Неточные совпадения
Еще во времена Бородавкина летописец упоминает о некотором Ионке Козыре, который, после продолжительных странствий по теплым морям и кисельным
берегам, возвратился в родной город и привез с
собой собственного сочинения книгу под названием:"Письма к другу о водворении на земле добродетели". Но так как биография этого Ионки составляет драгоценный материал для истории русского либерализма, то читатель, конечно, не посетует, если она будет рассказана здесь с некоторыми подробностями.
Я, как матрос, рожденный и выросший на палубе разбойничьего брига: его душа сжилась с бурями и битвами, и, выброшенный на
берег, он скучает и томится, как ни мани его тенистая роща, как ни свети ему мирное солнце; он ходит
себе целый день по прибрежному песку, прислушивается к однообразному ропоту набегающих волн и всматривается в туманную даль: не мелькнет ли там на бледной черте, отделяющей синюю пучину от серых тучек, желанный парус, сначала подобный крылу морской чайки, но мало-помалу отделяющийся от пены валунов и ровным бегом приближающийся к пустынной пристани…
Не угощай и не потчевай никого, а веди
себя лучше так, чтобы тебя угощали, а больше всего
береги и копи копейку: эта вещь надежнее всего на свете.
— «Лети-ка, Летика», — сказал я
себе, — быстро заговорил он, — когда я с кабельного мола увидел, как танцуют вокруг брашпиля наши ребята, поплевывая в ладони. У меня глаз, как у орла. И я полетел; я так дышал на лодочника, что человек вспотел от волнения. Капитан, вы хотели оставить меня на
берегу?
Да как же этак
себя не
беречь?
— В своей ли ты реке плаваешь? — задумчиво спросила она и тотчас же усмехнулась, говоря: — Так — осталась от него кучка тряпок? А был большой… пакостник. Они трое: он, уездный предводитель дворянства да управляющий уделами — девчонок-подростков портить любили. Архиерей донос посылал на них в Петербург, — у него епархиалочку отбили, а он для
себя берег ее. Теперь она — самая дорогая распутница здесь. Вот, пришел, негодяй!
Самгин ушел к
себе, разделся, лег, думая, что и в Москве, судя по письмам жены, по газетам, тоже неспокойно. Забастовки, митинги, собрания, на улицах участились драки с полицией. Здесь он все-таки притерся к жизни. Спивак относится к нему бережно, хотя и суховато. Она вообще
бережет людей и была против демонстрации, организованной Корневым и Вараксиным.
Неожиданно для
себя они вышли на
берег реки, сели на бревна, но бревна были сырые и грязные.
В ночь, когда паровая шкуна вышла в Каспий и пологие
берега калмыцкой степи растаяли в лунной мгле, — Самгин почувствовал
себя необыкновенно взволнованным.
Можно было думать, что этот могучий рев влечет за
собой отряд быстро скакавших полицейских, цоканье подков по булыжнику не заглушало, а усиливало рев. Отряд ловко дробился, через каждые десять, двадцать шагов от него отскакивал верховой и, ставя лошадь свою боком к людям, втискивал их на панель, отталкивал за часовню, к незастроенному
берегу Оки.
Всё из зависти, всякий для
себя бережет.
— Страсти, страсти все оправдывают, — говорили вокруг него, — а вы в своем эгоизме
бережете только
себя: посмотрим, для кого.
Береги силы! — прибавил тихо, почти про
себя, Штольц в ответ на ее страстный порыв.
Они поселились в тихом уголке, на морском
берегу. Скромен и невелик был их дом. Внутреннее устройство его имело так же свой стиль, как наружная архитектура, как все убранство носило печать мысли и личного вкуса хозяев. Много сами они привезли с
собой всякого добра, много присылали им из России и из-за границы тюков, чемоданов, возов.
Мать задавала
себе и няньке задачу: выходить здоровенького ребенка,
беречь его от простуды, от глаза и других враждебных обстоятельств. Усердно хлопотали, чтоб дитя было всегда весело и кушало много.
— Да, это очень смешно. Она милая женщина и хитрая, и
себе на уме в своих делах, как все женщины, когда они, как рыбы, не лезут из воды на
берег, а остаются в воде, то есть в своей сфере…
Райский вздрогнул и, взволнованный, грустный, воротился домой от проклятого места. А между тем эта дичь леса манила его к
себе, в таинственную темноту, к обрыву, с которого вид был хорош на Волгу и оба ее
берега.
Он только хотел уличить ее, что он там караулил и что ее не было, но удержался, зато у него вырвался взгляд изумления и был ею замечен. Но она даже не дала
себе труда объясниться, отчего вышло противоречие и каким путем она воротилась с
берега.
