Неточные совпадения
Теперь
вдова, чахоточная, жалкая
женщина…. трое маленьких сирот, голодные… в доме пусто… и еще одна дочь есть…
Вдова нотариуса Казакова, бывшая курсистка, деятельница по внешкольному воспитанию,
женщина в пенсне, с красивым и строгим лицом, доказывала редактору, что теории Песталоцци и Фребеля неприменимы в России.
Однажды, придя к учителю, он был остановлен
вдовой домохозяина, — повар умер от воспаления легких. Сидя на крыльце,
женщина веткой акации отгоняла мух от круглого, масляно блестевшего лица своего. Ей было уже лет под сорок; грузная, с бюстом кормилицы, она встала пред Климом, прикрыв дверь широкой спиной своей, и, улыбаясь глазами овцы, сказала...
Коптев был
вдов, бездетен, но нашлись дальние родственники и возбудили дело о признании наследователя ненормальным, утверждая, что у Коптева не было оснований дарить деньги
женщине, которую он видел, по их сведениям, два раза, и обвиняя кухарку в «сокрытии имущества».
Рядом с Мариной — Кормилицын, писатель по вопросам сектантства, человек с большой седоватой бородой на мягком лице
женщины, — лицо его всегда выражает уныние одинокой, несчастной
вдовы; сходство с
женщиной добавляется его выгнутой грудью.
Преобладали мужчины, было шесть
женщин, из них Самгин знал только пышнотелую
вдову фабриканта красок Дудорову, ближайшую подругу Варвары; Варвара относилась к
женщинам придирчиво критически, — Самгин объяснял это тем, что она быстро дурнела.
Домна Евстигневна Белотелова,
вдова лет тридцати шести, очень полная
женщина, приятного лица, говорит лениво, с расстановкой.
— Врешь! Там кума моя живет; у ней свой дом, с большими огородами. Она
женщина благородная,
вдова, с двумя детьми; с ней живет холостой брат: голова, не то, что вот эта, что тут в углу сидит, — сказал он, указывая на Алексеева, — нас с тобой за пояс заткнет!
Но она в самом деле прекрасна. Нужды нет, что она уже
вдова,
женщина; но на открытом, будто молочной белизны белом лбу ее и благородных, несколько крупных чертах лица лежит девическое, почти детское неведение жизни.
Обсушившись на постоялом дворе, содержавшемся пожилой толстой, с необычайной толщины белой шеей
женщиной,
вдовой, Нехлюдов в чистой горнице, украшенной большим количеством икон и картин, напился чаю и поспешил на этапный двор к офицеру просить разрешения свидания.
А надо заметить, что жил я тогда уже не на прежней квартире, а как только подал в отставку, съехал на другую и нанял у одной старой
женщины,
вдовы чиновницы, и с ее прислугой, ибо и переезд-то мой на сию квартиру произошел лишь потому только, что я Афанасия в тот же день, как с поединка воротился, обратно в роту препроводил, ибо стыдно было в глаза ему глядеть после давешнего моего с ним поступка — до того наклонен стыдиться неприготовленный мирской человек даже иного справедливейшего своего дела.
Дело состояло в том, что вчера между верующими простонародными
женщинами, приходившими поклониться старцу и благословиться у него, была одна городская старушка, Прохоровна, унтер-офицерская
вдова.
Дама была
вдова лет 19,
женщина не бедная и вообще совершенно независимого положения, умная, порядочная
женщина.
Эту почетную должность занимала здоровая, краснощекая
вдова какого-то звенигородского чиновника, надменная своим «благородством» и асессорским чином покойника, сварливая и неугомонная
женщина, которая никогда не могла простить Наполеону преждевременную смерть ее звенигородской коровы, погибшей в Отечественную войну 1812 года.
Очень скоро по приезде в Париж мы познакомились, благодаря письму, написанному ей Л., с
вдовой Л. Блуа, датчанкой и протестанткой по происхождению, ставшей фанатической католичкой, фанатически преданной памяти своего мужа,
женщиной в своем роде замечательной.
Вдова тоже приходила к отцу, хотя он не особенно любил эти посещения. Бедная
женщина, в трауре и с заплаканными глазами, угнетенная и робкая, приходила к матери, что-то рассказывала ей и плакала. Бедняге все казалось, что она еще что-то должна растолковать судье; вероятно, это все были ненужные пустяки, на которые отец только отмахивался и произносил обычную у него в таких случаях фразу...
—
Женщина лет в 40,
вдова, кормилица молодого своего барина.
Он был
вдов, совершенно никого наследников, кроме тетки князя, родной племянницы Папушина, весьма бедной
женщины и приживавшей в чужом доме.
