Неточные совпадения
Он знал очень хорошо манеру дилетантов (чем умнее они были, тем хуже) осматривать студии современных
художников только с той целью, чтоб иметь право сказать, что искусство пало и что чем больше смотришь на новых, тем более видишь, как неподражаемы остались
великие древние мастера.
Около нее две другие иконы в сияющих ризах, затем около них деланные херувимчики, фарфоровые яички, католический крест из слоновой кости с обнимающею его Mater dolorosa [скорбящей Богоматерью (лат.).] и несколько заграничных гравюр с
великих итальянских
художников прошлых столетий.
И, как введение в историю
Великой революции, как кровавый отблеск зарницы, сверкнувшей из глубины грозных веков, встречают входящих в Музей на площадке вестибюля фигуры Степана Разина и его ватаги, работы скульптора Коненкова. А как раз над ними — полотно
художника Горелова...
Для первого дебюта он написал картинку «Отец семейства», о которой так эффектно объявляла Бертольди и которая, недуманно-негаданно для самого Белоярцева, сразу дала ему в своем кружке имя
великого гражданского
художника.
— Какой чудесный человек, не правда ли? — воскликнула Саша. — Я не видала его без улыбки на лице, без шутки. И как он работал! Это был
художник революции, он владел революционной мыслью, как
великий мастер. С какой простотой и силой он рисовал всегда картины лжи, насилий, неправды.
Он хвалил направление нынешних писателей, направление умное, практическое, в котором, благодаря бога, не стало капли приторной чувствительности двадцатых годов; радовался вечному истреблению од, ходульных драм, которые своей высокопарной ложью в каждом здравомыслящем человеке могли только развивать желчь; радовался, наконец, совершенному изгнанию стихов к ней, к луне, к звездам; похвалил внешнюю блестящую сторону французской литературы и отозвался с уважением об английской — словом, явился в полном смысле литературным дилетантом и, как можно подозревать, весь рассказ о Сольфини изобрел, желая тем показать молодому литератору свою симпатию к
художникам и любовь к искусствам, а вместе с тем намекнуть и на свое знакомство с Пушкиным,
великим поэтом и человеком хорошего круга, — Пушкиным, которому, как известно, в дружбу напрашивались после его смерти не только люди совершенно ему незнакомые, но даже печатные враги его, в силу той невинной слабости, что всякому маленькому смертному приятно стать поближе к
великому человеку и хоть одним лучом его славы осветить себя.
Собственно говоря, в своей странной детской работе старик являлся не ремесленником, а настоящим
художником, создававшим постоянно новые формы и переживавшим
великие минуты вдохновения и разочарования — эти неизбежные полюсы всякого творчества.
Так смотрит мальчик на воина в полном вооружении; так неопытный юноша, в душе которого таятся, однако ж, гибельные семена мотовства, неудовлетворенных страстей и разврата, смотрит на современного ловласа; так, наконец, другой юноша, пылкий, но непорочный, смотрит на
великого артиста или
художника и вообще на всякого человека, выходящего из ряда обыкновенных людей.
Квартал святого Якова [Квартал святого Якова… — в Неаполе.] справедливо гордится своим фонтаном, у которого любил отдыхать, весело беседуя, бессмертный Джованни Боккачио и который не однажды был написан на больших полотнах
великим Сальватором Роза, [Салъватор Роза — итальянский
художник (1615–1673), уроженец Неаполя; участвовал в неаполитанском народном восстании 1647 г.] другом Томазо Аниелло [Томазо Аниелло — Мазаниелло (1623–1647), рыбак, возглавивший восстание неаполитанского народа против политического и экономического гнета неаполитанского короля.
Теперь, для начала нашей беседы, скажите, не находите ли вы, что если бы силу воли, это напряжение, всю эту потенцию, вы затратили на что-нибудь другое, например, на то, чтобы сделаться со временем
великим ученым или
художником, то ваша жизнь захватывала бы шире и глубже и была бы продуктивнее во всех отношениях?
