Неточные совпадения
— Я советую тебе, друг мой, съездить с визитом к губернатору, — сказал он Аркадию, — ты понимаешь, я тебе это советую не потому, чтоб я придерживался старинных понятий о необходимости ездить к
властям на поклон, а просто потому, что губернатор порядочный человек; притом же ты, вероятно, желаешь познакомиться с здешним
обществом… ведь ты не медведь, надеюсь? А он послезавтра дает большой бал.
«Если я хочу быть искренним с самим собою — я должен признать себя плохим демократом, — соображал Самгин. — Демос — чернь,
власть ее греки называли охлократией. Служить народу — значит руководить народом. Не иначе. Индивидуалист, я должен признать законным и естественным только иерархический, аристократический строй
общества».
— Наши Аристотели из газет и журналов, маленькие деспоты и насильники, почти обоготворяют
общество, требуя, чтоб я безоговорочно признала его право
власти надо мной, — слышал Самгин.
— Господа присяжные заседатели, — продолжал между тем, грациозно извиваясь тонкой талией, товарищ прокурора, — в вашей
власти судьба этих лиц, но в вашей же
власти отчасти и судьба
общества, на которое вы влияете своим приговором. Вы вникните в значение этого преступления, в опасность, представляемую
обществу от таких патологических, так сказать, индивидуумов, какова Маслова, и оградите его от заражения, оградите невинные, крепкие элементы этого
общества от заражения и часто погибели.
Четвертый разряд составляли люди, потому только зачисленные в преступники, что они стояли нравственно выше среднего уровня
общества. Таковы были сектанты, таковы были поляки, черкесы, бунтовавшие за свою независимость, таковы были и политические преступники — социалисты и стачечники, осужденные за сопротивление
властям. Процент таких людей, самых лучших
обществ, по наблюдению Нехлюдова, был очень большой.
В жизни государств и
обществ таковы: миф монархии — о суверенитете
власти монарха, миф о демократии — о суверенитете
власти народа (volonté génerale), миф коммунизма — о суверенитете
власти пролетариата.
И Бог не походит ни на силу природы, ни на
власть в
обществе и государстве.
Только в наше время техника приобретает детерминирующую
власть над человеком и человеческими
обществами и возникает тип технической цивилизации.
Противоречивость марксизма отчасти связана с тем, что он есть не только борьба против капиталистической индустрии, но и жертва его, жертва той
власти экономики над человеческой жизнью, которую мы видим в
обществах XIX и XX века.
Она в ярких красках описывала положение актрис, танцовщиц, которые не подчиняются мужчинам в любви, а господствуют над ними: «это самое лучшее положение в свете для женщины, кроме того положения, когда к такой же независимости и
власти еще присоединяется со стороны
общества формальное признание законности такого положения, то есть, когда муж относится к жене как поклонник актрисы к актрисе».
И я всю жизнь проповедовал восстание против
власти необходимости природы и
общества.
Всякое государственное учреждение представлялось мне инквизиционным, все представители
власти — истязателями людей, хотя в семейных отношениях, в гостиных светского
общества я встречал этих представителей
власти как людей часто добродушных и любезных.
Мне никогда не импонировало никакое положение в
обществе, никакой иерархический чин, никакая
власть, никакая историческая массивность.
Но сейчас я остро сознаю, что, в сущности, сочувствую всем великим бунтам истории — бунту Лютера, бунту разума просвещения против авторитета, бунту «природы» у Руссо, бунту французской революции, бунту идеализма против
власти объекта, бунту Маркса против капитализма, бунту Белинского против мирового духа и мировой гармонии, анархическому бунту Бакунина, бунту Л. Толстого против истории и цивилизации, бунту Ницше против разума и морали, бунту Ибсена против
общества, и самое христианство я понимаю как бунт против мира и его закона.
Особенная торжественность акта объяснялась, кажется, тем, что гимназия собиралась щегольнуть перед
властями и
обществом собственным поэтом.
И остается непонятным, откуда личность возьмет силы противопоставить свою свободу
власти природы и
общества,
власти детерминизма.
Условия для развития у нас философии были очень неблагоприятны, философия подвергалась гонению и со стороны
власти, и со стороны
общества, справа и слева.
Масонство было первой свободной самоорганизацией
общества в России, только оно и не было навязано сверху
властью.
Но когда вышел обратный приказ
власти, то
Общество мгновенно изменилось и начало говорить то, что нужно было таким людям, как Магницкий.
Остается вечной истиной, что человек в том лишь случае сохраняет свою высшую ценность, свою свободу и независимость от
власти природы и
общества, если есть Бог и Богочеловечество.
Сомнение в оправданности частной собственности, особенно земельной, сомнение в праве судить и наказывать, обличение зла и неправды всякого государства и
власти, покаяние в своем привилегированном положении, сознание вины перед трудовым народом, отвращение к войне и насилию, мечта о братстве людей — все эти состояния были очень свойственны средней массе русской интеллигенции, они проникли и в высший слой русского
общества, захватили даже часть русского чиновничества.