Там бумажка с словами: «К этому ко всему, — читала она, — имею честь присовокупить самый драгоценный подарок! лучшего моего друга — самого
себя.
Берегите его. Ваш ненаглядный Викентьев».
А мне одно нужно: покой! И доктор говорит, что я нервная, что меня надо
беречь, не раздражать, и слава Богу, что он натвердил это бабушке: меня оставляют в покое. Мне не хотелось бы выходить из моего круга, который я очертила около
себя: никто не переходит за эту черту, я так поставила
себя, и в этом весь мой покой, все мое счастие.
— Все не по-людски! — ворчала про
себя бабушка, — своенравная: в мать! Дались им какие-то нервы! И доктор тоже все о нервах твердит. «Не трогайте, не перечьте,
берегите»! А они от нерв и куролесят!
Она не слушала, что жужжала ей на ухо любимая подруга, способная знать все секреты Веры,
беречь их, покоряться ей, как сильнейшей
себе властной натуре, разделять безусловно ее образ мыслей, поддакивать желаниям, но оказавшаяся бессильною, когда загремел сильный гром над головой Веры, помочь снести его и успокоить ее.
Через неделю после того он шел с поникшей головой за гробом Наташи, то читая
себе проклятия за то, что разлюбил ее скоро, забывал подолгу и почасту, не
берег, то утешаясь тем, что он не властен был в своей любви, что сознательно он никогда не огорчил ее, был с нею нежен, внимателен, что, наконец, не в нем, а в ней недоставало материала, чтоб поддержать неугасимое пламя, что она уснула в своей любви и уже никогда не выходила из тихого сна, не будила и его, что в ней не было признака страсти, этого бича, которым подгоняется жизнь, от которой рождается благотворная сила, производительный труд…
От этого сознания творческой работы внутри
себя и теперь пропадала у него из памяти страстная, язвительная Вера, а если приходила, то затем только, чтоб он с мольбой звал ее туда же, на эту работу тайного духа, показать ей священный огонь внутри
себя и пробудить его в ней, и умолять
беречь, лелеять, питать его в
себе самой.
И сама бабушка едва выдержала
себя. Она была бледна; видно было, что ей стоило необычайных усилий устоять на ногах, глядя с
берега на уплывающую буквально — от нее дочь, так долго покоившуюся на ее груди, руках и коленях.
С замиранием представлял я
себе иногда, что когда выскажу кому-нибудь мою идею, то тогда у меня вдруг ничего не останется, так что я стану похож на всех, а может быть, и идею брошу; а потому
берег и хранил ее и трепетал болтовни.
— Друг мой, последние свои мысли в таких случаях никто не высказывает, а
бережет про
себя.
Сильные и наиболее дикие племена, теснимые цивилизацией и войною, углубились далеко внутрь; другие, послабее и посмирнее, теснимые первыми изнутри и европейцами от
берегов, поддались не цивилизации, а силе обстоятельств и оружия и идут в услужение к европейцам, разделяя их образ жизни, пищу, обычаи и даже религию, несмотря на то, что в 1834 г. они освобождены от рабства и, кажется, могли бы выбрать сами
себе место жительства и промысл.
По временам мы видим
берег, вдоль которого идем к северу, потом опять туман скроет его. По ночам иногда слышится визг: кто говорит — сивучата пищат, кто — тюлени. Похоже на последнее, если только тюлени могут пищать, похоже потому, что днем иногда они целыми стаями играют у фрегата, выставляя свои головы, гоняясь точно взапуски между
собою. Во всяком случае, это водяные, как и сигнальщик Феодоров полагает.
Сегодня положено обедать на
берегу. В воздухе невозмутимая тишина и нестерпимый жар. Чем ближе подъезжаешь к
берегу, тем сильнее пахнет гнилью от сырых кораллов, разбросанных по
берегу и затопляемых приливом. Запах этот вместе с кораллами перенесли и на фрегат. Все натащили
себе их кучи. Фаддеев приводит меня в отчаяние: он каждый раз приносит мне раковины; улитки околевают и гниют. Хоть вон беги из каюты!
«Что ты станешь там делать?» — «А вон на ту гору охота влезть!» Ступив на
берег, мы попали в толпу малайцев, негров и африканцев, как называют
себя белые, родившиеся в Африке.
Наши, однако, не унывают, ездят на скалы гулять. Вчера даже с корвета поехали на
берег пить чай на траве, как, бывало, в России, в березовой роще. Только они взяли с
собой туда дров и воды: там нету. Не правда ли, есть маленькая натяжка в этом сельском удовольствии?