Настасья Карповна была
женщина самого веселого и кроткого нрава,
вдова, бездетная, из бедных дворянок; голову имела круглую, седую, мягкие белые руки, мягкое лицо с крупными, добрыми чертами и несколько смешным, вздернутым носом; она благоговела перед Марфой Тимофеевной, и та ее очень любила, хотя подтрунивала над ее нежным сердцем: она чувствовала слабость ко всем молодым людям и невольно краснела, как девочка, от самой невинной шутки.
Замужние
женщины или
вдовы совершают этот мучительный путь несколько иначе: они долго борются с долгом, или с порядочностью, или с мнением света, и, наконец, — ах! — падают со слезами, или — ах! начинают бравировать, или, что еще чаще, неумолимый рок прерывает ее или его жизнь в самый — ах! — нужный момент, когда созревшему плоду недостает только легкого дуновения ветра, чтобы упасть.
Сама хозяйка,
женщина уже лет за пятьдесят,
вдова александровского генерал-адъютанта, Александра Григорьевна Абреева, — совершенная блондинка, с лицом холодным и малоподвижным, — по тогдашней моде в буклях, в щеголеватом капоте-распашонке, в вышитой юбке, сидела и вязала бисерный шнурок.
И для нее это нимало не предосудительно; ей это даже прелесть придает, потому что она
женщина и притом
вдова.
Замужняя дочь тоже пила и вела дурную жизнь, старшая же,
вдова Мария Семеновна, сморщенная, худая, пятидесятилетняя
женщина, одна только содержала всех: у ней была пенсия в 250 рублей.
Жила у нас на селе девка не девка,
вдова не
вдова, а так
женщина сумнительная.
Еще в Москве он женился на какой-то
вдове, бог знает из какого звания, с пятерыми детьми, —
женщине глупой, вздорной, по милости которой он, говорят, и пить начал.
Старуха матроска, стоявшая на крыльце, как
женщина, не могла не присоединиться тоже к этой чувствительной сцене, начала утирать глаза грязным рукавом и приговаривать что-то о том, что уж на что господа, и те какие муки принимают, а что она, бедный человек,
вдовой осталась, и рассказала в сотый раз пьяному Никите о своем горе: как ее мужа убили еще в первую бандировку и как ее домишко на слободке весь разбили (тот, в котором она жила, принадлежал не ей) и т. д. и т.д. — По уходе барина, Никита закурил трубку, попросил хозяйскую девочку сходить за водкой и весьма скоро перестал плакать, а, напротив, побранился с старухой за какую-то ведерку, которую она ему будто бы раздавила.
Князь Василий Львович привез с собою
вдовую сестру Людмилу Львовну, по мужу Дурасову, полную, добродушную и необыкновенно молчаливую
женщину; светского молодого богатого шалопая и кутилу Васючкб, которого весь город знал под этим фамильярным именем, очень приятного в обществе уменьем петь и декламировать, а также устраивать живые картины, спектакли и благотворительные базары; знаменитую пианистку Женни Рейтер, подругу княгини Веры по Смольному институту, а также своего шурина Николая Николаевича.
—
Женщина, например, тетка, у меня была, безмужняя,
вдова. Муж у ней, значит, помер, скончался. А ребят полна изба. Встанет, бывало, до свету божьего, — где еще зорька не теплится… А летняя-то зоря, сама знаешь, какая! Бьется, бедная, бьется с ребятами, а где же управиться… За другими-те и не поспеет.
— Вот — нашел было я себе… сердечного друга —
женщина тут одна встретилась,
вдова, мужа у нее в Сибирь осудили за фальшивые деньги — сидит здесь, в остроге.
И, не обидно, но умненько посмеиваясь, Тиунов рассказал: нашёл Дроздов место себе у булочницы,
вдовы лет на пяток старше его, и приспособила его эта
женщина в приказчики по торговле и к персоне своей, а он — в полном блаженстве: сыт, одет и выпить можно, по праздникам, но из дома его без личного надзора никуда не пускают.
Матвей догадался, что это и есть Добычина,
вдова племянника отца Виталия, учителя, замёрзшего в метель этой зимою. Она недавно приехала в Окуров, но уже шёл слух, что отец Виталий променял на неё свою жену, больную водянкой. Лицо этой
женщины было неприветливо, а локти она держала приподняв, точно курица крылья, собираясь лететь.
Хворал он долго, и всё время за ним ухаживала Марья Ревякина, посменно с Лукерьей,
вдовой, дочерью Кулугурова. Муж её, бондарь, умер, опившись на свадьбе у Толоконниковых, а ей село бельмо на глаз, и, потеряв надежду выйти замуж вторично, она ходила по домам, присматривая за больными и детьми, помогая по хозяйству, — в городе её звали Луша-домовница. Была она
женщина толстая, добрая, черноволосая и очень любила выпить, а выпив — весело смеялась и рассказывала всегда об одном: о людской скупости.