Академическое предание убеждало этих людей, что трезвый, воздержный и самообладающий
художник вовсе не
художник; оно оправдывало эту порочную слабость, делало ее принадлежностью
художника и насаждало около стен василеостровской академии целый класс людей, утверждавших за собою право не владеть собою, ибо страсти их
велики без меры и головою выше всяких законов.
Художник Роман Прокофьевич Истомин еще очень незадолго перед этим событием выделился из ряда своих товарищей одною весьма талантливою работою, давшею ему сразу имя, деньги, знакомства многих
великих мира сего и расположение множества женщин.
«Анна Денман не погубит таланта», — отвечала жена и повезла Флаксмана в Рим, во Флоренцию; она одушевляла его; терпела с ним всякую нужду; она сама сделалась
художником и вдохновила мужа создать
великую статую
великого Данте — Данте, которого тоже вела женщина, его бессмертная Беатриче.
Потому, что
великих поэтов и
художников очень мало, как и вообще мало гениальных людей во всяком роде.
А то он вообразит, что он
великий мыслитель или
художник, что за ним гоняется толпа, и все поклоняются ему…
В ничтожном художник-создатель так же
велик, как и в
великом; в презренном у него уже нет презренного, ибо сквозит невидимо сквозь него прекрасная душа создавшего, и презренное уже получило высокое выражение, ибо протекло сквозь чистилище его души.
Подобно как
великий поэт-художник, перечитавший много всяких творений, исполненных многих прелестей и величавых красот, оставлял, наконец, себе настольною книгой одну только «Илиаду» Гомера, открыв, что в ней всё есть, чего хочешь, и что нет ничего, что бы не отразилось уже здесь в таком глубоком и
великом совершенстве.
Государыня заметила, что не под монархическим правлением угнетаются высокие, благородные движенья души, не там презираются и преследуются творенья ума, поэзии и художеств; что, напротив, одни монархи бывали их покровителями; что Шекспиры, Мольеры процветали под их великодушной защитой, между тем как Дант не мог найти угла в своей республиканской родине; что истинные гении возникают во время блеска и могущества государей и государств, а не во время безобразных политических явлений и терроризмов республиканских, которые доселе не подарили миру ни одного поэта; что нужно отличать поэтов-художников, ибо один только мир и прекрасную тишину низводят они в душу, а не волненье и ропот; что ученые, поэты и все производители искусств суть перлы и бриллианты в императорской короне: ими красуется и получает еще больший блеск эпоха
великого государя.
Как искусный
художник, сотворив хитрое орудие и приводя его в движение, еще не опускает творческой руки своей, но внимательно наблюдая, прибавляет, чего не достает к совершенству оного — так
Великая Екатерина, исполнив мудрое Свое «Учреждение», еще не успокоилась от трудов законодательных, но спешила увенчать их новыми.
То ведая, тебе
великий вождь
Флоренции услуги предлагает
И рад тебе
художников своих,
Ваятелей прислать и живописцев,
Литейщиков и зодчих, да цветет
Твоя земля не только славой бранной,
Но и красой художества вовек!
Великая кисть
художника увековечила на стенах Ватикана торжественную минуту силы идей — раб рабов божиих отирает сандалии свои об венчанное чело Цезаря…
Или он откроет новые начала философии и проложит новые пути для мысли; или радикально преобразует существующие педагогические методы, и после него человечество будет воспитываться на новых основаниях; или он будет
великим композитором, поэтом,
художником…
Так
великий поэт породил с внутренней необходимостью того, кто в сознании своем уже не мыслит себя только
художником.
Как natura, одновременно и naturans и naturata, непрестанно себя осуществляющая в своей идее, природа есть
великий и дивный
художник.
В
великом смирении
художник молитвенно призывает пришествие в силе и славе той Красоты, которую искусство являет только символически.
Поза, в которой его застала Маруся, напоминала те позы величественных натурщиков, с которых
художники пишут
великих полководцев.