Всегда было противоположение «мы» — интеллигенция,
общество, народ, освободительное движение и «они» — государство, империя,
власть.
Только христианство антропоцентрично и в принципе своем освобождает человека от
власти космоса и
общества.
И не мог осмыслить человек этой
власти над ним естественного, обожествленного человечества, человеческого
общества, человеческого рода, вечно умирающего и вечно рождающего, беспощадно разбивающего все надежды личности на вечную и совершенную жизнь.
Оно обязано платить, но почему-то не платит; представители другой стороны, ввиду такого явного правонарушения, давно уже обязаны употребить
власть, но почему-то медлят и, мало того, продолжают еще расходовать 150 тысяч в год на охрану доходов
общества, и обе стороны ведут себя так, что трудно сказать, когда будет конец этим ненормальным отношениям.
Посылает он за моими сочленами, увещевает их, представляет гнусность таких мнений, что они оскорбительны для дворянского
общества, что оскорбительны для верховной
власти, нарушая ее законоположения; обещает награждение исполняющим закон, претя мщением не повинующимся оному; и скоро сих слабых судей, не имеющих ни правил в размышлениях, ни крепости духа, преклоняет на прежние их мнения.
Но если в благоучрежденном
обществе нужно, чтобы юноши почитали старцев и неопытность — совершенство, то нет, кажется, нужды
власть родительскую делать беспредельною.
Но что ж претит моей свободе?
Желаньям зрю везде предел;
Возникла обща
власть в народе,
Соборный всех
властей удел.
Ей
общество во всем послушно,
Повсюду с ней единодушно.
Для пользы общей нет препон.
Во
власти всех своей зрю долю,
Свою творю, творя всех волю, —
Вот что есть в
обществе закон.
Если отец в сыне своем видит своего раба и
власть свою ищет в законоположении, если сын почитает отца наследия ради, то какое благо из того
обществу?
И так изобретенное на заключение истины и просвещения в теснейшие пределы, изобретенное недоверяющею властию ко своему могуществу, изобретенное на продолжение невежества и мрака, ныне во дни наук и любомудрия, когда разум отряс несродные ему пути суеверия, когда истина блистает столично паче и паче, когда источник учения протекает до дальнейших отраслей
общества, когда старания правительств стремятся на истребление заблуждений и на отверстие беспреткновенных путей рассудку к истине, — постыдное монашеское изобретение трепещущей
власти принято ныне повсеместно, укоренено и благою приемлется преградою блуждению.
Где ты, о! возлюбленный мой! где ты? Прииди беседовати со мною о великом муже. Прииди, да соплетем венец насадителю российского слова. Пускай другие, раболепствуя
власти, превозносят хвалою силу и могущество. Мы воспоем песнь заслуге к
обществу.
Христианское
общество вначале было смиренно, кротко, скрывалося в пустынях и вертепах, потом усилилось, вознесло главу, устранилось своего пути, вдалося суеверию; в исступлении шло стезею, народам обыкновенною; воздвигло начальника, расширило его
власть, и папа стал всесильный из царей.
Князь, бывший умней и образованней всего остального
общества, лучше других понимал, откуда дует ветер, Калинович мог действительно быть назван представителем той молодой администрации, которая в его время заметно уже начинала пробиваться сквозь толстую кору прежних подьяческих плутней [После слов: «…сквозь толстую кору прежних подьяческих плутней» в рукописи следовало: «…барских авторитетов и генеральских
властей» (стр. 50 об.).].
— Символы наши суть: молоток, изображающий
власть, каковую имеет убеждение над человеческим духом; угломер — символ справедливости, поэтому он же и символ нравственности, влекущий человека к деланию добра; наконец, циркуль — символ круга, образуемого человеческим
обществом вообще и союзом франкмасонов в частности.
К тому же пример, возможность такого своеволия действует и на все
общество заразительно: такая
власть соблазнительна.
Расчет почтмейстерши был не совсем плох: молодая и чудовищно богатая петербургская покровительница пользовалась влиянием в столице и большим почетом от губернских
властей. Во всяком случае она, если бы только захотела, могла бы сделать в пользу наказанного протопопа более, чем кто-либо другой. А захочет ли она? Но для того-то и будут ее просить всем
обществом.
Католический катехизис говорит: L’église est la société de fidèles établie par notre Seigneur Jésus-Christ, répandue sur toute la terre et soumise à l’autorité des pasteurs légitimes, principalement notre Saint Père — le Pape, [Церковь есть
общество верующих, основанное господом нашим Иисусом Христом, распространенное по всей земле и подчиненное
власти законных пастырей и святого нашего отца — папы.] подразумевая под pasteurs légitimes человеческое учреждение, имеющее во главе своей папу и составленное из известных, связанных между собой известной организацией лиц.
Но чем сложнее становились
общества, чем больше они становились, в особенности чем чаще завоевание было причиной соединения людей в
общества, тем чаще личности стремились к достижению своих целей в ущерб общему и тем чаще для ограничения этих непокоряющихся личностей понадобилось употребление
власти, т. е. насилия.
