Неточные совпадения
Он
становился гуще и
гуще, разрастался, перешел в тяжелые рокоты грома и потом
вдруг, обратившись в небесную музыку, понесся высоко под сводами своими поющими звуками, напоминавшими тонкие девичьи голоса, и потом опять обратился он в
густой рев и гром и затих.
Глафира Исаевна брала гитару или другой инструмент, похожий на утку с длинной, уродливо прямо вытянутой шеей; отчаянно звенели струны, Клим находил эту музыку злой, как все, что делала Глафира Варавка. Иногда она
вдруг начинала петь
густым голосом, в нос и тоже злобно. Слова ее песен были странно изломаны, связь их непонятна, и от этого воющего пения в комнате
становилось еще сумрачней, неуютней. Дети, забившись на диван, слушали молча и покорно, но Лидия шептала виновато...
Как сквозь сон теперь вспоминаю, что
вдруг раздался в ушах моих
густой, тяжелый колокольный звон, и я с наслаждением
стал к нему прислушиваться.
Вдруг радиус моего кругозора
стал быстро сокращаться: навалился
густой туман. Точно стеной, отделил он меня от остального мира. Теперь я мог видеть только те предметы, которые находились в непосредственной близости от меня. Из тумана навстречу мне поочередно выдвигались то лежащее на земле дерево, то куст лозняка, пень, кочка или еще что-нибудь в этом роде.
Густой туман, лежавший до сих пор в долинах,
вдруг начал подыматься. Сначала оголились подошвы гор, потом
стали видны склоны их и седловины. Дойдя до вершин, он растянулся в виде скатерти и остался неподвижен. Казалось, вот-вот хлынет дождь, но благоприятные для нас стихии взяли верх: день был облачный, но не дождливый.
По мере того, как я удалялся от моря, лес
становился гуще, и я начал подумывать о том, не возвратиться ли обратно, но
вдруг впереди увидел просвет. Это оказалась полянка и посреди нее небольшое озеро, через которое проходила наша речка. Дальше я не пошел и присел отдохнуть на одну из валежин.
Ей
вдруг стало трудно дышать. Широко открыв глаза, она смотрела на сына, он казался ей чуждым. У него был другой голос — ниже,
гуще и звучнее. Он щипал пальцами тонкие, пушистые усы и странно, исподлобья смотрел куда-то в угол. Ей
стало страшно за сына и жалко его.
Ромашов вышел на крыльцо. Ночь
стала точно еще
гуще, еще чернее и теплее. Подпоручик ощупью шел вдоль плетня, держась за него руками, и дожидался, пока его глаза привыкнут к мраку. В это время дверь, ведущая в кухню Николаевых,
вдруг открылась, выбросив на мгновение в темноту большую полосу туманного желтого света. Кто-то зашлепал по грязи, и Ромашов услышал сердитый голос денщика Николаевых, Степана...
Вдруг лошадь
стала выходить из борозды: прямо перед ее мордой оказалось небольшое, тощее, очевидно недавно посаженное деревцо, с верхушкой, уже наполовину увядшей. Пахарь дернул вожжой, придержал соху, деревцо втянулось под
гуж, изогнулось, попробовало вынырнуть меж оглоблей и
вдруг сиротливо свалилось, подрезанное железом. Еще около сажени тянулось оно, зацепившись веткой, наконец осталось на пыльной пашне. Мужик оттолкнул его лаптем и
стал вытряхивать лемех.
Дядя Марк пришёл через два дня утром, и показалось, как будто в доме выставили рамы, а все комнаты налились бодрым весенним воздухом. Он сразу же остановился перед Шакиром, разглядел его серое лицо с коротко подстриженными седыми усами и ровной
густой бородкой и
вдруг заговорил с ним по-татарски. Шакир как будто даже испугался, изумлённо вскинул вверх брови, открыл рот, точно задохнувшись, и, обнажая обломки чёрных, выкрошившихся зубов,
стал смеяться взвизгивающим, радостным смехом.
А по лесу уже
загудела настоящая буря: кричит бор разными голосами, да ветер воет, а когда и гром полыхнет. Сидим мы с Оксаной на лежанке, и
вдруг слышу я, кто-то в лесу застонал. Ох, да так жалобно, что я до сих пор, как вспомню, то на сердце тяжело
станет, а ведь уже тому много лет…
Вдруг хлынул дождь, за окном раздался вой, визг, железо крыш
гудело, вода, стекая с них, всхлипывала, и в воздухе как бы дрожала сеть толстых нитей
стали.
И я уходил к себе. Так мы прожили месяц. В один пасмурный полдень, когда оба мы стояли у окна в моем номере и молча глядели на тучи, которые надвигались с моря, и на посиневший канал и ожидали, что сейчас хлынет дождь, и когда уж узкая,
густая полоса дождя, как марля, закрыла взморье, нам обоим
вдруг стало скучно. В тот же день мы уехали во Флоренцию.