— Вам бы поискать
вдову хорошую, молодую
женщину, испытанную от плохого мужа, чтобы она оценила вас верной ценой. Такую найти — невелик бы труд: плохих-то мужей из десяти девять, а десятый и хорош, да дурак!
Для окончательного устройства своего новенького домика и маленького хозяйства Софья Николавна пригласила к себе на помощь одну свою знакомую
вдову, уфимскую мещанку Катерину Алексевну Чепрунову,
женщину самую простую и предобрую, жившую где-то в слободе, в собственном домишке, с большим, однако плодовитым садом, с которого получала небольшой доход.
Женщина осталась с дочкой — ни
вдова, ни замужняя, без куска хлеба. Это было в Воронеже, она жила в доме купца Аносова, дяди Григория Ивановича, куда последний приехал погостить. За год до этого, после рождения младшей дочери Нади, он похоронил жену. Кроме Нади, остались трехлетний Вася и пятилетняя Соня.
— Нет, вы не замужняя
женщина, вы — разводка, даже больше того: вы —
вдова, потому что муж ваш для вас невозвратим; и что бы вы теперь ни делали, вас извинят не только что люди, но и бог!
В уездном заштатном городке, бывшем Троицке, а ныне Стекловске, Костромской губернии, Стекловского уезда, на крылечко домика на бывшей Соборной, а ныне Персональной улице вышла повязанная платочком
женщина в сером платье с ситцевыми букетами и зарыдала.
Женщина эта,
вдова бывшего соборного протоиерея бывшего собора Дроздова, рыдала так громко, что вскорости из домика через улицу в окошко высунулась бабья голова в пуховом платке и воскликнула...
Теперь, после смерти Серафима Утешителя, Артамонов старший ходил развлекаться к
вдовой дьяконице Таисье Параклитовой,
женщине неопределённых лет, худенькой, похожей на подростка и на чёрную козу. Она была тихая и всегда во всём соглашалась с ним...
Поручив просвирне [
женщина в каждом приходе, приставленная для печенья просвир; обычно
вдова духовного звания — Ред.]
Также пришла в дом Ливанский
женщина, бедная
вдова каменщика, и сказала...
Тетушка моя была
женщина тихая и кроткая,
вдова.
Ольга Сергеевна Персианова не без основания считает себя еще очень интересной
вдовой. Несмотря на тридцать три, тридцать четыре года, она так еще моложава и так хорошо сохранилась, что иногда, а особенно вечером, при свечах, ею можно даже залюбоваться. Это тип
женщины, которая как бы создана исключительно для того, чтоб любить, нравиться, pour etre bien mise чтоб хорошо одеваться. и ни в чем себе не отказывать.
Клеопатра Николаевна была первая
женщина, которую он заметил; но она была
вдова, ей было тридцать лет, и, кроме того, несколько провинциальные манеры и легкость победы, которую заметил он в ней, значительно уронили ее в его глазах.
— Ах, боже мой! — подхватила
вдова. — После этого всякая
женщина может быть идеалом, потому что всякая
женщина страдает. Полноте, господа! Вы не имеете идеала. Я видела мужчин, влюбленных в таких милых, прекрасных
женщин, и что же после? Они влюблялись в уродов, просто в уродов! Как вы это объясните?
«Что это значит? — подумал он. — Кажется, сегодня все
женщины решились предпочесть мне других: что она будет там с ним делать?» Ему стало досадно и грустно, и он так же страдал от ревности к
вдове, как за несколько минут страдал, ревнуя Анну Павловну.
— Странный вкус! — сказала с усмешкой
вдова. — Здесь есть одна такая
женщина, только жаль, что несколько глупа.
Он думал этим вызвать
вдову на любезность, но Клеопатра Николаевна конфузилась, мешалась в словах и не отвечала на вопросы, а между тем была очень интересна: полуоткрытые руки ее из-под широких рукавов капота блестели белизной; глаза ее были подернуты какою-то масляною и мягкою влагою; кроме того, полная грудь
вдовы, как грудь совершенно развившейся тридцатилетней
женщины, покрытая легкими кисейными складками, тоже производила свое впечатление.
— Что делать? Валерьян Александрыч сам очень интересен для
женщин; это не одна я так думаю, — произнесла
вдова с кокетливою улыбкою.
И за это одолжение можно будет получить от
вдовы все, что только он желал от
женщины, особенно если прибавить к тому обещание — взять ее в Петербург, с собою.
Хозяйка его, титулярная советница Подхлебова, несмотря на то, что двенадцатый год
вдовела, была
женщина строгой нравственности.