Такое состояние духа очень наивно, но верно выразила мне одна француженка, во Франции, на морском
берегу, во время сильнейшей грозы, в своем ответе на мой вопрос, любит ли она грозу? «Oh, monsieur, c’est ma passion, — восторженно сказала она, — mais… pendant l’orage je suis toujours mal а mon aise!» [«О сударь, это моя страсть.. но… во время грозы мне всегда не по
себе!» — фр.]
Когда будете в Маниле, велите везти
себя через Санта-Круц в Мигель: тут река образует островок, один из тех, которые снятся только во сне да изображаются на картинах; на нем какая-то миньятюрная хижина в кустах; с одной стороны
берега смотрятся в реку ряды домов, лачужек, дач; с другой — зеленеет луг, за ним плантации.
Фаддеев сегодня был на
берегу и притащил мне раковин, одна другой хуже, и, между прочим, в одной был живой рак, который таскал за
собой претяжелую раковину.
Хотя наш плавучий мир довольно велик, средств незаметно проводить время было у нас много, но все плавать да плавать! Сорок дней с лишком не видали мы
берега. Самые бывалые и терпеливые из нас с гримасой смотрели на море, думая про
себя: скоро ли что-нибудь другое? Друг на друга почти не глядели, перестали заниматься, читать. Всякий знал, что подадут к обеду, в котором часу тот или другой ляжет спать, даже нехотя заметишь, у кого сапог разорвался или панталоны выпачкались в смоле.
Мы прошли большой залив и увидели две другие бухты, направо и налево, длинными языками вдающиеся в
берега, а большой залив шел сам по
себе еще мили на две дальше.
Но в Аяне, по молодости лет его, не завелось гостиницы, и потому путешественники, походив по
берегу, купив что надобно, возвращаются обыкновенно спать на корабль. Я посмотрел в недоумении на барона Крюднера, он на Афанасья, Афанасий на Тимофея, потом поглядели на князя Оболенского, тот на Тихменева, а этот на кучера Ивана Григорьева, которого князь Оболенский привез с
собою на фрегате «Диана», кругом Америки.
Трудно, живучи на
берегу, представить
себе такой ветер!
Мимо леса красного дерева и других, которые толпой жмутся к самому
берегу, как будто хотят столкнуть друг друга в воду, пошли мы по тропинке к другому большому лесу или саду, манившему издали к
себе.
А теперь они еще пока боятся и подумать выглянуть на свет Божий из-под этого колпака, которым так плотно сами накрыли
себя. Как они испуганы и огорчены нашим внезапным появлением у их
берегов! Четыре большие судна, огромные пушки, множество людей и твердый, небывалый тон в предложениях, самостоятельность в поступках! Что ж это такое?
Мы прошли около всех этих торговых зданий, пакгаузов, вошли немного на холм, к кустам, под тень пальм. «Ах, если б напиться!» — говорили мы — но чего? Тут
берег пустой и только что разработывается. К счастью, наши матросы накупили
себе ананасов и поделились с нами, вырезывая так искусно средину спиралью, что любому китайцу впору.
— Какая благодать! — твердил я, ложась, как на
берегу, дома, на неподвижную постель. — Завозите
себе там верпы, а я усну, как давно не спал!
Я с Фаддеевым укладывался у
себя в каюте, чтоб ехать на
берег; вдруг Крюднер просунул ко мне голову в дверь. «Испанцы едут», — сказал он.
Офицеры беззаботно разговаривали между
собой, как в комнате, на
берегу; иные читали.
Матросы соскочили в воду и потащили вельбот на
себе, так что мы выскочили прямо на песчаный
берег.
Море уже отзывалось землей, несло на
себе ее следы; бешено кидаясь на
берега, оно оставляет рыб, ракушки и уносит песок, землю и прочее.
Мы пока кончили водяное странствие. Сегодня сделали последнюю станцию. Я опять целый день любовался на трех станциях природной каменной набережной из плитняка. Ежели б такая была в Петербурге или в другой столице, искусству нечего было бы прибавлять, разве чугунную решетку. Река, разливаясь, оставляет по
себе след, кладя слоями легкие заметки. Особенно хороши эти заметки на глинистом
берегу. Глина крепка, и слои — как ступени: издали весь
берег похож на деревянную лестницу.
Японские лодки непременно хотели пристать все вместе с нашими: можете
себе представить, что из этого вышло. Одна лодка становилась поперек другой, и все стеснились так, что если б им поручили не пустить нас на
берег, то они лучше бы сделать не могли того, как сделали теперь, чтоб пустить.
Я — ничего
себе: всматривался в открывшиеся теперь совсем подробности нового
берега, глядел не без удовольствия, как скачут через камни, точно бешеные белые лошади, буруны, кипя пеной; наблюдал, как начальство беспокоится, как появляется иногда и задумчиво поглядывает на рифы адмирал, как все примолкли и почти не говорят друг с другом.