Кувырков

Когда начальник удалился в кабинет, Кувырков стоял с минуту, опустив на грудь голову, и потом совершенно убитый вышел на улицу. Шел Кувырков, а сердце у него так и кипело, в ушах стоял звон, а он земли не видел под собою, будто как он проиграл генеральное сражение. Так он прошел ряд улиц и на угле одной из них наткнулся на саечника, и вдруг тот ему крикнул: тпру!

Кувырков вздогнул: слово слышит дикое, а место ему показалось незнакомое.

— Где я и что я, — подумал, оглядываясь, Кувырков и, очнувшись, взглянул на угол. О Боже, и случай! Над головою Кувыркова на углу высокого дома, на синей жестяной доске красовалась надпись: «Улица Большая Конюшенная».

Варом обварило Алексея Кириловича. В глазах у него помутилось, по коже что-то будто рассыпалось, а в ушах загудело: «Жеребцов, Кобылина, Конюшенная». Кувырков хотел протереть себе глаза, но руки его не поднимались, он хотел вздохнуть к небу, но вместо скорбного вздоха человеческого у него вырвался какой-то дикий храп, и в то же мгновение ему вдруг стало чудиться, что у него растет откуда-то хвост, длинный, черный конский хвост; что на шее у него развевается грива роскошная, а морду сжимает ременная узда.

— Эге-ге, так вот отчего я не совсем все это понимал согласно с ним! — догадался, вспомнив недавнюю беседу статский советник.

Какой-то знакомый чиновник, поравнявшись в эту минуту с господином Кувырковым, сказал: «Здравствуйте, господин Кувырков!»

Кувырков отпрянул в сторону и храпнул так, что чиновник бросился бежать.

— Лошадь! и я лошадь! — радостно оскалив зубы, думал Кувырков и почувствовал, что левая нога, в которой у него давно обнаруживались подагрические припадки, против его воли, зашевелилась и начала бить по камню.

А из улиц и переулков навстречу ему все выходили лошади в шляпах, в фуражках, в бурнусах и кринолинах — все лошади и лошади.

Алексей Кирилович стоял и все метал копытом.

Люди проходили, оглядывали его и уходили далее, а он все маялся на одном месте. Храпнет, забьет копытом и, заложив за спину руку, повертит хвостиком своего мундирного фрака и опять сначала.

Из-за угла вышла какая-то дама в платье с длинным хвостом. Алексей Кирилович сейчас же сметил и сказал себе: «Ого-го-го! Вот она Кобылина-то! Ого-го-го-ro! вот я ее! вот я сейчас ее ого-го-го-го-го-го!»

Он дал даме поравняться с собою и вдруг адски храпнул. Дама вздрогнула и бросилась вперед.

Кувырков удивился, но, постояв одну минуту, вприпрыжку ударился за нею и догнал.

Догнав быстрыми скачками даму, Кувырков завернул вбок свою голову и, взглянув через свое плечо страстным взором в лицо перепуганной дамы, опять храпнул и залился громким конским ржаньем. Несчастная дама бежать, а Кувырков за нею, и за ними по улице раздавалось ги-го-го-го-го!

Перепуганная дама наконец догадалась, как ей спастись от взбесившегося статского советника и вбежала под какой-то подъезд, а Алексей Кирилович понесся галопом далее.

Устав, он шел несколько шагов тихо, помахивая головой и отпырхиваясь, как усталая лошадь, но как скоро силы его восстанавливались, он снова то несся рысаком по расчищенной дорожке Летнего сада, то собранным курцгалопом маневрировал по Марсову полю. Люди на него смотрели и дивовались и рассуждали, что это такое за чиновник и что у него за мудреная такая должность и сколько за нее ему положено жалованья? А Кувырков смотрел на них и радовался и гоготал: «Все лошади! Все лошади!»