этот
дом беспокойство и тревогу.
Татьяна Петровна поправлялась — это
вносило радость
в сердце не только Бориса Ивановича, но и всех окружающих молодую девушку, начиная с Марьи Петровны и Гладких и кончая последним работником высокого
дома. Все домашние буквально обожали ее.
Алексей Александрович
в их
доме, как и всюду,
вносил особое оживление и веселость. С ним вместе врывалась
в дом, если можно так выразиться, струя клокочущей петербургской жизни.
В дом внесли великолепный дубовый гроб, прибыло не только приходское духовенство, но и из кремлевских соборов. Панихиды служились два раза
в день и на них съезжались все знатные и властные лица Москвы, похороны были торжественны и богаты; «колдуна», «кудесника», «масона» и «оборотня», к великому удивлению соседей, похоронили на кладбище Донского монастыря, после отпевания
в церкви святого мученика Власия, что
в Старой Конюшен ной.
— Нет, именно мне хотелось бы самому
внести радость
в тот
дом, куда я
внес печаль и горе… Не откажите…
Водворясь
в родном
доме, Тони не только не расстроила гармонии
в мирной жизни двух братьев и своей Крошки Доррит, но
внесла еще
в эту гармонию новые, живые звуки, которых
в ней недоставало.
При этих чтениях присутствовала и Зоя Никитишна, к которой, к слову сказать, Ольга Николаевна и Агния Павловна успели очень быстро и сильно привязаться. Она
внесла относительную жизнь
в осиротелый после отъезда молодого Хрущева
дом Хвостовой.
Я вас
внес в этот
дом на моих руках, как похититель украденное сокровище, я вас спрятал от всех глаз, шаг за шагом я вас оспаривал у смерти, и вдруг я сделал роковое открытие: я с ужасом понял, что служа вам, заботясь о вас, спасая вас, графиня, я только служил моей любви.
Прошедшие четыре года
внесли много перемен
в дом Ольги Николаевны Хвостовой.
Жизнь ее протекала
в родительском
доме с поражающим однообразием: сегодня было совершенно похоже на завтра, и ни один день не
вносил ничего нового
в сумму пережитых впечатлений.
Смерть мужа не поразила Ольгу Николаевну своею неожиданностью — он уже с год, как был прикован к постели, и месяца три его смерти ожидали со дня на день — и не
внесла какое-либо изменение
в домашний режим, так как не только во время тяжкой болезни Валериана Павловича, но и ранее, с первого дня их брака, Ольга Николаевна была
в доме единственной полновластной хозяйкой, слову которой безусловно повиновались все домашние, начиная с самого хозяина
дома и кончая последним «казачком» их многочисленной дворни.
— Он отдает эту усадьбу за бесценок, а сам уже находится
в Александро-Невском монастыре послушником.
В виде вклада он отдал все имевшиеся у него деньги и те, которые выручил от продажи
дома на Васильевском острове. Покупную цену за эту дачу тоже, по его желанию, надо будет
внести в монастырскую казну.