Неточные совпадения
Его поразила сначала мысль о том, что постижение
божественных истин не дано человеку, но дано совокупности людей, соединенных
любовью, — Церкви.
Поэтому христианство основано на сочетании восходящего и нисходящего движения, на свободе и жалости,
любви к ценности и качеству и
любви к ближнему,
любви к
божественной высоте и
любви к страждущим внизу.
Нужно помнить, что притчи обращены к простому народу той эпохи, к среднему человеку, которому мало понятна бескорыстная
любовь к Богу и
божественному, они сказывались в ограниченных рамках пространства и времени.
Дух есть носитель соборного
божественного начала, соборной
любви; восстанавливающей единство мировой души.
В язычестве было подлинное откровение Божества, точнее, откровение мировой души, но открывалась там лишь бесконечная
божественная мощь; смысл оставался еще закрытым, и религия
любви еще не явилась в мир.
Читайте св. Макария Египетского, этого нежного, полного
любви восточного мистика, в самой глубине его существа вы найдете
божественное.
Христос есть таинственный примиритель человеческой свободы с
божественным фатумом, Он — та свободная
любовь творения, которая утверждает бытие в Творце.
Она любила его, и при свете своей
любви ей открывалось
божественное его души, общее всем людям, но она видела в этом общем всем людям начале жизни его ему одному свойственную доброту, нежность, высоту.
Налетов. Нет, как хотите, а
любовь все-таки слаще. Конечно, дружба имеет достоинства — этого отнять нельзя! но
любовь… ах, это
божественное чувство! (Хочет обнять ее, но она выскользает.)
Действительно, человек, как и сатана, расторг сей
божественный брак, нарушил сей союз
любви.
После того, разумеется, последовала нежная, или, скажу даже более того, страстная сцена
любви: Аггей Никитич по крайней мере с полчаса стоял перед
божественной пани на коленях, целовал ее грудь, лицо, а она с своей стороны отвечала ему такими же ласками и с не меньшею страстью, хоть внутри немножко и грыз ее червяк при невольной мысли о том, что на какие же деньги она будет кушать потом.
А посему
божественное слово, собрав все существенные свойства тварей и совокупив их в одну умопостигаемую единицу, как настоящее зерцало всеединого бога, отразилось в сем живом зерцале, и бог-отец, узрев в нем точный образ и подобие возлюбленного сына, излил в него дух свой, сиречь волю
любви своей, — и создался человек, и почи бог от дел своих.
Но если низвержение восставшего духа в мрачную бездну и приведение в законный порядок всех тварей соответствовало правде божией, то оно еще не удовлетворяло
любви божественной.
Воистину бог от века был в теснейшем союзе с натурою, и союз сей не на чем ином мог быть основан, как на том, что служит основанием всякого истинного союза и первее всего союза брачного, — разумею на взаимном самоотвержении или чистой
любви, ибо бог, изводя из себя творение, на него, а не на себя, обращал волю свою, а подобно сему и тварная натура не в себе, а в боге должна была видеть цель и средоточие бытия своего, нетленным и чистым сиянием
божественного света должна была она вечно питать пламенное горение своего жизненного начала.
И потому христианин, подчиняясь одному внутреннему,
божественному закону, не только не может исполнять предписания внешнего закона, когда они не согласны с сознаваемым им божеским законом
любви, как это бывает при правительственных требованиях, но не может признавать и обязательства повиновения кому и чему бы то ни было, не может признавать того, что называется подданством.
— В
любви все дело минуты, — продолжал он каким-то даже страстным голосом, — например, я десять бы лет жизни отдал, если бы вы позволили мне поцеловать
божественную вашу ножку… — И барон при этом указал глазами на маленькую и красивую ножку княгини, выставившуюся из-под ее платья.
— Мой идол… идол… и-д-о-л! — с страстным увлечением говорил маленький голос в минуту моего пробуждения. — Какой ты приятный, когда ты стоишь на коленях!.. Как я люблю тебя, как много я тебе желаю счастья! Я верю, я просто чувствую, я знаю, что тебя ждет слава; я знаю, что вся эта мелкая зависть перед тобою преклонится, и женщины толпами целыми будут любить тебя, боготворить, с ума сходить. Моя
любовь читает все вперед, что будет; она чутка, мой друг! мой превосходный, мой
божественный художник!