Каролина поднялась. Под ней действительно была палитра со свежеразведенными красками…О, боги! Зачем я не
художник? Будь я
художником, я дал бы Португалии
великую картину! Зинзага махнул рукой и выскочил из 148 номера, радуясь, что он не
художник, и скорбя всем сердцем, что он романист, которому не удалось пообедать у
художника.
Но, очевидно, не эту живую жизнь имеет в виду
великий разум
художника, говорящий устами Версилова. Ведь идея бессмертия души существует «многие тысячи лет», человечество не проходит мимо этой идеи, а, напротив, все время упирается в нее. А мы все ищем. Не в этом живая жизнь, которую чует Достоевский. Но не от него мы узнаем, в чем же она. Он сам не знает.
Великие творцы-художники, создавшие поэмы, драмы, романы, симфонии, картины, статуи, всегда были активными и побеждали тяжесть и сопротивление материи.
Никогда
великие художники-творцы не были эстетами, могли даже иметь резко и крайне этическое отношение к жизни, как, например, Лев Толстой.
Правда, тогда уже не у одного меня складывалась оценка Толстого (после"Войны и мира") как
великого объективного изобразителя жизни. Хотя он-то и был всегда «эгоцентрист», но мы еще этого тогда недостаточно схватывали, а видели то, что он даже и в воспроизведении людей несимпатичного ему типа (Наполеона, Сперанского) оставался по приемам прежде всего
художником и сердцеведом.
Оба музея,"Пинакотек"и"Гликтотек", такие же подделки под прославленные образцы. После петербургского Эрмитажа, парижского Лувра и лондонского Музея все это не могло уже ни поражать, ни восхищать. Даже и подлинные картины
великих иностранных мастеров не могли затмевать те полотна, которые вы видели в Петербурге, Париже, Лондоне. Но здесь вы находили, правда, свою немецкую школу. Король-меценат сделал очень много для поощрения
художников в виде посылок в Италию и денежных пособий.
Этот старик, по мысли
художника, представляет собою на картине старую Русь, и Малафей Пимыч теперь на живой картине киевского торжества изображал то же самое. Момент, когда перед нами является Пимыч, в его сознании имел то же историческое значение. Старик, бог весть почему, ждал в этот день какого-то
великого события, которое сделает поворот во всем.
— Так и знал, что этим кончится, — сказал
художник, морщась. — Не следовало бы связываться с этим дураком и болваном! Ты думаешь, что теперь у тебя в голове
великие мысли, идеи? Нет, чёрт знает что, а не идеи! Ты сейчас смотришь на меня с ненавистью и с отвращением, а по-моему, лучше бы ты построил еще двадцать таких домов, чем глядеть так. В этом твоем взгляде больше порока, чем по всем переулке! Пойдем, Володя, чёрт с ним! Дурак, болван и больше ничего…
Конечно, он бы не убил себя, — слишком
велик был в нем запас жизненной энергии, слишком исчерпывающие ответы дал на эти проклятые вопросы сам он, как
художник, из бессознательных глубин своего влюбленного в жизнь духа [См. В. Вересаев. «Живая жизнь».
Возвратясь в комнату, застал
художника с лицом несколько проясневшим. Посылка ли
великого князя, дававшая Аристотелю новые надежды (он не мог сомневаться, чтоб эта посылка не была насчет его), или рассматривание чертежей сделали в нем благодетельную перемену, может быть, то и другое вместе, только лекарь застал на губах его улыбку вполне развернувшуюся. Но мало-помалу стала она исчезать, и новые тучи надвинулись на чело его.
— Да, — сказал художник-розмысл, — qui va piano, va sano [Тише едешь — дальше будешь (ит.).] — эту родную пословицу перевел я когда-то
великому князю на русский лад. Иоанн много утешался ею, и немудрено: она вывод из всех его подвигов. И потому хочу я выбрать ее девизом для медали
великого устроителя Руси.
Но в кватроченто появляются болезненные
художники, раздвоенные, с тайным недугом, мешающим им до конца осуществить свои
великие задачи, со странной и трагической судьбой.
