Неточные совпадения
После небольшого послеобеденного сна он приказал подать умыться и чрезвычайно долго тер мылом обе щеки, подперши их извнутри языком; потом,
взявши с плеча трактирного слуги полотенце, вытер им со всех сторон полное свое лицо, начав из-за
ушей и фыркнув прежде раза два в самое лицо трактирного слуги.
Чувство умиления, с которым я слушал Гришу, не могло долго продолжаться, во-первых, потому, что любопытство мое было насыщено, а во-вторых, потому, что я отсидел себе ноги, сидя на одном месте, и мне хотелось присоединиться к общему шептанью и возне, которые слышались сзади меня в темном чулане. Кто-то
взял меня
за руку и шепотом сказал: «Чья это рука?» В чулане было совершенно темно; но по одному прикосновению и голосу, который шептал мне над самым
ухом, я тотчас узнал Катеньку.
«
Уши надрать мальчишке», — решил он. Ему, кстати, пора было идти в суд, он оделся,
взял портфель и через две-три минуты стоял перед мальчиком, удивленный и уже несколько охлажденный, — на смуглом лице брюнета весело блестели странно знакомые голубые глаза. Мальчик стоял, опустив балалайку, держа ее
за конец грифа и раскачивая, вблизи он оказался еще меньше ростом и тоньше. Так же, как солдаты, он смотрел на Самгина вопросительно, ожидающе.
Четыре женщины заключали шествие: толстая, с дряблым лицом монахини; молоденькая и стройная, на тонких ногах, и еще две шли,
взяв друг друга под руку, одна — прихрамывала, качалась;
за ее спиной сонно переставлял тяжелые ноги курносый солдат, и синий клинок сабли почти касался ее
уха.
Черными пальцами он
взял из портсигара две папиросы, одну сунул в рот, другую —
за ухо, но рядом с ним встал тенористый запевала и оттолкнул его движением плеча.
Версилов странно усмехнулся, нагнулся к самому моему
уху и,
взяв меня
за плечо, прошептал мне: «Он тебе все лжет».
Зайцы положительно травоядные животные, хотя имеют очень острые зубы, которыми больно кусаются, если
возьмут их в руки неловко: живого зайца должно всегда держать
за уши и задние ноги.
Если ж опять кто хочет видеть дьявола, то пусть
возьмет он корень этой травы и положит его на сорок дней
за престол, а потом
возьмет,
ушьет в ладанку да при себе и носит, — только чтоб во всякой чистоте, — то и увидит он дьяволов воздушных и водяных…
— Да я бы
взяла его, поганца старого,
за ухо, да подвела бы к зеркалу и показала бы ему его гнусную морду.
Взяв рукопись, Петр Михайлыч первоначально перекрестился и, проговорив: «С богом, любезная, иди к невским берегам», — начал запаковывать ее с таким старанием, как бы отправлял какое-нибудь собственное сочинение,
за которое ему предстояло получить по крайней мере миллион или бессмертие. В то время, как он занят был этим делом, капитан заметил, что Калинович наклонился к Настеньке и сказал ей что-то на
ухо.
— Если вы, тетя, меня не
возьмете, то я
за вашею каретой побегу и закричу, — быстро и отчаянно прошептала она совсем на
ухо Варваре Петровне; хорошо еще, что никто не слыхал. Варвара Петровна даже на шаг отшатнулась и пронзительным взглядом посмотрела на сумасшедшую девушку. Этот взгляд всё решил: она непременно положила
взять с собой Лизу!
За Ахиллой подошел и точно так же принял благословение Данилка. Затем дьякон отдернул мещанина на два шага назад и, снова
взяв его крепко
за ухо, заговорил...
В церкви уже стояли в уголке, прячась
за колонною, все четыре сестры Рутиловы. Передонов их не видел сначала, но потом, уже во время самого венчания, когда они вышли из своей засады и подвинулись вперед, он увидел их и испугался. Впрочем, они ничего худого не сделали, не потребовали, — чего он боялся сперва, — чтобы он Варвару прогнал, а
взял одну из них, а только все время смеялись. И смех их, сначала тихий, все громче и злее отдавался в его
ушах, как смех неукротимых фурий.