Григорий встал, закинул в печку новую охапку прошлогодней костры, передал отцу ожег, исправлявший должность кочерги, и вышел. Прокудин почесал бороду, лег на костру перед печкою и
стал смотреть, как
густой, черный дым проникал сквозь закинутую в печь охапку белой костры, пока вся эта костра
вдруг вспыхнула и осветила всю масляницу ярким поломем.
Уже с полудня парило и в отдалении всё погрохатывало; но вот широкая туча, давно лежавшая свинцовой пеленой на самой черте небосклона,
стала расти и показываться из-за вершин деревьев, явственнее начал вздрагивать душный воздух, всё сильнее и сильнее потрясаемый приближавшимся громом; ветер поднялся, прошумел порывисто в листьях, замолк, опять зашумел продолжительно,
загудел; угрюмый сумрак побежал над землею, быстро сгоняя последний отблеск зари; сплошные облака, как бы сорвавшись, поплыли
вдруг, понеслись по небу; дождик закапал, молния вспыхнула красным огнем, и гром грянул тяжко и сердито.
Нина Ивановна хотела что-то сказать, но не могла выговорить ни слова, всхлипнула и ушла к себе. Басы опять
загудели в печке,
стало вдруг страшно. Надя вскочила с постели и быстро пошла к матери. Нина Ивановна, заплаканная, лежала в постели, укрывшись голубым одеялом, и держала в руках книгу.
Но его тотчас же сбило со скамейки. Он упал грудью на уключину и судорожно вцепился обеими руками в борт. Огромная тяжелая волна обдала его с ног до головы. Почему-то ему послышался в реве водопада
густой, частый звон колокола. Какая-то чудовищная сила оторвала его от лодки, подняла высоко и швырнула в бездну головой вниз. «А Друг-то, пожалуй, один не найдет дорогу домой», — мелькнуло
вдруг в голове фельдшера. И потом ничего не
стало.
Только что я это в сердце своем проговорила, и
вдруг чувствую, что тишина вокруг меня
стала необъятная, и лежу будто я в поле, в зелени такой изумрудной, и передо мною перед ногами моими плывет небольшое этакое озерцо, но пречистое, препрозрачное, и вокруг него, словно бахрома
густая, стоит молодой тростник и таково тихо шатается.
Нагревать этих болтов было нельзя, потому что тем
сталь отпускается, а пилить ее никакой инструмент не брал; но на все на это наш Марой ковач изымел
вдруг такое средство, что облепит это место, где надо отсечь,
густою колоникой из тележного колеса с песковым жвиром, да и сунет всю эту штуку в снег, и еще вокруг солью осыпет, и вертит и крутит; а потом оттуда ее сразу выхватит, да на горячее ковало, и как треснет балдой, так, как восковую свечу, будто ножницами и отстрижет.
Вечером, когда уже при свечах мы все в зале банк метали, — входит наш комиссионер и играть не
стал, но говорит: «я болен еще», и прямо прошел на веранду, где в сумраке небес, на плитах, сидела кукона — и
вдруг оба с нею за
густым хмелем скрылись и исчезли в темной тени. Фоблаз не утерпел, выскочил, а они уже преавантажно вдвоем на плотике через заливчик плывут к островку… На его же глазах переплыли и скрылись…
Он стоял и слушал, как переливались эти звуки, как окрылялись они парящею в небеса силой, словно грозно молящие стоны и вопли целого народа, и как потом
стали стихать, стихать понемногу, переходя в более мягкие, нежные тоны — и
вдруг, вместе с этим переходом, раздался страстно-певучий,
густой и полный контральто Цезарины...
Когда Мигуев проходил узким, пустынным переулочком мимо длинных заборов под
густою, черною тенью лип, ему
вдруг стало казаться, что он делает что-то очень жестокое и преступное.
На дворе его сменило благоухание цветника, отгороженного невысокой, весело раскрашенной решеткой. Цветы
густыми коврами шли в разные стороны в виде опахал. Цветник
вдруг напомнил ему дачу, клумбы палисадника, лес, доску между двумя соснами, разговор с Серафимой, ту минуту, когда он
стал впервые на колени перед Калерией.
Не успел Федор поздороваться, как содержимое ступки
вдруг вспыхнуло и загорелось ярким, красным пламенем, завоняло серой и жжеными перьями, и комната наполнилась
густым розовым дымом, так что Федор раз пять чихнул; и возвращаясь после этого домой, он думал: «Кто бога боится, тот не
станет заниматься такими делами».
Стрельба
стала редеть, видно, наши изнемогли, пламя разрослось и
вдруг упало, послышался грохот разрушенных хат, и на месте огня встал
густой дым столбом.
Варом обварило Алексея Кириловича. В глазах у него помутилось, по коже что-то будто рассыпалось, а в ушах
загудело: «Жеребцов, Кобылина, Конюшенная». Кувырков хотел протереть себе глаза, но руки его не поднимались, он хотел вздохнуть к небу, но вместо скорбного вздоха человеческого у него вырвался какой-то дикий храп, и в то же мгновение ему
вдруг стало чудиться, что у него растет откуда-то хвост, длинный, черный конский хвост; что на шее у него развевается грива роскошная, а морду сжимает ременная узда.