Можно было подумать, судя по крутому нраву Иоанна, что
художник не переведет сентенции неосторожного молодого человека, напротив, он исправно передал ее властителю. Аристотель в этом случае знал
великого князя, как знало его потомство, упрекавшее сына его Василия Иоанновича в том, что он не похож на своего отца, который «против себя встречу любил и жаловал говоривших против него». Надо прибавить, он любил встречу против себя в речах, а не в действиях.
(Примеч. автора.)] не видно ни торговца с предложениями новых промышленных видов, ни
художника, вытребованного нежданно-негаданно к получению награды за
великий труд, который он творил для потомства, а продавал, наконец, за кусок хлеба.
Вскоре по возвращении его в Падуу, Фиоравенти получил письмо из Московии с послом русским, бывшим в Венеции. Письмо это было от его брата, Рудольфа Альберти, прозванного Аристотелем, знаменитого зодчего, который находился с некоторого времени при дворе московитского
великого князя Иоанна III Васильевича.
Художник просил доставить врача в Москву, где ожидали его почести, богатство и слава.
Аристотеля и Андрюшу не велел пускать к себе и на глаза. Чтобы не встретиться с ними, он несколько дней не выходил из дому. Постройка Успенского собора остановилась.
Художник велел сказать
великому князю, что церква не будет кончена, если не освободят Антона, что он только по просьбе Антона и начал постройку ее. Ивана Васильевича ответ был — грозное молчание.
Какой-то выскочка осмелился сказать, что Петр
Великий и для
художника и для женщин имел более привлекательности.
Художника застали еще в том положении, в каком оставил его Андрюша. Голова его не была покрыта, ветерок развевал беспорядочно длинные волосы, в мутных глазах изображалось отчаяние; золотая цепь с гривною, дар
великого князя, лежала задом наперед. Между грудами камня он казался живою развалиной. С приходом лекаря ироническая улыбка пробежала по губам его.
Вы знаете по истории, что казнь врача привела в ужас всех иностранцев, живших тогда в Москве, что Аристотель бежал было в свою землю, что «князь
великий пойма его и, ограбив, посади на Онтонове дворе за Лазарем святым», что
художник исполнил обет свой — докончил храм Успения пресвятой богородицы. Но что после сделалось с ним, с сыном его, куда след их девался — нигде не отыщете. Напрасно сердце ваше спрашивает, где лежит прах их… Бог весть!
Призывая
художников для украшения столицы и для успехов воинского искусства, он хотел единственно великолепия и другим иностранцам не заграждал пути в Россию, но только таким, которые могли служить ему орудием в делах торговых или посольских — любил изъявлять им только милость, как пристойно
великому монарху, к чести, не к унижению собственного народа.
Всела московская рать на коня, другой велено идти из Новгорода. Русские при Иване Васильевиче вкусили уже ратной чести не однажды; было и ныне много охотников искать ее. Огнестрельными орудиями управлял Аристотель, отторгнутый от
великого труда своего;
художник снова преобразился в розмысла.
Художник и лекарь думали, что
великий князь решился на этот великодушный поступок, поняв беседу их и убежденный красноречивою горестью Нордоулата, некогда его усердного слуги. Не изумился, однако ж, Аристотель, когда Иван Васильевич, отведя его в сторону, прибавил, так что он только мог слышать...
Он уверил посланного в безопасности
художника, обещал сделать ему нужную помощь в случае надобности и тотчас после того явиться к
великому князю.
— Но все это бессильно было над тем, кого я назову вам: Зенон
художник пренебрег моею красотой для слов вашего бога… Он оттолкнул меня, и чтобы не видеть моей красоты, которую я ему отдавала, он вонзил при мне нож себе в глаз. Вот отчего окривел ваш
великий Зенон златокузнец, вот как сильна его вера. Зовите скорее его, и если не ложно, что человек с верою может сдвинуть гору, то Зенон сдвинет гору.