— Не смейся, пострел, — сказала Людмила,
взяла его
за другое
ухо и продолжала: — сладкая амброзия, и над нею гудят пчелы, это — его радость. И еще он пахнет нежною ванилью, и уже это не для пчел, а для того, о ком мечтают, и это — его желание, — цветок и золотое солнце над ним. И третий его дух, он пахнет нежным, сладким телом, для того, кто любит, и это — его любовь, — бедный цветок и полдневный тяжелый зной. Пчела, солнце, зной, — понимаешь, мой светик?
— Увидит меня и прыгает под ногами, ходить нельзя — того гляди наступишь, это она просится, чтоб я её на плечо
взял. Ну,
возьму, а она меня
за ухо щипать и храпит как-то, очень чудно было это! Смеются надо мной все…
Я
взял ее
за руку и пригнулся
ухом к ее лицу.
— Со мною, да, со мною! — лепетала Софья Карловна. — Да, да, ты со мною. А где же это моя немушка, — искала она глазами по комнате и, отпустив Иду,
взяла младшую дочь к себе на колени. — Немуша моя! рыбка немая! что ты все молчишь, а? Когда ж ты у нас заговоришь-то? Роман Прокофьич! Когда она у нас заговорит? — обратилась опять старуха к Истомину, заправляя
за уши выбежавшую косичку волос Мани. — Иденька, вели, мой друг, убирать чай!
— Но — надо готовиться к худшему, — сказал Нестеренко и,
взяв себя
за усы, приподнял их к толстым мочкам
ушей, приподнялась и верхняя губа его, обнажив жёлтые косточки.
Ну, известно, пошли бабенку куделить с
уха на
ухо, таскать
за волосы, а Никита-то еще ногами ее давай топтать: сказывай, где
взяла платок?
— Наконец, преследуемый зверь утомится совершенно, выбьется из сил и ляжет окончательно, или, вернее сказать, упадет, так что приближение охотника и близкое хлопанье арапником его не поднимают; тогда охотник, наскакав на свою добычу, проворно бросается с седла и дубинкой убивает зверя; если же нужно
взять его живьем, то хватает
за уши или
за загривок, поближе к голове, и, с помощию другого охотника, который немедленно подскакивает, надевает на волка или лису намордник, род уздечки из крепких бечевок; зверь взнуздывается, как лошадь, веревочкой, свитой пополам с конскими волосами; эта веревочка углубляется в самый зев, так что он не может перекусить ее, да и вообще кусаться не может; уздечка крепко завязывается на шее, близ затылка, и соскочить никак не может; уздечка, разумеется, привязана к веревке, на которой вести зверя или тащить куда угодно.
Челкаш протянул Гавриле несколько бумажек. Тот
взял их дрожащей рукой, бросил весла и стал прятать куда-то
за пазуху, жадно сощурив глаза, шумно втягивая в себя воздух, точно пил что-то жгучее. Челкаш с насмешливой улыбкой поглядывал на него. А Гаврила уже снова схватил весла и греб нервно, торопливо, точно пугаясь чего-то и опустив глаза вниз. У него вздрагивали плечи и
уши.
— Да мамынька
за косы потаскала утром, так вот ей и невесело. Ухо-девка… примется плясать, петь, а то накинет на себя образ смирения, в монастырь начнет проситься. Ну, пей, статистика, водка, брат, отличная… Помнишь, как в Казани, братику, жили? Ведь отлично было, черт
возьми!.. Иногда этак, под вечер осени ненастной, раздумаешься про свое пакостное житьишко, ажно тоска заберет, известно — сердце не камень, лишнюю рюмочку и пропустишь.
— Уйди, старик, а то я тебя
за ухо возьму и сам прочь отведу!
Тут батенька,
взяв пана Кдшшевского
за пояс, втащили его в горницу, а
за ним и мы втянуты были дьяком, не оставлявшим
ушей наших, дабы не расстроилась псалма.
Но когда сурмы и бубны возвестили о другой перемене, тут мы вошли в сени, прокашлялись, развернули ирмолой, пан Кнышевский
взял меня и дьяченка
за уши, и мы начали…
— Он меня, как скворца, учит! — объясняла Розка. — Посадит на коленки,
возьмет за уши да прямо и в рот и в глаза и начитывает, и начитывает!