Так что хотя в государстве насилие
власти и менее заметно, чем насилие членов
общества друг над другом, так как оно выражается не борьбой, а покорностью, но насилие тем не менее существует и большей частью в сильнейшей степени, чем прежде.
Люди эти утверждают, что улучшение жизни человеческой происходит не вследствие внутренних усилий отдельных людей сознания, уяснения и исповедания истины, а вследствие постепенного изменения общих внешних условий жизни, и что потому силы каждого отдельного человека должны быть направлены не на сознание и уяснение себе и исповедание истины, а на постепенное изменение в полезном для человечества направлении общих внешних условий жизни, всякое же исповедание отдельным человеком истины, несогласной с существующим порядком, не только не полезно, но вредно, потому что вызывает со стороны
власти стеснения, мешающие этим отдельным людям продолжать их полезную для служения
обществу деятельность.
Изведав опытом, под влиянием христианского воздействия, тщету плодов насилия, люди иногда в одном, иногда через несколько поколений утрачивают те пороки, которые возбуждаются страстью к приобретению
власти и богатства, и, становясь менее жестокими, не удерживают своего положения и вытесняются из
власти другими, менее христианскими, более злыми людьми и возвращаются в низшие по положению, но высшие по нравственности слои
общества, увеличивая собой средний уровень христианского сознания всех людей.
«Для того, чтобы произошел этот процесс охристианения всех людей, чтобы все люди одни за другими перешли от языческого жизнепонимания к христианскому и добровольно отказывались бы от
власти и богатства и никто бы не желал пользоваться ими, нужно, чтобы не только переделались в христианство все те грубые, полудикие, совершенно не способные воспринять христианство и следовать ему, люди, которых всегда много среди каждого христианского
общества, но и все дикие и вообще нехристианские народы, которых еще так много вне его.
Точно так же, т. е. убийством или истязанием, должно было привести в исполнение решение высшей
власти, состоящее в том, чтобы молодой малый, помещик, имеющий 100 тысяч годового дохода, мог получить еще 3000 рублей за лес, мошеннически отнятый им у целого
общества голодных и холодных крестьян, и мог промотать эти деньги в две-три недели в трактирах Москвы, Петербурга или Парижа.
И потому зло насилия, переходя в руки
власти, всегда увеличивается и увеличивается и становится со временем больше, чем то, которое предполагается, что оно уничтожает, между тем как в членах
общества склонность к насилию всё более и более ослабевает и насилие
власти становится всё менее и менее нужным.
И потому сила эта не может хотеть от нас того, что неразумно и невозможно: устроения нашей временной, плотской жизни, жизни
общества или государства. Сила эта требует от нас того, что одно несомненно, и разумно, и возможно: служения царствию божию, т. е. содействия установлению наибольшего единения всего живущего, возможного только в истине, и потому признания открывшейся нам истины и исповедания ее, того самого, что одно всегда в нашей
власти.
Движение вперед человечества совершается не так, что лучшие элементы
общества, захватив
власть, употребляя насилие против тех людей, которые находятся в их
власти, делают их лучшими, как это думают и консерваторы и революционеры, а совершается, во-первых, и главное, тем, что люди все вообще неуклонно и безостановочно, более и более сознательно усваивают христианское жизнепонимание, и, во-вторых, тем, что, даже независимо от сознательной духовной деятельности людей, люди бессознательно, вследствие самого процесса захватывания
власти одними людьми и смены их другими, невольно приводятся к более христианскому отношению к жизни.
Процесс этот совершается так, что худшие элементы
общества, захвативши
власть и находясь в обладании ею, под влиянием отрезвляющего свойства, всегда сопутствующего ей, становясь сами всё менее и менее жестокими, делаются неспособными употреблять жестокие формы насилия и вследствие того уступают свое место другим, над которыми совершается опять тот же процесс смягчения и, как бы сказать, бессознательного охристианения.
Нужда, бедность, жизнь из милости в чужих людях, полная зависимость от чужих людей — тяжелы всякому; но для девушки, стоявшей в
обществе так высоко, жившей в таком довольстве, гордой по природе, избалованной общим искательством и ласкательством, для девушки, которая испытала всю страшную тяжесть зависимости и потом всю прелесть
власти, — такой переход должен был казаться невыносимым.
— Простите, — извинился он, садясь за стол. — Я вижу в вас, безусловно, человека хорошего
общества, почему-то скрывающего свое имя. И скажу вам откровенно, что вы подозреваетесь в серьезном… не скажу преступлении, но… вот у вас прокламации оказались. Вы мне очень нравитесь, но я —
власть исполнительная… Конечно, вы догадались, что все будет зависеть от жандармского полковника…
И клянусь вам богом, что я увидел тут все: и дискредитирование
власти, и презрение к
обществу, и насмешку над религией, и космополитизм, и выхваление социализма…