Он знал, твердо был уверен, что ее сердце отдано… и навеки… Итак она для него погибла… и со всем тем, чем более страдал, тем меньше мог расстаться с своей
любовью… потому что эта
любовь была последняя
божественная часть его души и, угасив ее, он не мог бы остаться человеком.
— Я ошибался, признаюсь в том откровенно — я ошибался… ах! это была минута, но райская минута, это был сон — но сон
божественный; теперь, теперь всё прошло… уничтожаю навеки все ложные надежды, уничтожаю одним дуновением все картины воображения моего; — прочь от меня вера в
любовь и счастье; Ольга, прощай. Ты меня обманывала — обман всегда обман; не всё ли равно, глаза или язык? чего желала ты? не знаю… может быть… о, возьми мое презрение себе в наследство… я умер для тебя.
Прочь, души хладные, хулители суровы,
Дерзающие нас с презреньем порицать!
Влачите рабские приличия оковы!
Не вам
божественный огонь в себе питать.
Веселье чистое утехи благородной,
Любовь к искусству — ты питай меня всегда,
От предрассудков всех души моей свободной
Не покидай в сей жизни никогда!
Твердынский(подходя ближе и хватая за руку).
Божественная, но свободная женщина! Судьба покровительствует нам. Сей юный питомец Минервы (указывая на спящего Петю) опочил в объятиях Морфея, мы одни, и я снедаем
любовью. (Хватает ее и хочет поцеловать.) Будущее в руках судьбы, настоящее наше. (Обнимает ее.)Да полно же, милейшая.
И не страшась
божественного гнева,
Вся в пламени, власы раскинув, Ева,
Едва, едва устами шевеля,
Лобзанием Адаму отвечала,
В слезах
любви, в бесчувствии лежал
Под сенью пальм, — и юная земля
Любовников цветами покрывала.
Он при своем поставлении получил
Божественную благодать, яже всегда немощная исцеляющи и недостаточная исполняющи, и по сей благодати мог назначить Антония архиепископом, мог по
любви и исполнить то, что познал, сиречь возвести познанного в чин епископский…
Любовь — это проявление
божественной сущности, для которой нет времени, и потому
любовь проявляется только в настоящем, сейчас, во всякую минуту настоящего.
24) И усилия воздержания от мыслей, противных
любви к ближнему и сознанию человеком в себе
божественного начала.
23) Усилия воздержания от слов, противных
любви к ближнему и сознанию человеком в себе
божественного начала...
Только
божественная, святая
любовь и слияние с богом уничтожают это затруднение, потому что тогда жертва становится постоянной, растущей, ненарушимой радостью.
22) Во-вторых, усилия эти во власти человека еще и потому, что они заключаются не в совершении каких-либо могущих быть неисполнимыми поступков, а только в воздержании, всегда возможном для человека: усилия воздержания от поступков, противных
любви к ближнему и сознанию человеком в себе
божественного начала.
Но всемогущество Божие неотделимо от
божественной любви-смирения, и «творчество» без цели, без смысла и, главное, без
любви, — творчество ради творчества, jeu divin в упоении собственной мощью (чувство очень естественное для невсемогущего, завистливого, склонного к хвастливому самолюбованию существа), чуждо всемогуществу Божию, себя знающему и абсолютно спокойному.
В творении мира
любовь Божия хочет не этого jeu divin [
Божественная шутка, игра (фр.).], и в Слове Божием «игра» приписывается не Богу, но Его Премудрости, которая, восприемля откровение
Божественного творчества, ощущает радость и упоение им.
Она способна приобрести ее, лишь перестав быть произволом, т. е. слившись с необходимостью, а это может произойти, когда грешники возненавидят свою греховную волю и свободно согласуют ее с волей
Божественной, всеобщим царством
любви и блаженства.
Божество, не знающее зависти или жадности, в Своей бесконечности и аболютности не ведающее приращения, хочет призвать к
любви Своей и это небытие, не-Божественную жизнь.
Божество по
Божественному Своему снисхождению, в самоотвержении
любви, хочет не-Себя, не-Божество, и исходит из Себя в творении.
Итак, в религиозном переживании дано — и в этом есть самое его существо — непосредственное касание мирам иным, ощущение высшей,
божественной реальности, дано чувство Бога, притом не вообще, in abstracto, но именно для данного человека; человек в себе и чрез себя обретает новый мир, пред которым трепещет от страха, радости,
любви, стыда, покаяния.