Несколько секунд она молча смотрела на него, потом подошла,
взяла руки его, положила их на бедра себе и, крепко схватив его
за уши, запрокинула голову податного так, что красный кадык его высунулся сквозь жир острым углом.
Будь я без руки или без ноги — всё бы это лучше; будь я без
ушей — скверно, однако ж всё сноснее; но без носа человек — черт знает что: птица не птица, гражданин не гражданин, — просто
возьми да и вышвырни
за окошко!
Спятил я свою тройку,
взял топор в руки, подхожу к серому. «Иди, говорю, с дороги — убью!» Повел он
ухом одним. Не иду, мол. Ах ты! Потемнело у меня в глазах, волосы под шапкой так и встают… Размахнулся изо всей силы, бряк его по лбу… Скричал он легонько, да и свалился, протянул ноги…
Взял я его
за ноги, сволок к хозяину и положил рядом, обок дороги. Лежите!..
„Продай дочь, что хочешь
возьми!“ А Данило и скажи ему: „Это только паны продают всё, от своих свиней до своей совести, а я с Кошутом воевал и ничем не торгую!“ Взревел было тот да и
за саблю, но кто-то из нас сунул зажженный трут в
ухо коню, он и унес молодца.
Брат, это увидевши,
взял его, так, больше для шутки,
за ухо: «Вот тебе, говорит, вот тебе, рано еще начинаешь», и так, знаете, легонько потянул его.
И когда он выпустил из объятий Фленушку, она
взяла его руками
за уши и, слегка притянув к себе, холодно поцеловала.
Только
взял он бумагу мою, развернул и вижу, шевельнулась у него вся физиономия. «Что ж, Осип Михайлыч?» А я, как дурак: «Первое апреля! с праздником вас, Федосей Николаич!» — то есть совсем как мальчишка, который
за бабушкино кресло спрятался втихомолку, да потом уф! ей на
ухо, во все горло — попугать вздумал! Да… да просто даже совестно рассказывать, господа! Да нет же! я не буду рассказывать!
Потом стали подносить вино, студень, говядину; стали петь песни и плясать. Дяде Герасиму поднесли вина, он выпил немного и говорит: «Что-то вино горько». Тогда нянька
взяла Кондрашку
за уши и стала его целовать. Долго играли песни и плясали, а потом все ушли, и Кондрашка повел няньку к себе домой.
И,
взявши княгиню
за плечо, старуха потянула ее к себе и прошептала ей на
ухо...
— Садитесь, садитесь, вот сюда, — усадила ее Грушева рядом с собой и
взяла за руку. — Это наш Сарду, — шепнула она ей на
ухо. — Ловко переделывает, отлично труппу изучил… Вы с ним полюбезнее… в самом деле рольку напишет. Он наш поставщик.
Он был так весел, что позволил себе большие и совсем ему не свойственные нескромности, обнял при всех жену, расцеловал обоих своих принципалов,
взял за уши и потянул кверху Офенберга и затем объявил, что он устроился, благодарит
за хлеб
за соль и скоро уезжает в Р. на свое хозяйство.
Кухарка повернула кран и спустила над раковиной воду до холодной струи. Этой воды она налила полный жестяной уполовник и всю ее выпила. Она пьет с жадностью, как горячая лошадь, у которой
за всяким глотком даже
уши прыгают. Прежде чем она кончила свое умыванье, в кухню входит тоже и горничная, и эта точно так же молча
взяла уполовник, и так же налила его холодною водой, и так же пьет с жадностью, и красные
уши ее вздрагивают
за каждым глотком.
Как захотелось ей подойти к этому студенту,
взять за уши и отодрать их. Но она, тотчас же после этого взрыва негодования, испугалась. Разве можно выдавать себя в гостиной Анны Денисовны Лушкиной при этих барынях и молодых людях?
— Подите сюда, — проговорил Ростов, хватая Телянина
за руку. Он почти притащил его к окну. — Это деньги Денисова, вы их
взяли… — прошептал он ему над
ухом.
Борька подсел к ней на сено,
взял бессильно лежавшую руку, медленно и крепко поцеловал. Потом почесал
за ухом и сказал улыбаясь...
А завтра меня убьет — и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего
уха, и придут французы,
возьмут меня
за ноги и
за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».