Троицы, взаимному истощанию
Божественных Ипостасей во взаимной
любви, блаженству жизни в Другом и чрез Другого.
Лучи
любви изливаются из
Божественной Полноты, в ее преизбыточности Божество исходит из Себя и освещает тему не-Божественного ничто, небытия.
Она причастна ей, как София, как
любовь Любви, однако причастна не по существу своему, но по благодати
Любви, — по воздействию «энергии»
божественной, но не по «усии» (οισία) [Сущность (греч.).
В том, что небытие, ничто, сделалось материей бытия, было вызвано к жизни, сказалась самоотверженная
любовь Божия и безмерное
божественное смирение; в этом же проявилась и безмерная мудрость, и всемогущество Божие, создающее мир из ничего.
Миротворение есть акт
божественного всемогущества и вместе любви-смирения. Мир создан ради человека и в человеке, который по предназначению своему есть deus creatus, «бог по благодати». Бог породил в бесчувственно хладном ничто род сынов Божиих, призванных стать богами, — но не по хищению, которым обольстил человека змей, а по благодати сыновнего послушания.
Творение есть поэтому и акт безмерного смирения Абсолютного, которое совлекается актуальности своей: любовь-смирение, эта предельная и универсальная добродетель христианства, есть и онтологическая основа творения. Давая в себе место миру с его относительностью, Абсолютное в
любви своей смиряется пред тварью, — воистину неисследимы глубины
божественной любви-смирения!
Актом
божественного смирения —
любви к твари неколебимо утверждается сфера ее свободы и мощи.
Первой Ипостаси принадлежит
божественное Отцовство, субстанциальность, исход; второй Ипостаси принадлежит различение, Логос, ведение, она есть Сердце Божие, в котором Отец любит Сына; третья Ипостась, Дух Святой, чувствует и Отца и Сына, в Них находит она Себя и радуется
Любви Божественной.
Отвлеченный гнозис есть функция ego, между тем как Божья заповедь повелевала преодолеть этот эгоцентризм в
любви супружеской, космической,
божественной.
Только вера и
любовь открывают сердце воздействию благодати, приобщающей человека к жизни
божественной.
Отвращаясь от Бога, человек обращает лицо к миру, к творению, впадает в однобокий космизм («имманентизм») [См. прим. 9 к «От автора».]; он жаждет уже только мира, а не Бога, совершает измену
любви божественной.
Кошэ. Кошэ — статуя, поставленная роком невежеству. Прочь рутина! Кошэ последовал за Теодором. Я почувствовал, что в груди у меня осталась одна только
любовь. Я пал лицом на землю и заплакал от восторга. Слезы восторга — результат
божественной реакции, производимой в недрах любящего сердца. Лошади весело заржали. Как тягостно быть не человеком! Я освободил их от животной, страдальческой жизни. Я убил их. Смерть есть и оковы и освобождение от оков.
В этом гармоническом чувствовании мирового ритма, в этом признании
божественной сущности судьбы коренится та
любовь к року, — amor fati, — о которой в позднейших своих работах с таким восторгом говорит Ницше: «Моя формула для величия человека есть amor fati: не хотеть ничего другого ни впереди, ни позади, ни во всю вечность. Не только переносить необходимость, но и не скрывать ее, — любить ее… Являешься необходимым, являешься частицею рока, принадлежащим к целому, существуешь в целом»…
Благочестивый Устин говорил о браке, как об учреждении
божественном в смысле союза
любви, и отрицал его значение гражданское, — выводом из всего этого выходило отрицание брака с достоверным ручательством, что в высших областях нет никаких положений ни о каком браке, в полном смысле этого понятия, и что потому понятия эти суетны, вздорны и не стоят внимания.
Здесь я купил в лавке бумаги и конверт и сел за столом в кухне писать письмо к моей пафосской богине, в которой женщина для меня нимало не затмевала
божественный, мною созданный образ; я любил ее, но не иначе, как смертный может любить богиню, — и не предполагал, чтобы несомненная ее
любовь ко мне имела другой характер, не соответствующий разнице наших отношений.
Эрос не есть
любовь к конкретному живому существу, существу смешанному (смесь мира идейного и мира чувственного), это есть
любовь к красоте, к верховному благу, к
божественному совершенству.